Любимая женщина Андрея Миронова Татьяна ЕГОРОВА: «В театре Андрея ненавидели! Просто парадокс: человека, которого обожала вся страна, коллеги-актеры терпеть не могли»

Каждая новая книга этой удивительной женщины тут же становится бестселлером. И чем яростнее ее герои доказывают, что Егорова написала очередную ложь, тем охотнее зрители скупают и до дыр зачитывают ее воспоминания.

Сама же актриса уверяет, что интересных - и сенсационных! - историй у нее хватит еще на доброе собрание сочинений, так что, помимо мемуаров «Андрей Миронов и Я», книги-послесловия «Перо Жар-птицы» и автобиографии «Русская роза», нас ждет еще много интересных воспоминаний.

В интервью Егорова чаще говорит о тех, кого знала и любила или, наоборот, не любила, потому что очень хорошо знала, а вопросов о себе старается избегать: «Читайте мои книги, в них написано обо мне все». Накануне юбилея актриса согласилась ответить на вопросы «Бульвара Гордона».

Андрей Миронов избранное

«МАРИЯ ВЛАДИМИРОВНА ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК: ЕСЛИ Я ОСЛУШАЮСЬ, ОНА МЕНЯ И С ТОГО СВЕТА ДОСТАНЕТ»

«Для меня главное — состояние души». 60-е

— Татьяна Николаевна, почему, проработав в Театре сатиры больше двух десятков лет, вы ушли из него?

— Потому что театр — это ад. Чтобы это понять и прочувствовать, надо, как я, поработать там, а потом уйти. Уже после 10 лет работы в театре я понимала, что мне надо оттуда бежать, но все время оттягивала этот момент. Он настал, когда умер Андрей и меня из театра выдавили. Своей смертью он полностью изменил мою жизнь.

Люди, которые всегда не любили меня, стали позволять себе злобные выпады в мою сторону, а я смотрела на это как будто немного со стороны и думала: «Что я здесь делаю? Почему не ухожу?». Поскольку решиться на такой серьезный шаг все равно было непросто, я загадала себе сон: пусть мне сверху подадут какой-то знак, чтобы я знала, как поступить. В ту же ночь мне приснилась сияющая голубым и розовым светом Царица Небесная — более точного и ясного ответа на мой вопрос и быть не могло. Жизнь моя была спасена.

Заявление об увольнении я оставила на проходной театра, а сама пошла не к директору, а в закулисный буфет. Там сидела Ольга Аросева, еще какие-то актеры, все пили кофе. Я взяла кофе себе, села рядом, слушала, что они говорят, и хохотала вместе со всеми. Так совпало, что именно в этот день из редакции принесли гранки книги «Андрей Миронов глазами друзей», чтобы я вычитала и поправила свою статью о нем. Я прижала эту книгу к сердцу и вот так, вместе с Андрюшей и тремя рублями в кармане, вышла и закрыла за собой дверь Театра сатиры навсегда.

— И ни разу об этом не пожалели?

— Наоборот, каждый год отмечаю день, когда это произошло, — 2 октября — как праздник. Более того, с тех пор я ни разу там не была, потому что обещала Марии Владимировне Мироновой, что не переступлю порога Театра сатиры.

Татьяна Егорова — свидетельница на свадьбе Людмилы Максаковой и Питера Игенбергса, 1974 год

«Я вам запрещаю!» — сказала она мне, это последняя воля покойной, и нарушить ее я не могу. Возможно, для кого-то такие понятия сегодня пустой звук, а для меня оно много значит, даже если в этом смысле я чудак, то хороший. К тому же я боюсь. Мария Владимировна очень серьезный человек: если я ее ослушаюсь, она меня и с того света достанет.

— Неужели вас не тянет туда, где вы пережили много не только горьких, но и счастливых минут?

— Увы, там ведь по-прежнему находится Ширвиндт, который этот самый театр и разрушил, а актеров, когда-то работавших со мной, уже нет в живых. Те, кто еще остался, заболели, перепились, накололись и нанюхались — с ними со всеми происходит что-то страшное! Меня тянет в Третьяковскую галерею, Пушкинский музей и на концерты классической музыки. А на ту помойку, в которую превратился сейчас Театр сатиры, нет.

Вот вам свежий пример, подтверждающий мои слова. Недавно не стало Ольги Александровны Аросевой. Меня несколько раз приглашали рассказать о ней в популярных телевизионных программах, а ее ближайшие подруги отсутствовали и на телевидении, и на похоронах. Конечно, человеком Аросева была непростым — иногда добрым, а иногда и злым, но это не ее вина, просто театр портит характер...

Нужно иметь снисхождение и прежде, чем судить других, сначала посмотреть на себя. Мне нетрудно было прийти в студию и сказать о ней несколько теплых слов, хотя Ольга Александровна в свое время говорила и писала обо мне мало хорошего: «Татьяна Егорова — а кто это? Я такой актрисы не знаю».

Я не стала обращать на это внимание, потому что не забыла наши хорошие отношения с Ольгой Александровной, причем в трудные для нее годы, когда главный режиссер Театра сатиры Валентин Николаевич Плучек буквально уничтожал ее (в труппе Аросева была изгоем, многие даже перестали с ней здороваться). Помню ее остроумной, веселой и симпатичной теткой, которой я сделала много добра. С 2002 года Ольга Александровна тяжело болела — у нее была онкология, но никто об этом не знал, потому что она мужественно все держала в секрете.

Андрей Миронов с матерью Марией Владимировной, женой — актрисой Ларисой Голубкиной и дочерью Машей

Родители Андрея Миронова — известные эстрадные исполнители Александр Менакер и Мария Миронова

— Похоже, такое отношение к людям в этом театре началось не вчера — до сих пор у всех в памяти уход из жизни двух ведущих актеров театра, Папанова и Миронова, и ни одного из них труппа, гастролировавшая в то время в Риге, не хоронила.

— Насчет Анатолия Дмитриевича ничего сказать не могу, а Миронова в театре ненавидели! Просто парадокс: человека, которого обожала вся страна, коллеги-актеры терпеть не могли. Люди, которые сегодня называют себя его друзьями и снимаются в программах и фильмах, посвященных его памяти, при жизни Андрею люто завидовали. И я понимаю их: он был таким счастьем, таким талантом и таким солнцем, что рядом с ним меркли все без исключения.

Думаю, Андрей прощал их, ведь к зависти склонны все — даже очень хорошие и порядочные люди. Если уж Иоанн Кронштадтский писал в своем дневнике: «Господи, прости меня, я сегодня позавидовал», то что говорить о несчастных артистах, которые в силу своей профессии ввергнуты в самое дно человеческих страстей?

После того как в Риге Андрея в бессознательном состоянии увезли в больницу, я не пошла на спектакль ни в субботу, ни в воскресенье. Сказала: «На этом мои гастроли закончены!». Меня сначала хотели выгнать, но потом ограничились тем, что вычли деньги за эти дни из моей зарплаты, — вы только задумайтесь, какие несчастные люди! А Шура Ширвиндт и Миша Державин играли на сцене какую-то пошлятину, хотя тот, кого они называли

 своим другом, в это время умирал. Приходили рижане и говорили: «Так нельзя, у нас так не делают. Если в театре такая трагедия, спектакли надо отменить». Мария Владимировна, пока была жива, говорила: «Они все убили Андрюшу!».

— В последние годы жизни Мироновой вы стали для нее самым близким человеком?

— Мария Владимировна пережила Андрюшу на 10 лет, и все это время я была для нее крылом, защищавшим ее от ненавистников и людей, которые ее не любили, и тех, и других у этой сильной женщины было много. Представляете, как она была одинока, если ее внучка Маша, привозившая бабушке продукты на «БМВ», брала с нее за это деньги?

Татьяна Егорова, Андрей Миронов, Анатолий Папанов, конец 60-х

«КНИГЕ ДАЛИ ПОШЛЕЙШЕЕ НАЗВАНИЕ — «АНДРЕЙ МИРОНОВ И Я», ХОТЯ У МЕНЯ ОНО БЫЛО ДРУГИМ — «РЕПЕТИЦИИ ЛЮБВИ»

— Начиная писать книгу о Миронове, вы понимали, что вызовете такой гнев со стороны своих героев?

— Конечно, нет! Я — человек наивный и добродушный, мне казалось, что это должно быть всем интересно, да и за что меня ругать, если ничего, кроме правды, в моих воспоминаниях нет? Моей работе над книгой предшествовала интересная история. Все мои подруги старше меня на 20-30 лет, я специально таких выбирала — со сверстницами мне общаться всегда было неинтересно.

Татьяна Егорова, Валентина Шарыкина, Лилия Шарапова, Александр Ширвиндт и Андрей Миронов на гастролях в Ташкенте, 1973 год

И вот однажды я поехала к одной из них — Ирине Николаевне Сахаровой, двоюродной сестре Андрея Сахарова. Я часто бывала у нее на Студенческой, у меня там даже лежала ночная рубашка — на случай, если не захочется поздно возвращаться домой. Мы с ней много разговаривали, а она к моему приезду всегда варила супчик из щавеля. Так было и в тот день, когда неожиданно в квартире Ирины Николаевны раздался телефонный звонок.

Александр Ширвиндт и Андрей Миронов. «Люди, которые сегодня называют себя его друзьями, при жизни Андрею люто завидовали»

А надо сказать, что все предшествующее этому время я работала — жила на даче у Марии Владимировны в Пахре (она меня попросила, чтобы там не побили стекла и все не разворовали) и записывала свои воспоминания, у меня их накопилось целых четыре тетради. Я уже была готова к созданию книги, а, как известно, когда ученик готов, приходит учитель.

В квартиру Ирины Николаевны позвонил издатель Игорь Захаров, что невероятно удивило хозяйку. Сейчас я понимаю, как это произошло: жили мы тогда открыто — не то что сейчас! — видимо, я кому-то сказала, что еду к Сахаровой, этот человек сказал другому, тот — третьему, который, возможно, общался с Захаровым и в разговоре упомянул обо мне. Он назначил мне встречу на квартире в Староконюшенном переулке: «Мне надо с вами очень серьезно поговорить». Тогда он и предложил мне написать эту книгу, видимо, кто-то сказал ему, что я собираю материал. Сначала попросил написать одну главу, прочитав которую дал мне 300 долларов и сказал: «Работайте!». Я написала. И началось. Если вы помните, я всем дала клички.

«Уже после 10 лет работы в театре я понимала, что мне надо оттуда бежать, но все время оттягивала этот момент. Он настал, когда умер Андрей и меня из театра выдавили»

— И очень меткие!

— Дело в том, что я не собиралась их расшифровывать: те, кто знал этих людей, понял бы, о ком идет речь, а остальных, возможно, и не стоило в это посвящать. Но за день до отправки текста в типографию редактор сел и напротив каждой клички написал настоящее имя героя. Мне об этом рассказали, я бросилась в ВААП к какому-то юристу и отправила в издательство письмо о том, что я с этим не согласна.

Половину мне удалось вычеркнуть, но остальные, к сожалению, остались. К тому же книге дали пошлейшее название — «Андрей Миронов и Я», хотя у меня оно было другим — «Репетиции любви». Но я все равно рада, что книга вышла и поклонники таланта Андрея узнали, какой на самом деле была его жизнь.

«ПЛУЧЕК МОГ ПРИГЛАСИТЬ К СЕБЕ В КАБИНЕТ ЛЮБУЮ АКТРИСУ И СДЕЛАТЬ С НЕЙ ВСЕ, ЧТО ХОТЕЛ»

С директором Театра сатиры Михаилом Дорном и Андреем Мироновым в Сочи, 1985 год

— Андрей Миронов очень хотел, чтобы вы сыграли Сюзанну в спектакле «Женитьба Фигаро», и вы на эту роль, безусловно, подходили. Почему же вам ее не дали?

— Этого не хотел Плучек, который ревновал меня к Андрею, а Андрея ко мне и не мог видеть нас рядом, причем все время, сколько мы там работали. Однажды мы вышли репетировать вдвоем: он — Фигаро, а я — Сюзанну, так чуть с ума не сошел: орал, бился, стучал кулаками. Плучеку нравилась я. Добившись поста, на котором он чувствовал себя единоличным хозяином театра, или, как сейчас говорят, дорвавшись до власти, он мог пригласить к себе в кабинет любую актрису и сделать с ней все, что хотел.

С Верой Алентовой в картине Юлия Райзмана «Время желаний», 1984 год

Исключением из этого правила была я, потому что не поддавалась на его «ухаживания». Не представляла себе, как такое возможно: противный, старый (во всяком случае, мне тогда так казалось), лысый. К тому же я безумно любила Андрюшу. Поэтому Плучек всячески пытался нас разъединить, если не в жизни, то хотя бы на сцене, поэтому о роли Сюзанны я могла только мечтать. Зато я сыграла Керубино.

— С этого места подробнее...

— Валентин Николаевич любил упрекать артистов: «Вы ничего не делаете, не работаете, никаких заготовок не приносите». И вот как-то на репетиции «Фигаро», на которой собралась вся труппа, я попросила Валю Шарыкину подыграть мне: ей предназначалась роль Сюзанны, мне — Керубино. Кстати, у Бомарше написано, что эту роль должна играть молодая женщина — мужчина не в состоянии передать такую гамму чувств, он же такой влюбленный, восторженный, мечтательный.

Когда сцена, которую мы репетировали, была готова, я сказала Плучеку: «Валентин Николаевич, я хочу показать вам свою работу — роль Керубино». Вы бы слышали, как по-хамски он начал орать: «Мне некогда заниматься ерундой!». У меня, видимо, поднялось давление, потому что очень сильно начало стучать в голове. Увидев, что мне плохо, он сменил гнев на милость: «Ладно, иди показывай». Это такой колдовской — если не сказать, вампирский — прием. Посмотрев и похвалив, Плучек даже позволил мне немного порепетировать, но потом все-таки снял с роли.

С Марией Мироновой. «Мария Владимировна пережила Андрюшу на 10 лет, и все это время я была для нее крылом, защищавшим ее от ненавистников и людей, которые ее не любили, — и тех, и других у этой сильной женщины было много»

Прошло 10 лет, и игравший роль Керубино Саша Воеводин сломал ногу. Завтра спектакль, а играть некому. «Я выйду на сцену!» — сказала я. У меня тогда были длинные волосы, я подстриглась под пажа, нарядилась в белые сапожки, брючки и белую рубашку апаш и сыграла. Каждую мою сцену сопровождали аплодисменты. После спектакля я не могла выйти из театра, на меня все бросались и кричали: «Керубино, привет!».

Увы, через полгода и мне потихонечку сказали: «Спасибо, но больше играть не надо». Для меня это не было неожиданностью, потому что меня в этом театре все время уничтожали. После этого я написала в своем дневнике, что выходить в массовке и работать на других не буду, быть рабом мне казалось несправедливым. Я же понимала, что талантлива, и доказала это себе и зрителям. К тому времени я уже успела сыграть в «Доходном месте» Александра Островского — в спектакле Марка Захарова, вызвавшем такой зрительский интерес, что на подходах к театру толпу сдерживала конная милиция.

— Тогда вы начали писать пьесы?

— Конечно же, это произошло не в одночасье. Стихи я пишу с семи лет, у меня очень много рассказов, эссе и портретов. В 22 года села за первую пьесу, но спустя какое-то время закрыла тетрадь и сказала себе: «Нет, еще рано — я пока не готова!». Пытаясь как-то пристроить свои творения, я ходила с большой кожаной сумкой по театрам, но мне везде, улыбаясь, говорили: «Ладно, Таня, мы же тебя знаем — ну какой ты драматург?!». Сегодня у меня уже 10 пьес. В 2002 году мой нынешний муж Сергей Шелехов поставил одну из них — «Пипаркукас» — в Театре имени Маяковского, на премьере была Ходынка.

— Сколько же у вас талантов!

— Помню, я и картошку как-то вырастила, дом и баню построила, печку выложила. Умею вязать, шить и вышивать. У меня очень уютный и вкусный дом, я замечательно готовлю.

«МНЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛЕНЬ КОПИТЬ ЗЛО В ДУШЕ. ПОЛЮБИТЬ ДАЖЕ ТЕХ, КТО СДЕЛАЛ ТЕБЕ ЧТО-ТО ПЛОХОЕ, ГОРАЗДО ПРОЩЕ»

— О таких женщинах, как вы, сейчас говорят: стильная. Чувству стиля можно научиться или это врожденное качество?

— Врожденное — моя бабушка была настоящим модельером, могла из ничего соорудить роскошный наряд. Родители у меня рисовали, вся квартира у нас в картинах была. Отец одевался так стильно, что когда он шел по улице (тогда люди меньше ездили на машинах), женщины от него глаз не могли отвести. Наверное, это передается, но можно и подучиться: очень важно то, с кем общаешься, как видишь и понимаешь, что красиво, а что нет. У одного что-то интересное подметишь, у другого позаимствуешь, научишься себя держать, вот и твой собственный образ готов.

С Никитой Михалковым и супругом режиссером Сергеем Шелеховым

В советское время хуже всего обстояло дело с ногами, мне с моим 36-м размером иногда приходилось брать 35-й (другого просто не было), носить их — настоящая пытка. С одеждой было проще уже хотя бы потому, что у нас в театре был свой пошивочный цех.

Я покупала материал и придумывала себе такие фасоны, что когда шла по улице Тверской (тогда — Горького), не было человека, который на меня бы не оглянулся. На Андрюшино 30-летие я просто голову себе сломала: что же мне надеть? И придумала: взяла сарафан из тончайшей коричневой замши (его подарок), брусничного цвета шаль, которую сама связала крючком за нес­колько дней, и крупные украшения из матового черного металла, привезенные из Югославии, да еще и сама себе сделала красивую стрижку.

Мы все время что-то придумывали, проявляли смекалку. Для спектакля «Клуб» всем девочкам, игравшим в массовых сценах, шили одинаковые костюмы из ткани цвета «кардинал» — то ли красного, то ли розового. Я не постеснялась, пошла в наш цех к закройщику и попросила: «Понимаете, какая проблема: у меня нет никакой юбки. Вы не могли бы мне кусочек ткани от рулона отрезать?». Он меня померил (я же тогда худенькая была) и дал кусочек ткани, из которого я сшила себе замечательную юбку. С белыми туфлями и белой кофточкой она смотрелась просто роскошно.

Андрей Миронов - Монолог Фигаро

— Что, на ваш взгляд, делает женщину привлекательной?

— Для меня главное — состояние души. В египетской мифологии (вообще, Египет — моя любимая страна, я объездила ее вдоль и поперек) есть бог Анубис — черненький, с собачьей головой, который в руках держит весы. Когда человек умирает, на одну их чашу Анубис кладет его сердце, а на другую — невесомое скрученное перышко. Чтобы попасть в Царствие Небесное, надо, чтобы сердце было легче перышка, — чтобы в нем не было ни обид, ни ненависти, ни зла, ни желания отомстить, ни повседневных забот, ни каких-либо других «камней». Стараюсь соответствовать этому.

Мария Владимировна всех своих врагов помнила наперечет: «Этого не люблю, этого ненавижу, этому всего, что он сказал и сделал, никогда не прощу, а этому даже на том свете буду помнить!». — «А я, — бывало, говорила ей я, — ни на кого зла не держу». — «Вам просто лень!» — поджав губы, отрезала она. Много лет прошло с тех пор, как ее не стало, и вот теперь я думаю: а может, мне действительно лень копить зло в душе? Полюбить всех, даже тех, кто сделал тебе что-то плохое, гораздо проще. И приятнее...

источник - http://www.bulvar.com.ua/arch/2014/2/52d6e12b862d9/

Андрей Миронов Концерт в Останкино, 1978