- Сейчас начнется...

Однако вошедший актер не произнес ни слова. Он грузновато опустился на стул и покосился на напрягшегося костюмера. Накануне они поругались. Причины ссоры Габен не помнил, видел только, что его до сих пор не простили. Поймав наконец на себе обиженный взгляд, актер с явным усилием улыбнулся. Костюмер удивленно наблюдал, как опущенные уголки вечно поджатых губ знаменитости приподнялись, а меж бровей появилась складка, придавшая лицу ироничное и даже немного издевательское выражение. Было совершенно ясно, что на большее обидчик не способен. Еще несколько неловких мгновений они смотрели друг на друга, но атмосфера уже разрядилась.

Невыносимый, угрюмый, ворчливый медведь - таким он был еще в молодости. Выяснять отношения и скандалить - научился еще в детстве. Маленького Жана Монкорже терзало чувство бессилия перед учителями и занудой-отцом. Годам к 14 он стал нарочито грубым и в школе и дома. Отец пытался найти с Жаном общий язык, даже водил его по кабакам, надеясь заслужить мужское доверие мрачного подростка. Однако тот не желал идти на контакт, прогуливал школу и презрительно отзывался об актерах как о «куче тряпья», к которой и принадлежал его папа Фердинанд. Сыну казалось, что он уже достаточно насмотрелся на страдания папаши, который хватался за самые ничтожные роли, лишь бы сделать несколько шагов по сцене и почувствовать на себе взгляды зрителей.

Жан к 18 годам уже успел потаскать мешки с углем, поработать на сталелитейном заводе и обзавестись трудовыми мозолями. Обнаружив в сыне необыкновенные запасы трудолюбия, Фердинанд уговорами, угрозами и чуть ли не пинками загнал его в труппу «Фоли-Бержер». Жан сдался из жалости и зажил актерской жизнью. Он машинально чертыхался, спотыкаясь в темноте кулис о куски сломанной декорации, а на сцену выскакивал, уже распевая песенку. 20-летний Габен не видел особенной разницы между игрой в дешевом спектакле и тяжелыми мешками с углем. Он работал как вол и ждал прибавки к жалованью.

В 1924 г., отслужив на флоте, Жан снова вернулся в театр. Не из любви к сцене, а просто потому, что это было надежно. Он пел очень «по-французски», с характерной для шансонье хрипотцой, и пользовался большим успехом (в основном у прекрасной половины зрительского зала).

30-е годы начались для актера пробами в кино, хотя синематограф он заочно презирал еще больше, чем театр. Перед самой войной Габен сказал:

- Я карабкался наверх против собственной воли. В своих первых картинах я снимался без надежды, без энтузиазма. Теперь же совсем другое дело.

РЕЖИССЕРЫ, экранизировавшие популярные оперетки, хватались за Габена двумя руками. Жан успел сняться в 11 дешевых фильмах, прежде чем повстречался с Жаном Ренуаром, который сделал его «тем самым Габеном». Образ, создаваемый актером, по-прежнему не требовал больших усилий. Если прежде, веселя публику, он слегка надламывал свою угрюмую натуру, то у Ренуара можно было оставаться самим собой. Так и появился на экранах мира человек-скала, сильный и терпеливый одиночка, как правило, приносимый в финале картины в жертву зрителям (большинство персонажей довоенного Габена погибали).

О нем теперь много писали, восхваляя целостность, отвагу и гордую силу его героев. Габен, который всегда был позером, принимал похвалы как должное. Критиков же, если такие находились, называл прохвостами. Когда ему на глаза попадалась нелестная рецензия, Жан мрачнел, а часа через два после ее прочтения уже жаждал крови. Жертвой мог оказаться кто угодно, но чаще всего гнев изливался на ближайших друзей и родственников. Критиковать Габена имел право лишь он сам (Жан частенько ругал себя бездарью и лавочником).

Габен, как и многие артисты, был до поры до времени аполитичен. Именно поэтому война ударила его больнее, чем тех, кто был в курсе последних новостей. Он был растерян, раздавлен, но... уехал сниматься в Америку, оставив оккупированный Париж, который напоминал некогда прекрасную, а теперь безжалостно высушенную и пронзенную булавкой бабочку.

В Штатах его оценили по достоинству. Американцам нравился его, как они считали, «настоящий французский шарм». Габена называли «французским Спенсером Трейси», имея в виду потрясающую и совсем немодную манеру его игры. Жан всегда был естественен, каждый его герой мало чем отличался от самого актера. Будучи, вероятно, крайне сентиментальным человеком, внешне он, как правило, оставался спокойным и полным достоинства. Правда, время от времени его каменное лицо искажалось яростью. Эти вспышки, порой вполне сознательные, он считал необходимыми. Франсуа Трюффо, вспоминая о Габене, говорил:

- Он и Жерар Филипп, это были очень опасные артисты. Пользуясь своей безумной популярностью, они вмешивались в картину еще на стадии написания сценария. Габен криком кричал, убеждая режиссера и сценариста, что его персонаж не может носить то-то или курить так-то, не говоря уже о более значительных моментах.

Обычно Габен требовал, чтобы в фильме непременно была «сцена гнева», подобная тем, что он устраивал в жизни, но, конечно же, по более серьезному поводу.

ВЕРНУВШИСЬ ВО ФРАНЦИЮ, актер на время забыл о кино. Навыки армейской службы пригодились ему. Габен участвовал в Сопротивлении, служил во флоте (сопровождал транспортные суда, в том числе конвои в Россию) и заслужил два боевых ордена.

После войны Жан снова стал собой, то есть «жующей легендой». Так его назвал в своем материале один светский хроникер, повстречав в модном ресторане. Собственно, самое трудное давно уже было позади. Жан состоялся в довоенном кино. Его постепенно стали использовать как некий беспроигрышный вариант. Появление Габена в каждом новом фильме можно было сравнить с появлением троянского коня: никто еще ничего не понял, а кино уже получилось. Ему оставалось лишь пожинать лавры. Ценность этого человека заключалась не в умении играть роль. Он был ценен сам по себе. Можно предположить, что Жан состоялся бы в другой профессии и с тем же успехом. Некое здоровое начало, заложенное в нем природой, было выигрышным само по себе. Габен любил рассуждать о том, чем мог бы заняться вместо кино. Например, в юности он мечтал заиметь собственный бизнес, торговать, откуда и пошло это пренебрежение к себе, - «лавочник». От жизни он жаждал прежде всего надежности. Неутомимые экспериментаторы-кинематографисты пытались столкнуть лбами его и других, более молодых, но тоже весьма особенных артистов. Уже немолодому Габену довелось встретиться в кадре с юной Бриджит Бардо, с набирающим обороты Жаном-Полем Бельмондо. Каждый раз их встреча на съемочной площадке грозила превратиться в дуэль, но этого, вопреки ожиданиям любителей острых ощущений, не происходило. Энергичная женственность Бардо не претила Габену, как и бунтарское здоровье Бельмондо. Несмотря на разницу в возрасте они поняли и оценили друг друга именно потому, что их роднила цельность натур. Они были сделаны из разных материалов, но каждый - без всяких примесей.