Среди десятков мифов о женщинах ХХ века легенды о Марлен Дитрих самые противоречивые. Вамп, ангел, отличная хозяйка, алкоголичка, идеальная мать, бисексуалка, свой парень, кулинарка, распутница, величайшая актриса и полная бездарность — все это правда, если верить тем, кто окружал Великую Дитрих. Всю жизнь она делала себя — упорно, самовлюбленно, привлекая для создания собственного имиджа первоклассных профи, среди которых неизменно оказывалась самой компетентной. Стиль Дитрих — это сама Марлен, недосягаемая величина, которая вошла в жизнь века и стала идолом для миллионов людей.

Мутти

В системе ценностей Марлен Дитрих семья занимала главное место. “Моя мать была достойной представительницей старинной уважаемой семьи, воплощением истинной порядочности. Я всегда испытывала к ней величайшее уважение. И потому мне легко было следовать ее строгим, но ясным и определенным жизненным принципам”. Неизбежное принимай с достоинством, подчиняйся логике, ложись спать до полуночи — небрежность, опрометчивость, безрассудство исключены. Однако Мутти, как звала ее Дитрих, могла приехать в другой город, где Марлен воспитывалась в интернате, только для того, чтобы помыть дочери голову, — она гордилась ее волосами и хотела, чтобы дочь научилась содержать их в порядке.

А легендарные ноги Марлен? “Когда ты вырастешь, твои лодыжки должны быть тонкими”, — приговаривала мать, туго шнуруя ее высокие ботинки. Тонкие лодыжки и запястья — приметы “конюшни”, или происхождения, имели для Марлен большое значение. К собственной дочери она применила его весьма своеобразно: когда ей показалось, что у крошечной Марии кривоватые ноги, она придумала каждодневную пытку с жесткими колодками из стали, в которых малышка спала два года.

Изнанкой строгости была сентиментальность — одновременно и ширма, и спасение. Себя и мужа Марлен называла Мутти и Паппи, дочь — Котом, Хайдеде и Ангелом и старалась сохранять семью даже тогда, когда было ясно, что вместо нее — развалины. Сильная личность, все и за всех она решала сама. Сама установила матриархат и до конца жизни оплачивала счета всех своих родных, даже когда работала из последних сил. Она отвечала за все, а потому расслабиться не имела права. Семья воспитала в ней верность долгу, дисциплину и контроль над чувствами, которые Марлен всегда умела держать в узде. Самодостаточность, граничащая с некой тайной, — этот фундамент легенды был прочно заложен с детства.

Мужчины — отец, оба отчима, а потом собственный муж Рудольф Зибер — никогда не играли большой роли в жизненной философии Дитрих. “Папиляйн” Зибер всю жизнь был “мистером Дитрих” и откровенным подкаблучником — только эту роль ему дозволялось играть возле великой Марлен. Тем не менее, когда с ним приключилась банальная почечная колика, она подняла на ноги весь Голливуд, ища врача для милого Руди. Она отнимала у дочки ливерную колбасу, которую было не достать, — “не трогай, это папина”, заваливала мужа дорогими подарками и прожила с ним всю жизнь в законном браке. За это он терпел всех ее любовников и любовниц, находя утешение в объятиях Тамми, гувернантки-подруги-домработницы, русской танцовщицы Тамары, с которой Марлен подружилась в юности. Правда, Дитрих испортила жизнь обоим, заодно заставляя страдать и маленькую Марию, привязанную к Тамми больше, чем к матери.

Но что такое обыкновенные люди рядом с Великой Актрисой? Мария чуть не до пятнадцати лет ходила в носочках и платьицах с рюшками? Но ведь Дитрих всегда должна оставаться мамой очаровательной крошки, молодой мамой. Она отдала тринадцатилетнюю дочь в руки опытной лесбиянки? Ну что ж, скорее узнает, что такое жизнь. Мария посмела выйти замуж? “Я не дам ни цента!” — кричала она зятю, заодно наняв адвоката, чтобы выяснить, не альфонс ли он. Первый брак дочери она расстроила — и ездила к ней на квартиру драить полы своими божественными руками. Когда Мария Рива уже взрослой женщиной и матерью четверых сыновей выпустила ошеломившие мир мемуары о своей матери, Марлен вскоре умерла — от гнева? разочарования? стыда? Судя по ее взглядам, последнее исключено. И все же в глазах миллионов людей образ Великой Дитрих почему-то не поблек, несмотря на ужасные подробности ее семейной и интимной жизни. Потому что в них была правда о великой женщине и профи высочайшего класса.

П - 1167

Еще девчонкой она записала в дневнике, который вела всю жизнь: “Счастье всегда приходит к усердным”. Усердие, дисциплина и терпение — вот три кита ее профессионального успеха.

Ее уроки скрипки длились по пять часов кряду, она бралась за любую работу, танцевала в кордебалете, пела в ревю и постоянно смотрела все новые фильмы, учась правилам построения лент и основам кино. Интуитивно она проникла в самую суть актерского искусства, произнося вслед за кумиром своей юности Максом Рейнхартом, что “театр принадлежит одному актеру и никому больше”.

Пятилетняя Марлен Дитрих
со своими родителями

Она работала как лошадь на сцене и в кадре, но в Германии звездой ее стали считать только после тринадцати картин, и тогда она, наконец, попала в Голливуд, где под картотечным номером “П - 1167” началась ее всемирная слава.

Главный режиссер в ее жизни, Джозеф фон Штеренберг, о котором Марлен говорила: “Вы бог, вы! Без вас я ничто!”, утверждал, что лучше запереться в телефонной будке с перепуганной коброй, чем с Дитрих... Но однажды, подобно Флоберу, он скажет иначе: “Мисс Дитрих — это я, а я — это мисс Дитрих”... Правда, когда они встретились впервые, он увидел лишь неуклюжую, непривлекательную женщину, а она – бездарного режиссера. Но судьба рассчитала иначе — им суждено было стать новыми Свенгали и Трильби, хотя Марлен больше считала его профессором Хиггинсом. “Некоторые говорят, что он околдовал меня. Это смешно... Вы можете себе представить такого человека, который способен околдовать меня?”. Просто она преклонялась перед ним и на площадке вела себя, как служанка, ловила каждое его слово, всегда носила с собой термос с его любимым бульоном и никогда не капризничала. За это он вознес ее на пьедестал и заставил весь мир восхищаться ею.

Их перепалки вошли в историю Голливуда, также как их нежность и серьезное отношение к работе. Да уж, в выражениях не стеснялись оба: “Ты свинья!” — орал Штеренберг Божественной и мог услышать в ответ что-то совсем уж скабрезное. На его похоронах она скромно стояла позади всех, не желая обнаружить себя среди немногочисленной публики. Он снял ее всего лишь в семи фильмах — и прославил на целый век. Единственный из всех, о котором она говорила: “Мужчина, которому я больше всего хотела угодить”...

Еще бы — он лепил ее знаменитый образ по деталям. Она была упитанной девицей, обожавшей ячменный суп и пирожные, — он велел ей похудеть, и с тех пор английская соль в горячей воде (стаканами!), сигареты и кофе стали ее повседневной диетой. Он нашел свет, сделавший ее потрясающий облик совершенным, и научил разбираться в световых нюансах, принесших мировую славу ее неповторимому лицу. Он открыл ей секреты мастерства, и она стала образцом профессионала.

Однажды на съемках ей пришлось раз за разом обсасывать рыбью голову — после очередной серии дублей она просто совала пальцы в рот, чтобы освободить желудок для следующей серии. Ее партнер был в шоке, а для нее это была просто работа. Реальная Марлен была блистательной и вносила блеск в каждую роль — замызганной цыганки или величественной императрицы.

Она знала силу детали и даже если ворчала по поводу туфель, которых не видно в кадре, не ленилась придумывать их фасоны и примерять часами. Перчат ки ей делали по слепку рук, а туфли — только по индивидуальной мерке. Она могла перебрать сто вуалей, чтобы свет идеально лег на щеки и нос.

Хичкок, у которого она снялась лишь однажды, считал, что “она профессиональная актриса, профессиональный оператор и профессиональный модельер”. Все, кто работал с ней, были восхищены ее энергией, работоспособностью и умением вникать в детали. Она знала все о линзах, софитах, была своим человеком в монтажной и реквизитной, умело пользовалась жестом и неизменно создавала шедевры, когда играла подтекст, намек, недосказанность.

Но самым соблазнительным и будоражащим оружием Дитрих был ее знаменитый голос. Он мог быть нежным, как колыбельная, хриплым, как стон пантеры, или резким, как удар хлыста. Не зря Хэмингуэй сказал о нем, что, обладай Дитрих лишь голосом, она все равно разбила бы вам сердце. Его силу Марлен оценила еще в юности, когда, отменив комплексы, нахально заявилась в уборную к знаменитой берлинской актрисе Розе Валетти — и ее жизнь певицы началась. А заодно и жизнь секс-символа века.

Блистательная

Она могла стать великой, ничего не делая, настолько сильна была в ней
звездная сила. Но она не ленилась и всю жизнь упорно делала себя. Еще в юности она поражала всех изысканными чулками и великолепными туфлями на высоченных каблуках, достать которые в Берлине двадцатых было не так-то просто. Уже тогда в семь утра она могла появиться в боа, с моноклем и в мехах рыжей лисицы — ее стремление диктовать моду не учитывало время и чужие достижения.

Задолго до пластических хирургов она собственноручно делала подтяжку лица при помощи пластыря и умела выглядеть шикарно в любом гриме — потому что в любом образе играла саму себя, Марлен Дитрих Все отмечали ее сногсшибательную фигуру, а между тем даже под самыми невесомыми платьями находилось место для плотной целлулоидной грации, очерчивающей потрясающий бюст, которого у нее не стало сразу после рождения дочери,— обычная вещь. Но только не для Марлен — всю жизнь она боролась. Ее дочь описывает десятки ночных рубашек, искусно воспроизводящих восхитительные округлости,— разумеется, они предназначались для любовных свиданий. Днем в дело шла клейкая лента, с которой грудь выглядела соблазнительно без всякого бюстгальтера. Вот почему все мужчины, включая далеко не доброжелательных партнеров, вспоминали ее потрясающий бюст.

Марлен и Руди

Марлен и Джон Джильберт

А ее сумасшедшее “голое платье” от Жана Луи — создавалось впечатление, что блестки нашиты прямо на кожу! На самом деле платьев было три — и она, черт побери, умело преподносила их, придумав вентилятор на рампе, который заставлял трепетать тонкую ткань, длинную лестницу, по ступеням которой шла, небрежно волоча роскошные меха. Одно из платьев, переливчатое, из черного стекляруса, она метко окрестила “угрем”. Оно сопровождалось шубой и трехметровым шлейфом, на который пошел пух двух тысяч лебедей. Ее багаж мог составлять сорок четыре чемодана и одну маленькую коробочку. “Это ваши драгоценности?” — спрашивали репортеры. — “Это мой сценический костюм!” Она дорожила им, потому что платье от Жана Луи работало на легенду. Ее примерки длились по восемь — десять часов, на протяжении которых она стояла неподвижно, лишь меняя в мундштуке сигареты, и отрывисто командовала, куда передвинуть блестку. В конце она еще раз придирчиво оглядывала работу нескольких швей, заворачивала платье в папиросную бумагу и уносилась за новой порцией славы. “Дитрих была и кошмаром, и праздником”,— вспоминали ее портные и стилисты.

Ее знаменитые ноги были застрахованы Ллойдом на миллион марок, а компании, выпускавшие чулки, боролись за право воспользоваться ими для рекламы. Она носила туфли только ручной работы и никогда не надевала босоножек: открытые пальцы ног — вульгарность для плебеев!

Она обожала строгий стиль, который смягчала мехами. И любила бросить вызов — когда она оказалась в Париже в своих знаменитых брюках и полиция ходила за ней по пятам, ее это развлекало. Она умело режиссировала встречи с поклонниками и даже своих любовников воспринимала как партнеров по игре. Вернее, как статистов.

“В ней есть секс, но нет пола”

Кинофильм
“Семь грешников”

Даже на беспощадный взгляд ее дочери Марии Рива это высказывание — лучшее объяснение непостижимости Марлен Дитрих. Еще в юности Клер Вальдофф, знаменитая звезда и лесбиянка Берлина конца двадцатых, ввела ее в загадочный мир бисексуалов и научила нагловато-упрямой манере держаться на публике. Так формировался стиль Марлен, благодаря которому она смогла завораживать публику, не обладая сколько-нибудь значительными данными.

Отныне притягательный эротизм и аура двусмысленности, тайны всегда были прочно и умело выстроены, потому что на самом деле ей нравилось лишь обожание, поклонение, а секс всегда был делом десятым.

Она обожала Ремарка, потому что он сразу очаровал ее трудным для него и восхитительным для нее признанием: “Я — импотент!”. “Я была так счастлива! — вспоминала Марлен. — Значит, мы можем просто разговаривать, спать, любить друг друга, и все будет так мило и уютно!”

Марлен Дитрих и Жан Габен

Фэрбенкс заказал статую обнаженной Марлен в бронзе и подарил ей, оставив себе лишь гипсовую копию. Она была без предрассудков: могла снять трубку прямо в постели, чтобы он тоже мог послушать излияния ее очередного поклонника!

Ей нравилось коллекционировать их: однажды, будучи уже бабушкой, она торжествующе сунула собственному зятю под нос свои розовые трусики со словами: “Ты чувствуешь запах? Он был великолепен, этот Президент Соединенных Штатов!”

Во время романа с Юлом Бриннером ее дневник четко фиксировал каждое свидание, она страшно ревновала его к Ингрид Бергман, преследовала бессчетными звонками и телеграммами и одновременно умудрялась поспевать на свидание с очередным счастливчиком, завоевавшим ее расположение. Она не любила огорчать прежних любовников и часто предоставляла им в кратковременное пользование то, чем некогда они владели безраздельно: “Они такие милые, когда просят... А потом ужасно счастливы. Вот и нельзя отказать”...

Она играла любовь и после бесчисленных романов всегда оставалась одинокой, потому что никогда не бывала довольна тем, что имела. В разгар любовной страсти она постоянно оглядывалась по сторонам — а кто там еще дожидается своей очереди? Она наивно полага ла, что ни один мужчина не влюбится в нее, если она сама этого не захочет, и умело провоцировала интерес к своей тайне. Она принимала только интеллектуальный секс, была им зачарована и всегда добивалась своего — ее желал весь мир. Однако она тоже умела идти напролом: едва оказавшись в Голливуде, она садилась за руль роллс-ройса, подарок Штеренберга, и колесила в поисках молоденькой балерины Веры Зориной, которая, впрочем, умела давать отпор ее приставаниям.

Габен — совсем другое дело. Подозрительный, упрямый ревнивец Жан попросту бил ее и действительно соответствовал образу крутого парня. Для него все вокруг были либо ее потенциальными, либо недавними любовниками. Двадцать лет он настаивал на браке и детях — это ее-то подчинить?! Но, кажется, она по-настоящему любила его — достаточно вспомнить, как она металась среди танков, выкрикивая: “Жан! Жан!”, чтобы услышать в ответ:

— “Какого черта ты тут делаешь?”

— “ Я хочу тебя поцеловать!”

Когда он женился, она почернела от горя, а когда умер, называла себя вдовой.

В Синатре она ценила нежность и ненависть к папарацци. Услышав, что он изуродовал лицо несчастного репортера, она хлопала в ладоши: “Как я его люблю! Потрясающий мужчина!”.

Когда любовника хватил удар прямо в ее объятиях, она мгновенно собрала свои вещи и улизнула — случайная интрига не должна разрушить ее легенду! Разумеется, сначала она вызвала врача — она всегда была хорошим товарищем.

Легенда

Марлен Дитрих с внучкой

Марлен с детских лет полагалась на собственный ум и интуицию — как будто знала, что подобной легенды мир еще не знал и ей многое придется делать самой. Она сама придумала легендарное имя, соединив Марию и Магдалину, имена, данные ей при рождении. Это уж потом Кокто напишет о ней: “Марлен Дитрих... Твое имя поначалу звучит как ласка, но затем в нем слышится щелканье кнута!”

Андре Мальро говорил, что звезда — это существо, обладающее необходимым минимумом драматического таланта, чье лицо выражает, символизирует и воплощает в себе некий массовый инстинкт. Марлен Дитрих — не актриса, она скорее мифическая фигура!

Марлен Дитрих, 1953 г.

Вот и киноакадемики были невысокого мнения о Дитрих как об актрисе, и, снявшись в 52 фильмах, она ни разу не удостоилась Оскара. Подумаешь! За нее сработала легенда: когда ее попросили вручить золотую статуэтку, она расспросила портных, кто в чем будет одет, и сразила всех наповал. Среди модных оборок и кисеи она явилась в строго обтянутом платье, как наконечник стрелы. Она продумала все — откуда выйти, какой походкой идти, какой разрез сделать, чтобы ее знаменитые ноги смотрелись в самом выгодном ракурсе. Результат: она стала воплощением Оскара, не имея его!

В жизни она была очень земной, иногда непристойной, с отличным чувством юмора, и все ее очень любили. После съемок списки с подарками для съемочной группы включали сотни фамилий. В жизни она всегда вела себя и выглядела как живая легенда — в обществе, на площадке и даже в собственной ванной.

Она презирала биографов и сама творила свою легенду до последних дней жизни — в сторону романтики, разумеется.

Она годами совершенствовала сценарий собственных похорон со смешными и трогательными деталями: красную гвоздику тем, кто спал со мной, белую, кто врал об этом,— две армии имени одной Марлен. Распределяя роли бывших и новых любовников, она прогнозировала их поведение, реплики и ссоры у гроба... Что ж, по-немецки Дитрих значит “отлично”, и даже смерть она сумела подчинить себе. Ей и это удалось. Записи ее бесед с Максимилианом Шеллом под запретом до 2022 года — может быть, тогда мы узнаем истинную правду о Великой Дитрих? Но стоит ли?

источник- http://www.harbor.ru/bl/istoria9.htm Лидия Шамина

Тайные знаки. Обручальное кольцо - простое украшение. Марлен Дитрих.

Марлен Дитрих была и кошмаром, и праздником, - вспоминали ее портные и стилисты.

Что такое элегантность? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно вспомнить о ней, об этой неотразимой повелительницы моды. Да, да, именно

повелительницы. Её стремление диктовать моду не учитывало время и чужие достижения. Она любила бросить вызов, обожала строгий стиль,

который смягчала мехами. В 1931 году бургомистр Парижа потребовал от Марлен Дитрих немедленно покинуть город, так как она отважилась

появиться на улице в мужском костюме. Дитрих, с ее пристрастием к мужским костюмам, стала образцом для многих женщин, которые не хотели,

чтобы им что-либо предписывали - как в одежде, так и в том, как им жить и любить

Ее костюмы в кино часто имели характер фетишей, начиная от фрака и цилиндра и кончая боа из перьев и вуалью. И в последующие годы, выступая

в качестве певицы на эстраде, Марлен Дитрих, упаковав свое тело в палетовый футляр, демонстрировала свой неподражаемый дар очарования.

Снявшись в 52 фильмах, она ни разу не удостоилась Оскара. Когда ее попросили вручить золотую статуэтку, она расспросила портных, кто, в чем

будет одет, и сразила всех наповал. Среди модных оборок и кисеи она явилась в строго обтянутом платье, как наконечник стрелы. Она продумала все - откуда выйти, какой

походкой идти, какой разрез сделать, чтобы ее знаменитые ноги смотрелись в самом выгодном ракурсе. Результат: она стала воплощением Оскара, не имея его!

Еще в юности она поражала всех изысканными чулками и великолепными туфлями на высоченных каблуках, достать которые в Берлине двадцатых было не так-то просто.

Туфли носила только ручной работы и никогда не надевала босоножек: открытые пальцы ног – вульгарность, так считала Марлен.

Уже тогда в семь утра она могла появиться в боа, с моноклем и в мехах рыжей лисицы.

- Что значит для вас быть "элегантной"?

- "Элегантность" - несколько затертое слово. Прежде всего, это образ жизни. Если человек отвечает такому пониманию, да к тому же умеет

носить одежду, тогда с ним все в порядке.

У нее было философское понятие о красоте – « Я никогда не считала красоту своей профессией, в отличие от многих других актрис. Требовалось

быть красивой, чтобы сыграть роли, которые мне предлагали, и я была такой… Красота идет изнутри…»

Она была одной из великих актрис, для которых модели Трейвиса Бэнтона стали своего рода визитной карточкой. Марлен Дитрих он с головы до

ног одел в кружево, красивые перья и роскошные меха. Тело Марлен, как и ее акцент, должно было оставаться тайной.

Платья от Баленсьяги были прекрасны для больших выходов - короткие накидки, гигантские воланы, шлейфы и драпировки создавали

обрамление для хозяйки. Все женщины, имена которых входили в ежегодно появлявшийся тогда список женщин, одевающихся лучше всех,

стали его клиентками - Мона фон Бисмарк, Барбара Хьютон, Глория Гиннесс, Полин де Ротшильд, герцогиня Виндзорская, и актрисы, такие

как Марлен Дитрих и Ингрид Бергман.

Кого вы считаете великими мастерами?

- Баленсиагу, Шанель, Диора.

- А кто нравится больше лично вам?

- Баленсиага, без сомнения. Одна примерка у него стоит пяти у любого другого. Он необычайный закройщик. Знаешь, во

всех великих творениях Баленсиаги есть нечто отчаянное. Очень испанское.

Ее примерки длились по восемь - десять часов, на протяжении которых она стояла неподвижно, лишь меняя в мундштуке сигареты, и отрывисто

командовала, куда передвинуть блестку. В конце она еще раз придирчиво оглядывала работу нескольких швей, заворачивала платье в папиросную

бумагу и уносилась за новой порцией славы.

Марлен знала силу детали и, даже если ворчала по поводу туфель, которых не видно в кадре, не ленилась придумывать их фасоны и примерять часами.

Перчатки для Марлен делались по слепку рук, а туфли - только по индивидуальной мерке. Марлен могла перебрать сто вуалей, чтобы свет идеально

ложился на щеки и нос.

А ее сумасшедшее "голое платье" от Жана Луи! Создавалось впечатление, что блестки нашиты прямо на кожу! На самом деле платьев было три - и

Марлен умело преподносила их, придумав вентилятор на рампе, который заставлял трепетать тонкую ткань, длинную лестницу, по ступеням которой

шла, небрежно волоча роскошные меха. Одно из платьев, переливчатое, из черного стекляруса, она метко окрестила "угрем". Платье сопровождалось

шубой и шлейфом длинной три метра, на который использовался пух двух тысяч лебедей. Багаж Марлен, мог составлять сорок четыре чемодана плюс

одну маленькую коробочку. Это ваши драгоценности? - спрашивали репортеры. - Это мой сценический костюм! Марлен дорожила им, потому что

платье от Жана Луи работало на легенду.

- Знаю, что у тебя нет денег, - сказала однажды Марлен своему другу. - Но, видишь ли, деньги не имеют ничего общего с хорошим вкусом.

Элегантность - это часть тебя, это приходит изнутри – вот и ответ на выше поставленный вопрос.

- А что вы думаете о сегодняшней моде?

- Кошмар, просто кошмар! Женщин теперь никто не одевает. Их маскируют. Это симптоматично для нашей эпохи. Все так убого.

- Выходит, не осталось Haute Couture?

- Есть немного кутюрье из старой школы, которые продолжают исповедовать определенную идею, которую они копируют снова и снова до бесконечности. В данный момент

ничего нет. Но все скоро вернется.

- Почему вы так думаете?

- Потому что это просто необходимо! Нельзя жить окружая себя уродливыми вещами!

- Это потрясающе - то, что вы говорите.

- Но я и есть потрясающая дама! Не забывайте об этом!

http://mylitta.ru/21-marlen-ditrih.html

Марлен Дитрих. Возвращение невозможно

Фильмография Марлен Дитрих:

«Маленький Наполеон» , 1923; «Мужчина в пути», 1923; «Трагедия любви» , 1923; «Прыжок в жизнь». 1924; «Выше голову, Чарли», 1926; «Мадам не хочет детей», 1926; «Манон Леско», 1926; «Кафе «Электрик», 1927; «Дюбарри сегодня», 1927; «Большое надувательство», 1927; «Лжебарон», 1927; «Принцесса Олала», 1928; «Целую вашу ручку, мадам», 1929; «Женщина, о которой тоскуют», 1929; «Корабль потерянных душ», 1929; «Превратности супружества», 1930; «Кровавая императрица», 1934; «Желание», 1936; «Сад Аллаха», 1936; «Рыцарь без лат», 1937; «Семь грешников», 1940; «Нью-орлеанский огонек», 1940; «Власть мужчин», 1940; «Так хочет леди», 1942; «Золотоискатели», 1942; «Питтсбург», 1942; «Следуйте за мальчиками», 1944; «Кисмет», 1944; «Мартин Рума-ньяк», 1946; «Золотые серьги», 1947; «Дело иностранной державы», 1948; «Головоломка», 1949; «Страх сцены», 1950; «Нет шоссе на небе», 1951; «Ранчо с дурной славой», 1952; «Монте-Карло», 1956; «Вокруг света в 80 дней» , 1956; «Прикосновение зла», 1957; «Раскаленный Париж», 1964.

"Страх сцены" (1950). Марлен Дитрих в фильме Альфреда Хичкока

Марлен Дитрих и Константин Паустовский. История одной фотографии в трех рассказах.

Дитрих Марлен 31 мая 115 лет со дня рождения Константина Паустовского. И вот какая вспомнилась удивительная история...
Я был когда-то советским библиотечным ребенком, любил читать сентиментальные рассказы советского писателя Константина Паустовского.

Все мы тогда бредили Западом, русской культуры как бы стеснялись. Шла оттепель - первая духовная "перестройка". Однажды мне в руки попала моя детская книжка Паустовского - отшатнулся с краской стыда. И тут как раз - звонок Андрона Кончаловского: "Марлен Дитрих приехала! В Доме кино!"
Вечером у Дома кино на Воровского - не пробиться. Но - Андрон ведь сын баснописца! Сидим в партере. И вот - О н а. Узкое белое платье. Потрясающая фигура. Колье из сияющих бриллиантов. Запела! - чуть хрипловато, бесстрастно, как бы сверху - и чудовищно эротично!.. "Лили Марлен!" Мы лопались от священного восторга! Вот оно! Вот он - волшебный Запад! Зал ревел...
Напились мы тогда у Андрона - по-страшному. Орали, визжали - к черту Россию лапотную, - только Запад! Его изощренность, его раскрепощенность, его свобода! Проснулись днем, страстно продолжили восторги, и сил пойти вечером на второй концерт Марлен Дитрих уже не было.

Прошло много лет . Я вернулся в Москву, башенную и безбашенную. Съездил в Крым, страну нашего юного диссидентства. С ужасом бежал из шалманистого, грохочущего Коктебеля. Заехал в Старый Крым и случайно попал в маленький, только что открытый музейчик всеми забытого советского писателя, кумира моего детства К. Паустовского. Осмотрел простенькую экспозицию как бы со снисходительной полуусмешкой умудренного путешествиями по земному шару небожителя и вдруг увидел на стене странную фотографию: Константин Паустовский, а перед ним на коленях стоит какая-то странная женщина. Я наклонился, щурясь... и, не веря своим глазам, обернулся к девушке-заведующей. И она кивнула мне - с улыбкой понимания: "Да, это Марлен Дитрих!"
Признаюсь, я испытал легкий шок. А когда девушка рассказала мне историю этой фотографии, пришел в шок настоящий. Потому что оказалось, что 35 лет назад, на том самом втором вечере Дитрих в ЦДЛ, куда мы с Андроном не дошли, случилось нечто фантастическое.
То есть в конце концерта на сцену ЦДЛ вышел с поздравлениями и комплиментами большой начальник из кагэбэшников и любезно спросил Дитрих: "Что бы вы хотели еще увидеть в Москве? Кремль, Большой театр, мавзолей?"

И эта как бы недоступная богиня в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала: "Я бы хотела увидеть советского писателя Константина Паустовского. Это моя мечта много лет!"
Сказать, что присутствующие были ошарашены, - значит не сказать ничего. Мировая звезда - и какой-то Паустовский?! Что за бред?! Все зашептались - что-то тут не то! Начальник, тоже обалдевший поначалу, опомнился первым, дошло: с жиру звезда бесится. Ничего, и не такие причуды полоумных звезд пережили!
И всех мигом - на ноги! И к вечеру этого самого Паустовского, уже полуживого, умирающего в дешевой больнице, разыскали. Объяснили суть нужной встречи. Но врачи запретили. Тогда компетентный товарищ попросил самого писателя. Но и он отказался. Потребовали! Не вышло. И вот пришлось - с непривычки неумело - умолять. Умолили...
И вот при громадном скоплении народу вечером на сцену ЦДЛ вышел, чуть пошатываясь, худой старик.

А через секунду на сцену вышла легендарная звезда, гордая валькирия, подруга Ремарка и Хемингуэя, - и вдруг, не сказав ни единого слова, молча грохнулась перед ним на колени. А потом, схватив его руку, начала ее целовать и долго потом прижимала эту руку к своему лицу, залитому абсолютно не киношными слезами. И весь большой зал беззвучно застонал и замер, как в параличе. И только потом вдруг - медленно, неуверенно, оглядываясь, как бы стыдясь чего-то! - начал вставать. И встали все. И чей-то женский голос вдруг негромко выкрикнул что-то потрясенно-невнятное, и зал сразу прорвало просто бешеным водопадом рукоплесканий!
А потом, когда замершего от страха Паустовского усадили в старое кресло и блестящий от слез зал, отбив ладони, затих, Марлен Дитрих тихо объяснила, что прочла она книг как бы немало, но самым большим литературным событием в своей жизни считает рассказ советского писателя Константина Паустовского "Телеграмма", который она случайно прочитала в переводе на немецкий в каком-то сборнике, рекомендованном немецкому юношеству.
И, быстро утерев последнюю, совсем уж бриллиантовую слезу, Марлен сказала - очень просто: "С тех пор я чувствовала как бы некий долг - поцеловать руку писателя, который это написал. И вот - сбылось! Я счастлива, что я успела это сделать. Спасибо вам всем - и спасибо России!"
Вот, собственно, и вся история. Как часто мы обманываемся насчет Запада! И как трудно иногда разглядеть за гламурным блеском недоступной звезды - трепетно бьющееся человеческое сердце.
А вообще, как же это круто - успеть!..

Ниже - отрывок из книги Марлен Дитрих, которую она, по ее собственному признанию, посвятила «конкретно никому», а именно тем, кто любил ее на экране и на сцене и давал радость встреч.
Одна такая встреча произошла у нее в России с нашим русским писателем Константином Георгиевичем Паустовским, которому она отвела в своих мемуарах целую главу, так и назвав ее:

ПАУСТОВСКИЙ

Однажды я прочитала рассказ «Телеграмма» Паустовского. (Это была книга, где рядом с русским текстом шел его английский перевод.) Он произвел на меня такое впечатление, что ни рассказ, ни имя писателя, о котором никогда не слышала, я уже не могла забыть. Мне не удавалось разыскать другие книги этого удивительного писателя.
Когда я приехала на гастроли в Россию, то в московском аэропорту спросила о Паустовском. Тут собрались сотни журналистов, они не задавали глупых вопросов, которыми мне обычно досаждали в других странах. Их вопросы были очень интересными.
Наша беседа продолжалась больше часа. Когда мы подъезжали к моему отелю, я уже все знала о Паустовском. Он в то время был болен, лежал в больнице. Позже я прочитала оба тома «Повести о жизни» и была опьянена его прозой.
Мы выступали для писателей, художников, артистов, часто бывало даже по четыре представления в день. И вот в один из таких дней, готовясь к выступлению, Берт Бакарак и я находились за кулисами. К нам пришла моя очаровательная переводчица Нора и сказала, что Паустовский в зале. Но этого не могло быть, мне ведь известно, что он в больнице с сердечным приступом, так мне сказали в аэропорту в тот день, когда я прилетела. Я возразила: «Это невозможно!» Нора уверяла: «Да, он здесь вместе со своей женой».
Представление прошло хорошо. Но никогда нельзя этого предвидеть, — когда особенно стараешься, чаще всего не достигаешь желаемого.
По окончании шоу меня попросили остаться на сцене.
И вдруг по ступенькам поднялся Паустовский. Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему свое восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени.
Волнуясь о его здоровье, я хотела, чтобы он тотчас же вернулся в больницу. Но его жена успокоила меня: «Так будет лучше для него». Больших усилий стоило ему прийти, чтобы увидеть меня. Он вскоре умер. У меня остались его книги и воспоминания о нем. Он писал романтично, но просто, без прикрас.
Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его «откроют». В своих описаниях он напоминает Гамсуна. Он — лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно.

Из интервью Галины Алексеевны Арбузовой, дочери Алексей Арбузова и падчерицы Константина Паустовского (кстати, она в то время была женой композитора Андрея Волконского, который в конце 1950-х годов писал музыку к одному из фильмов Александрова. Это тот самый Волконский, о котором рассказывал в своей книге Юрий Сааков, когда Орлова, прослушав исполнение музыки невидимо, в другой комнате, внезапно вошла с аплодисментами и поздравлениями - режиссеру и композитору):

Любовь Орлова, Тамара Макарова и Марлен Дитрих, встреча за кулисами Дома Кино, 1964 год

- Галина Алексеевна, и напоследок. Вот эта много раз описанная история о встрече Паустовского с Марлен Дитрих, ставшая легендой, так забронзовела, что хочется узнать, что в ней правда?

- В ней нет ничего необычного. Константин Георгиевич хотел пойти на ее концерт в Дом литераторов, но врачи - к тому времени у него было несколько инфарктов и тяжелая астма - его не пускали. И, кроме того, он только что вернулся из больницы. Но его любимый домашний врач, Виктор Абрамович Коневский, сказал: "Ну хорошо, я пойду с вами". После концерта Марлен Дитрих задали несколько вопросов: "Знаете ли вы русскую литературу?", "Какой у вас любимый писатель?"... Она сказала: "Я люблю Паустовского, и особенно его рассказ "Телеграмма". Когда она это сказала, то по залу пошел шумок: "Паустовский здесь, Паустовский здесь..." Переводчик ей это перевел, и она стала смотреть в зал, думая, что писатель сейчас поднимется. А Паустовский - я могу рассказать много историй, каким он был застенчивым человеком, - не вставал. Тогда зал стал аплодировать, как бы подталкивая его выйти на сцену... Константин Георгиевич вышел на сцену, и, не говоря ни слова, Марлен встала перед ним на колени в своем вечернем платье, расшитом камнями. Платье было таким узким, что нитки стали лопаться и камни посыпались по сцене. Люди на сцене, думая, что это драгоценные камни, бросились их собирать, чтобы отдать ей. А Марлен в своем узком платье стояла на коленях и не могла подняться. Доктор подбежал к сцене и сказал ему: "Ни в коем случае не поднимайте". Паустовский несколько мгновений стоял в растерянности. Марлен, наконец, помогли подняться, Паустовский поцеловал ей руку, и неловкость исчезла. Потом Дитрих прислала ему три свои фотографии на память. Одна из них висит у нас в Тарусе.

РУССКИЕ ТЕКСТЫ "ЛИЛИ МАРЛЕН"

Песенка, получившая известность как "Lili Marleen" (там же см. ноты), создана в 1938 году в Цюрихе Норбертом Шульце на стихотворение уроженца Гамбурга Ханса Ляйпа "Песня молодого солдата на посту", написанное им в Берлине в 1915 году перед отправкой на русский фронт. Стихотворение было опубликовано в 1937 году в авторском сборнике Ляйпа. В 1939 году песня записана на пластинку работавшей с Шульце кабаретной певицей Лале Андерсен как "Девушка под фонарем" (см. эту запись в mp3), но известности не получила, пока два года спустя случайно не была поставлена на немецком "Солдатском радио Белграда", которое вещало на Европу и Средиземноморье. В войсках и Вермахта, и союзников песня получила огромную популярность, в дальнейшем звучала на "Радио Белграда" ежедневно в 21.55 и была переведена на многие языки. Германское министерство пропаганды и командование союзников пытались запретить ее исполнение, но безуспешно.

Перевод Иосифа Бродского

Лили Марлен

Возле казармы, в свете фонаря
кружатся попарно
листья сентября,
Ах как давно у этих стен
я сам стоял,
стоял и ждал
тебя, Лили Марлен,
тебя, Лили Марлен.
Если в окопах от страха
не умру,
если мне снайпер
не сделает дыру,
если я сам не сдамся в плен,
то будем вновь
крутить любовь
с тобой, Лили Марлен,
с тобой, Лили Марлен.
Лупят ураганным, Боже помоги,
я отдам Иванам шлем и сапоги,
лишь бы разрешили мне взамен
под фонарем
стоять вдвоем
с тобой, Лили Марлен,
с тобой, Лили Марлен.
Есть ли что банальней смерти на войне
и сентиментальней встречи при луне,
есть ли что круглей твоих колен,
колен твоих,
Ich liebe dich,
моя Лили Марлен,
моя Лили Марлен.
Кончатся снаряды, кончится война,
возле ограды, в сумерках одна,
будешь ты стоять у этих стен,
во мгле стоять,
стоять и ждать
меня, Лили Марлен,
меня, Лили Марлен.

Олег Осетинский http://orlovamegastar.ru/paustovsky.html