-- Татьяна Кирилловна, а почему вы не любите тосты?
-- Это так же глупо, как речи на поминках. Я уже оставила внуку «завещание»: «Умоляю! Не говорите на моих поминках речей и музыки печальной не хочу. Пусть поют Элвис Пресли, Том Джонс и мои любимые «Битлз».

-- Интересно, а как тогда снимали «фильму» на «Мосфильме»?
-- Сейчас все жалуются: «Ах, как трудно снимать!» Если бы они знали, что в 1934-м весь «Мосфильм» не отапливался зимой. И свет давали только ночью. Все артисты сидели в костюмах и клевали носом. Включали свет, режиссер давал команду: «Проснитесь!» Мы, позевывая, входили в кадр. Но самое большое испытание нас ждало в сцене, где мы ели в дилижансе «исходящий реквизит»: белый хлеб, курицу, яйца, вино. Ромм бегал и умолял нас: «Делайте только вид, что едите, а то курицу больше не достать». Где-то за безумные деньги удалось достать виноград «дамские пальчики». Мы не могли даже смотреть на это великолепие. После команды «Мотор!» все кидались на еду и моментально съедали. А у меня к тому же был кошмарный аппетит: молодая кормящая мать. Моя мама приносила дочку Ингу мне на «Мосфильм», чтобы я ее покормила грудью.

-- Вам было лет восемнадцать, когда вас снимали в «Пышке», когда же вы успели замуж выйти?
-- В семнадцать! Дмитрий Варламов был вгиковец и, как он утверждал, любимец Эйзенштейна. Только ничего путного из него не вышло. Митя, увы, был не нашего круга. Знаете, тогда были такие выдвиженцы из комсомола. Я влюбилась в него без памяти и объявила папе, что выхожу замуж. Мой бедный папа стоял на коленях: «Девочка моя! Ты еще так молода, ты еще ничего не понимаешь». Я его не послушалась. Мы прожили три года, и, только когда у меня родилась дочь, я поняла, что же папа имел в виду. Я вернулась к родителям и, несмотря на то что Варламов меня уговаривал вернуться к нему, не поддалась на уговоры. Кстати, когда арестовали папу, муж побежал в партком и повинился, что проглядел врагов народа. Но что с него взять?

-- Ваш второй муж, писатель Борис Горбатов, был уже из советского высшего общества.
-- Я не хотела замуж, особенно после Мити. Но когда расстреляли отца и бабушку, мамину маму, мы остались без средств к существованию. Вдобавок меня из театра выгнали. С Борисом меня познакомил кто-то из киношников. Горбатов спас нашу семью от голодной смерти, так что мое замужество -- это скорее акт благодарности. Ведь что ни говори, а жениться на отверженной -- это красивый поступок. Ведь его могли исключить из партии. И прощай, карьера!

-- Как он ухаживал за вами?
-- Ухаживать он не умел, как, впрочем, все наши несчастные советские мужчины. Он предложил мне писать вместе сценарий. В Переделкино мы сочиняли сценарий, который до сих пор хранится где-то на «Мосфильме». Было очень весело. Мы были молоды, познакомились и подружились с Симоновым и Долматовским. Представьте, нам было всего по двадцать лет!

-- Он не стал, как Михаил Калинин, просить Сталина освободить любимую жену?
-- Он оказался трусом. Боюсь, даже предателем. Он умер за 3 -- 4 месяца до моего освобождения. От страха. Видел, что все вокруг меняется и оттуда начинают возвращаться. Узнал от мамы, что я жива. Я была уверена, что, если посмотрю ему в глаза, он тут же умрет.

-- Часто ли к вам ходили писатели?
-- Вы знаете, Бориса почему-то не любили писатели. К нам почти никто не ходил. Изредка заходил Твардовский, один раз Фадеев. А потом, я не любила эти светские визиты. Я работала день и ночь в Театре Ленком и без конца снималась. К тому же я еще и запела. Много времени отнимала дочь. А потом, я и сейчас этого не люблю... Недавно специально позвонила своим друзьям-филологам: «Скажите, как заменить слово «тусовка»?» А они мне спокойно отвечают: «Это новое слово двадцатого века, которое заменить нельзя». Теперь, когда я звоню подруге, то сообщаю: «Я еду на... раут». Ненавижу эти идиотские «тусовки», они отнимают жизнь. Мечтаю об одном -- чтобы меня никто не трогал.

-- Татьяна Кирилловна, вы одна из первых попали за границу после войны. Выпускали обычно балерин и скрипачек.
-- Меня вызвал к себе некто Вознесенский, кстати, его вскоре расстреляли, и сказал: «Мы хотим, чтобы там увидели, какие у нас есть звезды». Ведь в Европе думали, что советские женщины все или санитарки, или снайперы, которые на улицах освобожденного Парижа распевают «Расцветали яблони и груши». Я объездила с концертами пять стран. Невероятный успех меня ждал в Югославии, где уже шел фильм «Ночь над Белградом» и хорошо знали песню из этого фильма. Броз Тито через посла пригласил меня к себе на прием. Там был потрясающий обед. Потом в Москве меня без конца спрашивали в КГБ: «Сколько было всего генералов?» -- «25» -- «А в прошлый раз вы говорили 26».

-- Тито вам тогда подарил знаменитые черные розы?
-- Это была дивная встреча. Он пришел ко мне с розами, на которых еще не высохла роса. Он сразу честно предупредил, что жениться на мне не сможет. В Югославии тогда очень отрицательно смотрели на браки с иностранцами. Тито не смог жениться даже на немке, которая спасла ему жизнь. Он предложил мне остаться в Хорватии, где для меня построили бы киностудию. «Потом мы поженимся». Я могла бы там остаться, меня бы спрятали. Это было в 1946-м. Но я вернулась домой. С тех пор на каждый мой спектакль «Сирано де Бержерак» мне присылали от Броз Тито корзину черных роз. Посол Югославии по его приказу привозил их в Театр Ленком. Так продолжалось до декабря 1948-го, когда за мной пришли.

-- А правда, что при аресте даже ордера не было?
-- Мне показали записочку: «Вы подлежите аресту. Абакумов». Мне потом часто говорили, что я могла и не идти. Ничего подобного, они творили все, что хотели. Только на десятый день мне вручили ордер на арест. На одном из допросов следователь стал намекать, что я раньше была с Абакумовым знакома. Оказывается, Абакумов полез ко мне с поцелуями в гостинице «Москва», а я дала ему пощечину. Я об этом забыла, но «добрый следователь» напомнил. Видела его я и на новогоднем вечере в ЦДРИ, куда он пришел специально посмотреть на меня. Но почему же он так и не решился на свидание со мной на Лубянке, где я была целиком в его власти? До сих пор не пойму. Там были специальные комнаты, где женщин насиловали. Кричи не кричи, ну кто придет на помощь?

-- Царица экрана в каменном мешке Лубянки. Когда вы услышали, что Берия и Абакумов расстреляны, что вы почувствовали?
- Я узнала об этом в лагере. Мне было так плохо, что я ничего не почувствовала. Свобода и прошлая жизнь были далеко.

-- Вы уже там начали писать свою книгу?
-- Мысленно -- да. Я дала себе клятву, что напишу правду о лагерях. Ближайшая от нас деревня даже не знала, кто мы -- лагерники. А тем более вся страна. Сейчас я пишу вторую часть книги «Татьянин день». Все мои дни рассчитаны по минутам, чтобы успеть ее закончить. А вдруг умру. Правда, я себя хорошо чувствую. Если что, просто постою на голове и порядок!

-- Вы что -- серьезно занимаетесь йогой?
-- А как же! Когда я вернулась, во мне было 48 килограмм. Меня осмотрел свекор моей дочери, крупный гомеопат, и сказал: «Настолько все плохо, что капля лекарства для вас яд». И вот я уже 30 лет сижу регулярно в позе лотоса, стою на голове и по утрам обливаюсь ледяной водой. А еще я ем ровно один раз в сутки. Дочь считает это сумасшествием, а я где-то узнала, что Ницше тоже ел один раз в день.

Из книги «Татьянин день»:

Без слов, как великий Нерон, кивком головы приказывает начать обыск, надзирательницы, кстати, очень смущенные, начинают осматривать столы, лавки, но бутылки нигде нет. И вдруг команда: «Печь». Только из-за трагической ситуации мы удержались от смеха: притащили парашу, выгребают угли, осколков бутылки нет. С пеной у рта он заревел: «Вон отсюда!» Мы схватили гуся и побежали... Но как же такой подлый чекистский ублюдок не догадался про пальму?!! Это чудо!

Молча всем бараком жуем этого гуся и, стуча зубами, следим, не догадывается ли он все-таки про пальму. Сколько прошло времени в этом невыносимом напряжении... Наконец вся банда вышла из КВЧ, и Нина вешает замок. Вот тебе бабушка и Татьянин день!»

-- Жизнь вам после лагеря показалась...
-- ...ужасающей. Я вернулась с лагерным мешком за спиной. Хорошо, что похудела -- все дочкины вещи стали мне впору. Сняла комнату, стала ездить по стране с концертами, зарабатывать деньги на квартиру. А вокруг разруха, все в развалинах. После шести лет в лагерях я не узнала Москву: пьянство, разврат. Травить меня стали еще сильнее, чем до ареста. Порой я думала, что лучше бы осталась в лагере, там было даже легче. Главному режиссеру запрещали давать мне главные роли в театре.

-- Мне показалось, что театр вы любите больше, чем кино?
-- Я считаю, что вообще ничего не сыграла в кино. Все было плохо или не мое. Свои лучшие роли я сыграла в театре. Знаете, какая смешная история случилась с моей Роксаной? На фестивале «Кинотавр» в Сочи на одном из вечеров встает милый человечек и громко просит его выслушать: «Мне было лет 12, и я был абсолютным шалопаем. Неизвестно, кем бы я стал, если бы нечаянно не попал на спектакль «Сирано де Бержерак». Я увидел на сцене артистку, которая перевернула всю мою жизнь. Она здесь. -- Он посмотрел на меня. -- Это была Окуневская». А человечек этот был Егор Яковлев, редактор «Общей газеты».

-- Ваша последняя роль в кино?
-- «Принципиальный и жалостливый взгляд» Александра Сухочева. К сожалению, нет денег на копии фильма. А очень жаль, ведь это моя последняя «фильма»!

Рената ЛИТВИНОВА, сценаристка, актриса: «У меня был повод для знакомства с Татьяной Кирилловной, так как она снималась в фильме «Принципиальный и жалостливый взгляд» по моему сценарию. Мне передали, что Окуневская не хочет иногда говорить мои тексты, переделывает фразы, а когда мы впервые увиделись, она отстраненно сказала: «Ай, это женское искусство! Оно зависит от менструальных циклов». Фильм Муратовой «Увлеченье» она не досмотрела и ушла до финала. А «Три истории» все же досмотрела до конца. Сказала потом лаконично: «Образ маньячки вам удался». Но это ее скандальные фразы, она настоящая состоит из других фраз. «Я нищая, я абсолютно счастлива, что я нищая. Я не знаю, что такое счастье, но именно сейчас я испытываю счастье». Конечно, как только я ее увидела, я влю-би-лась. Смею сказать, что мы подружились. Каждая наша встреча -- это урок для меня. Все говорят о ее незаурядной красоте, от которой невозможно отвлечься, не предполагая, что такая красавица может быть умна, благородна, независима, трогательна, беззащитна. И может быть сильной.