Марецкую звали Ве-Пе.

– Хоть бы постареть скорее, – говорила совсем еще юная Верочка, вертясь перед зеркалом. Она казалась себе нескладной и не способной для театра (рост маленький, нос уточкой). Для театра, о котором грезила с того момента, как начала себя осознавать. Возраст представлялся ей синонимом мастерства. Потому и старух любила играть, с детства. Да, да, всерьез (Рыжова! Садовская!) думала, что предназначена для ролей комических старух. Даже когда провалилась на экзамене в студию Малого. Когда солидные братья называли ее «беспартийной актеркой». Когда поступила в студию Вахтангова.

А первой ее «ролью» была Надежда Дурова. Гусар! Сестра Татьяна жженой пробкой нарисовала Верочке усы. И кто-то из зрителей сказал: «Судьба! Она и будет Надеждой Дуровой». Кавалерист-девицей. Хозяйкой своей судьбы.

В бывшем особняке миллионера Берга, где располагалась студия Вахтангова (дар власти), – мраморный подъезд, лестницы со статуями, бархатные диваны и кресла. А дома порой не было хлеба.

Прежде, до революции, отец арендовал буфет в цирке Никитиных, а мама смолоду была театралкой. Оба брата – Георгий и Дмитрий – учились так, что их за казенный счет приняли в Московскую практическую академию. После октября 17-го оба вступили в большевистскую партию. Младших сестер, Татьяну и Веру, агитировали «за комсомол». Татьяна вступила, а Вера анархически воздержалась. Поступила в университет на факультет философии. А через год бросила ради театральной студии, за что много интересного выслушала про себя от братьев.

После провала в студию Малого ее приняли в шаляпинскую. А она оттуда через неделю сбежала, решив поступать к Вахтангову. И при огромнейшем конкурсе (при 350 записавшихся брали 50) поступила. В то время Евгений Багратионович Вахтангов задумывал «Принцессу Турандот» – ему нужны были молодые, пластичные статистки.

Новый, 1922 год встречали в студии. Марецкая к тому времени была занята в «Турандот» в бессловесной роли цанни – служительницы просцениума. Один из педагогов студии Юрий Завадский проснулся знаменитым после роли Калафа в этом шедевре Вахтангова. Еще совсем молодой, прекрасно-холодный, загадочный, он покорял всех. И Верочкино сердце было разбито. А прекрасный Калаф несколько раз выгонял свою ученицу с занятий, тщательно скрывая свое неравнодушие к ней... В сущности, он так и остался единственным, «главным» мужчиной ее одинокой жизни. После него слишком трудно было встретить равного.

Тучи над третьей студией начали сгущаться сразу после смерти Вахтангова, ближайший родственник которого И. Ю. Козловский был председателем Малого Совнаркома. Вот тогда Завадский впервые и ощутил на себе, что такое травля, в том числе публичная, в прессе. Это многое определило в его настороженной, испуганной жизни. В 1924-м студию закрыли. Станиславский пригласил Завадского и еще нескольких студийцев к себе во МХАТ. Марецкой среди приглашенных не оказалось. У основоположника и своих «старух» хватало (запоздалое приглашение последует через 12 лет, но Марецкая его уже не примет). Параллельно Завадский основал собственную студию на Сретенке, в здании бывшего... паноптикума. Студия и стала прообразом Театра имени Моссовета. «Паноптикум единомышленников» – это, возможно, отсюда.

Репетиции, занятия, спектакли, эскизы к декорациям, монтировка декораций. Оба, и Марецкая и Завадский, жили в театре. Костюмы для спектаклей Верочка шила сама – это она-то, которую дома доставали попреками за незаштопанное белье. О зарплате в студии и речи не было. Наоборот, артисты, зарабатывавшие «на стороне», несли все на Сретенку. Актерами студии вскоре стали забракованные всеми режиссерами столицы Николай Мордвинов и Ростислав Плятт. Позднее – Осип Абдулов.

Дом там, где сцена... А дома, в Мансуровском переулке, вскоре стало холодно и отчужденно. Даже самые близкие не догадывались, что отношения Завадского и Верочки уже «исчерпали себя».

Загадочным и почти нечеловеческим образом Калаф расставался со своими женами без коммунальных надрывов. Он оставлял их, приручая пожизненно. Встретив во МХАТе молодую актрису Ирину Вульф, он влюбился, какое-то время скрывал это от Верочки. Она вскоре все узнала сама. И он ушел, взяв кое-какие книги, эскизы и свои неизменные карандаши.

Ушел из квартиры, но не из жизни Марецкой. Их продолжали связывать театр и маленький сын Женя. Уйти из студии?! У нее и мысли такой не было. Изменить Калафу?! Марецкая так и не смогла. Удивительно, но и Ирина Вульф после разрыва с Завадским (став впоследствии известным режиссером Ириной Сергеевной Анисимовой-Вульф) не ушла из его театра, несмотря на предложения создать свой. Каким-то колдовским даром пожизненного пленения обладал этот человек, созданный из вьюги и льда «серебряного века». Снежный король...

«Идеальное лицо для грима», – говорил он о Марецкой, имея в виду ее неистощимую тягу к перевоплощению. Она по-прежнему советовалась с ним по каждой роли, ловила каждое его слово. И, надо сказать, он продолжал опекать ее творчески. А в Мансуровский переулок запросто заходил пообедать, проведать сына... Безмерно далекий, совершенно неуловимый.

Нет, я знала актрис лучше Раневской».

Вера Петровна много снималась в начале тридцатых. В том числе в довольно странных фильмах. Один из них, например, пропагандировал борьбу с венерическими заболеваниями. Другой – борьбу с алкоголизмом. Третий – еще какую-то борьбу. Она удостоилась похвалы Максима Горького, после чего спародировала Буревестника с его оканьем прямо в его присутствии. Нет, не это, конечно же, стало причиной очередной порции газетной травли Завадского и Сретенки. Прекрасный Калаф с его эстетскими спектаклями, дружбой с Михаилом Чеховым и множеством другим противопоказаний давно ходил в неблагонадежных.

Впрочем, кто скажет, как бы все обернулось, останься они в Москве. Разгромленные театры, посаженные режиссеры, расстрелянные артисты – лицедеи разделили судьбу своего народа.

У Марецкой был свой жизненный сюжет, развивавшийся в параллельном измерении. В первом – дневном, парадном, освещенном софитами – гремели оркестры, пенилось шампанское кремлевских банкетов, сыпались награды – после участия в культовой картине «Член правительства». В другом, сумеречном, Вера Петровна Марецкая, как и миллионы рядовых граждан, отправляла посылки на Север. С какого-то момента – уже без надежды на то, что они дойдут. Оба ее брата, корившие сестру Веру за аполитичность, – книгочеи, партийцы, выпускники Института красной профессуры – работали в газетах. Григорий служил замом редактора «Комсомольской правды», младший – Дмитрий – был членом редколлегии «Правды». Расстрельные по тем временам места... Агитпропы, бухаринцы, правоуклонисты. Это им и припомнили. Дмитрия исключили из партии и арестовали по знаменитому делу Рютина (участие в оппозиционном союзе марксистов-ленинцев). Сначала ссылка, затем пять лет политизолятора в Верхнеудинске. Вскоре арестовали и Григория.

Родители к тому времени умерли. В 1941-м на второй день войны с общей бедой пришла весть: пропала младшая сестра Таня, ушла из дома и не вернулась. Обегав все морги, Вера Петровна решила позвонить туда, куда прежде звонила, узнавая о судьбе братьев. И не ошиблась: у них. Пошли в Сибирь посылки для Тани.

Народную, орденоносную актрису Марецкую «по законам военного времени» могли выслать как родную сестру государственных преступников. А из близких рядом был только Троша, Георгий Троицкий. Они вместе работали еще на Сретенке. Честный, исполнительный, никогда не претендовавший на первые роли, в театре он был на положении актера массовки, и ценили его прежде всего за работоспособность, золотые руки, немногословность. Он и в жизнь Марецкой вошел как некий «домохозяй», освободивший ее от бытовых хлопот. Как и в театре, все что-то чинил, приколачивал, готовил, ходил по магазинам, принимал простые решения. По серьезным вопросам – тем более творческим – Марецкая с ним не советовалась. Да он и не претендовал на это. Она принимала его безответную любовь, абсолютную преданность. А уж какие муки он терпел, какие бури бушевали в душе этого, в сущности, несчастного человека, не знал никто. Одно известно: в самом начале войны Троицкий, имевший право на бронь, отказался от всех привилегий и ушел добровольцем на фронт. Было ли это ответом на его двусмысленное положение в жизни Марецкой, кто знает... В Алма-Ате во время съемок фильма «Она защищает Родину» – того эпизода, где Прасковья склоняется над убитым мужем, – Вера Петровна получила стандартную похоронку, извещающую, что Георгий Троицкий пал смертью храбрых.

– Пой нижними, – в одно касание реагировала Вера Петровна.

Она играла все. Пожалуй, не было на то время актрис, равных Марецкой по разнообразию и амплитуде ролей. Змеюкина в «Свадьбе» и Мирандолина в «Хозяйке гостиницы», Маша в «Чайке» и Елена Андреевна в чеховском «Лешем». В тридцать пять лет она сыграла четырнадцатилетнюю Машеньку – при распределении ролей никто, кроме Завадского, не верил, что это возможно.

Мало кто помнит, что «Свадьбу» – это актерское пиршество, в котором, кроме Марецкой, снимались Фаина Раневская, Зоя Федорова, Эраст Гарин, Сергей Мартинсон, Алексей Грибов, Михаил Яншин, Осип Абдулов, – обвинили в легкомысленной подаче Чехова, отсутствии «социального звучания» и прочем маразме. А дело было так. Режиссер Анненский просто собрал свободных и не успевших уехать в эвакуацию артистов и быстро снял фильм в павильоне. «Свободными» на тот момент оказались многие из великих.

Змеюкину Марецкая сочиняла буквально на ходу, как экспромт с Мартинсоном.

Вера Марецкая и Сергей Мартинсон в кинофильме "Свадьба" романс Змеюкиной

Сколько ролей буквально вытащено было Верой Петровной из драматургической невнятицы или откровенной халтуры. По старому уговору с Завадским, даже если роль очень не нравилась ей, Марецкая играла премьеру, а потом уступала место второму составу.

Мало кто знает, что открытие пьесы «Милый лжец» состоялось при ее непосредственном участии. Именно Марецкая должна была играть Патрик Кэмбелл с Пляттом. Но их опередили мхатовцы – Анатолий Кторов с Ангелиной Степановой. Время было упущено, а потом получилось так, что в пьесе этой с Пляттом сыграла Орлова.

Во время триумфальных гастролей театра в Париже Ве-Пе сидела в гримерной Сары Бернар. Перед началом спектакля «Дядюшкин сон» (Марецкая заменила фактически отказавшуюся от гастролей Раневскую) Вере Петровне стало плохо с сердцем. Прилегла на кушетку. И вдруг впервые так подумала: «А неплохо бы помереть на кушетке самой Сары Бернар». Обошлось...

Ее отношения с Раневской и Орловой были прихотливы и драматичны. Три великие актрисы в одном театре. И не просто великие – любимицы народа. Это не просто много. Это взрывоопасно.

Раневская сыграла одну из своих лучших ролей в спектакле «Странная миссис Сэвидж» в постановке Л. Варпаховского, режиссера, который большую часть своих спектаклей придумал, находясь в северных лагерях, на лесоповале. Тому, кто не видел Раневскую, не передать масштаб этой работы. Потом Фаина Георгиевна заболела. Позже выяснилось, что Раневская (она сама об этом написала) отказалась от роли Сэвидж, чтобы сделать подарок ко дню рождения Орловой.

Отчасти так оно и было. Любочка начала репетировать. И сыграла миссис Сэвидж очень по-своему, не пытаясь повторить Раневскую. Ее хрупкость и женственность углубляли драматизм пьесы.

А затем Завадский, узнав о болезни Марецкой, решил сделать и ей подарок к 70-летию: звезду Героя Социалистического Труда. А для подарка нужна была серьезная роль. Таких у «хозяйки» театра на тот момент не оказалось. И Завадский распорядился ввести Веру Петровну на беспроигрышную «Миссис Сэвидж». Вводом он занимался лично.

Марецкая вытащила роль на зубах, на своем нечеловеческом характере. Когда, казалось, запас успехов, рассчитанный на роль миссис Сэвидж, полностью истощился, Ве-Пе сумела внести в список побед и свое имя. Больная, измученная операцией и ужасающими химиотерапиями.

В театральном обиходе есть правило: актер, введенный на роль, должен сыграть по крайней мере два спектакля подряд.

– А Любочка мне это разрешит? – спрашивала Вера Петровна на премьерном банкете.

Любочку никто особо не спрашивал. Административное равнодушие и слабость Завадского низводили великих актрис до уровня провинциальных премьерш. Актрис, каждой из которых только и оставалось, что эта последняя роль.

Марецкая сыграла семь «Сэвидж» подряд.

Орлова звонила в дирекцию узнать, когда будет ее спектакль. Возмущалась, спрашивала: «Меня что, сняли с роли?» Директор оправдывался, обещал поставить на следующий спектакль ее.

В кабинете Завадского шли совсем другие разговоры. Со слезами на глазах Завадский говорил: «Вере осталось недолго. Пусть сыграет еще один спектакль. Ну еще один. Что-нибудь придумаем...»

Марецкая играла. Орлова, долгое время не знавшая о ее болезни и причинах своего отстранения, грозилась, что пойдет к министру культуры Демичеву. Это не было пустой угрозой: все знали, чтобы пробить свой последний, подорвавший ее силы фильм, она ходила на прием к Георгадзе, и ей помогли.

Вскоре там оказалась и Любочка – это вечно юное существо, казалось, не подвластное никаким болезням и самому времени.

Позднее в «кремлевку» попал и Завадский.

– Ты от меня к Вере? – спрашивал он пришедшую навестить его актрису. – Обязательно передай ей привет, я скоро отсюда выберусь.

И вместе с приветом передавал несколько своих рисунков. Это был ритуал.

– Странно, сколько раз передавала приветы Любочке, а она мне ни разу, – жаловалась Марецкая.

– И не передам, не надейтесь, – неожиданно жестко реагировала Орлова, когда ей рассказывали о сетованиях Веры Петровны.

Так они и лежали на разных этажах одной больницы, связанные друг с другом старостью, несчастьем и сигнальной системой принимаемых или решительно отвергаемых приветов.

Первой ушла из жизни Орлова. Вера Петровна смогла прийти на панихиду. Долго стояла у гроба, всматриваясь в неузнаваемые черты бессмертной Любочки. И будто бы произнесла: «И тут она первая...»

Потом затеяли съемки «Миссис Сэвидж» на телевидении. Сниматься должна была Раневская по праву первой исполнительницы. В один из дней Фаине Георгиевне позвонил Завадский, уговаривал отказаться. Она и отказалась.

Марецкая прошла и сквозь это: закулисное шипение, физические муки съемок. Она смогла довести работу до конца.

В театре каждый спектакль играла как последний. На одном из них ее постоянный партнер Константин Михайлов, прощаясь с миссис Сэвидж, поклонился ниже обычного и поцеловал руку. На глазах слезы. Прощались не только персонажи. Прощались актеры. И она прощалась: с театром, со всей своей большой одинокой жизнью.

В больнице ее ждал магнитофон: до последнего Марецкая записывала на пленку стихи Пушкина, Некрасова, Цветаевой, надеялась сделать поэтическую программу с Евгением Завадским – сыном Ю-А. Самого Калафа уже не было в живых. Она пережила и его...

Накануне 70-летия вышел указ о награждении Веры Петровны звездой Героя Труда. У нее уже отказывали ноги. Но – не приехать?! Нет! Она приехала. И даже произнесла речь. «С одного дубля», – шутя говорила потом.

Но этого «потом» уже не осталось.

Вера Марецкая ушла из жизни 17 августа 1978 года.

Фото из архива музея Театра им. Моссовета