Домой Журналы Открытки Записки бывшего пионера Люди, годы, судьбы... "Актерская курилка" Бориса Львовича
Актеры и судьбы
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Юрий СОЛОМИН
Народный артист СССР,
художественный руководитель Малого театра Юрий СОЛОМИН:
«Почему Виталий так рано умер? Многие актеры уходят в таком
возрасте: инсульт-инфаркт, инсульт-инфаркт — все это от
неустроенности»
Часть II
"Летучая мышь" - Терцет Розалинды, Генриха и Фалька.
«КУРОСАВА? — ПЕРЕСПРОСИЛ ЦАРЕВ. — НУ, ЧТО ЖЕ, С БОГОМ!»
— Миллионы советских людей узнали вас не по спектаклям Малого, а все-таки благодаря кино: на вашем счету блестящие роли в картинах, которые вошли в золотой фонд советского киноискусства, — это, конечно же, и «Адъютант его превосходительства», и «Блокада», и «Хождение по мукам», и «Дерсу Узала»... Скажите, а вы кино любите? Близко оно вам? Спрашиваю, потому что многие театральные актеры относятся к кинематографу прохладно, а то и подозрительно... — Нет, я как раз не из их числа, а вот Вера Николаевна Пашенная кино не любила, поэтому так мало фильмов с ее участием. Она говорила: «Роль проживать я привыкла последовательно, а в кино сначала снимают, как ты умер, а потом — как родился, — я этого не понимаю и так не могу». Ну, время все-таки шло вперед — мы были молодыми, и кино увлекало, хотя на студию я не бегал, нигде не пробовался и ни на каких учетах в мосфильмовских картотеках не состоял. — «Адъютанта» же в Киеве снимали — хорошо в нашем городе вам работалось? — Очень, а потом я снимался у Мифы, Суламифи Цыбульник — уже на киевской Киностудии имени Довженко в картине «Инспектор уголовного розыска». Недавно наткнулся на нее по телевидению — почему-то в час ночи показывали. «Вот и посмотрю», — подумал. Занятно... — Акира Куросава снял вас в замечательном фильме «Дерсу Узала», который получил «Оскар», — вы понимали, что судьба с великим свела режиссером? — Вы знаете, умом-то осознавал, но все-таки не до конца. Мне многие: и японцы, и наши — говорили: «Он очень жестокий, жесткий такой!», но они просто по лентам его судили, а Куросава очень добрым оказался, интеллигентным, вдумчивым. Я считаю, что у него кинематографическую школу прошел: все-таки мы два месяца репетировали на «Мосфильме» за столом — как это в театре принято. Он с оператором садился и нам — мне и Максиму Мунзуку, который Дерсу Узала играл, — что-то рассказывал, даже чертил. Куросава снимал с трех камер и, чтобы в лесу мы не заблудились, — лес же везде лес! — показывал, когда и как нас будут снимать, — так я впервые узнал, что такое оптика и современный монтаж. — Он что — все детали держал в голове? — Весь фильм у него раскадрован был — на бумаге, помню, маленькие такие кадрики. Он ведь художник, Академию изящных искусств оканчивал, поэтому всегда все эскизы делал сам. Как-то легко и непринужденно мы потом в съемочный период вошли, и кроме благодарности, я к нему ничего не испытывал... Куросава был очень внимательным, приходил к нам на дни рождения — они отмечались в походных условиях, поскольку восемь месяцев мы провели в городе Арсеньеве на Дальнем Востоке. Тогда, в 74-м, я звание народного артиста России получил, и мы тоже его обмыли. — Вас из театра на восемь месяцев отпустили? — Да, все это время на сцену не выходил — единственный раз такое позволили. — Фантастика! — В кино Царев не отпускал — обычно на всех ходатайствах писал резолюцию: «В свободное от театра время», и дальше студии уже составляли план, но когда я пришел с письмом от «Мосфильма», подписанным директором студии Сизовым, он так посмотрел... (Изображает Царева: «М-м-м»). Мы, когда о нем говорим, пытаемся его всегда показывать. «Куросава? — переспросил. — Ну, что же, с Богом!» — и подписал. — Вспоминая «Дерсу Узала», вы однажды обмолвились: «У меня звездный час украли»...
— Да, подтверждаю, украли. Теперь вот и наши актеры в Голливуд уезжают работать, а это один из фильмов, который был в 94 страны мира куплен, причем не в обмен на какие-то отдан картины, а куплен — его продали! Премию ФИПРЕССИ и «Оскар» он получил безоговорочно, и, встретив меня в Комитете по кинематографии, куда зачем-то я приходил, один известный наш кинокритик мне рассказал, какой на церемонии вручения был прием. Когда объявили, что такая-то картина в номинации «Лучший иностранный фильм» победила, зрительный зал встал, а теперь представьте, что мы с Мунзуком там бы присутствовали и получили бы эту премию от имени СССР... — ...и откликнулись бы на все приглашения... — Сейчас, даже когда картина только лишь в номинацию попадает и премии не получает, западные артисты едут в церемонии награждения участвовать, и у них сразу же категория повышается (ну, еще бы, на «Оскар» был номинирован!) — вот и мне тогда тоже звонили, предлагали сниматься...
— Режиссеры из других стран? — Конечно — и в Японию несколько раз звали, и в США... — ...а наши чиновники им отвечали, небось, что «вы заняты»? — Дело в том, что какие-то вещи до меня просто не доходили. Все-таки зарубежные кинематографисты не в курсе были, где я и что, поэтому только в Госкино обращались, но об этом я много позже узнал, и вообще «Оскара» впервые увидел, когда о наших российских оскароносцах документальный снимали фильм. В музее «Мосфильма» мне позволили подержать статуэтку. «Дайте, — говорю, — хоть сфотографируюсь с ней, чтобы внучка знала» — на этом все и закончилось. Никто в комитет не вызывал, никто нас с Мунзуком не поздравил... — ...и руки никто не пожал? — Никто! Даже машину по госцене купить не предложили — я уж не говорю о том, чтобы подарить, а тогда, в 76-м, это распространенный вид поощрения был.
— Куросава, я знаю, пытался жизнь самоубийством покончить... — Да, это известный факт. — Почему? — В Голливуде он начал снимать фильм «Тора! Тора! Тора!» о нападении Японии на Америку. — Атака японского флота на Перл-Харбор? — Да-да, а там условия диктуют продюсеры, что и у нас сейчас делать пытаются, но это не тот человек, который бы под чужую диктовку согласился работать: как сказали снимать, так и будет... — Самурай!..
— Вот именно, поэтому он по-японски сказал то, что на русский переводится как: «А пошли вы...», короче, послал их и разорвал контракт. Естественно, с него такую неустойку содрали, что в Японию Куросава абсолютно нищим вернулся.
— Кошмар! — В этот момент он запил и, как истинный японец, собрался покончить с собой. — Как, каким образом? — Ну, харакири не делал, но вены резал. Спасла жена, которой он был очень предан за это и благодарен, и после этого у него уже до конца жизни был некий синдром психической неустойчивости. Затем его ученики деньги собрали, и он снял фильм «Под стук трамвайных колес», или по-японски — «Додескаден»: привез его к нам, по-моему, в 71-м. Я как раз в Киеве в больнице лежал, меня прооперировали, и оставалось только передачи по радио слушать — так и узнал, что впервые на Московский кинофестиваль приехал Куросава-сан с картиной, которая получила премию. Николай Трофимович Сизов, гендиректор «Мосфильма», прекрасно к нему относился (и Куросава платил ему тем же), поэтому предложил японскому гостю поставить фильм здесь, у нас, и тот, долго не думая, сказал: «Хорошо — у меня даже есть идея». В виду он имел «Дерсу Узала»...Куросава начинал снимать эту картину еще в 39-м году в Японии, но от замысла отказался. Он понял: осуществить это в их стране невозможно, поскольку главное действующее лицо — девственная природа, которой на островах давно нет, и Сизов сказал: «Хай!». (В переводе с японского — «Да!». - Д. Г.). — О чем, дескать, речь?
— Да, а по приезде в Москву, в первой декаде января, мне позвонил с «Мосфильма» второй режиссер Володя Васильев. «Слушай, — воскликнул, — тебя от Советского Союза рекомендуют», потому что Куросава сказал: «Я русских актеров не знаю, поэтому предложите мне ваших лучших». Видите, я попал в их число... (Смеется). Нас несколько человек было, а затем он попросил: «Теперь покажите лучшие фильмы этих артистов». — Показали ему «Адъютанта...»? — Да, он две серии посмотрел и на следующий день попросил три остальные. Собственно, я и не пробовался: дальше только костюмы мерил и фотографировался с актерами, которые претендовали на роль Дерсу Узала. — Насколько мне известно, дружба с Куросавой продолжалась еще долгие годы, а последнюю вашу встречу вы помните? — Всякий раз, приезжая в Японию с гастролями или с какими-то делегациями, я виделся с ним непременно, и в тот раз изменять традиции не хотел. Спросил: «Где Куросава?», мне ответили: «Снимает в Киото», и мы тотчас же туда отправились. Он нас встретил, японцы все здорово организовали — у меня много фотографий с того ужина сохранилось. Куросава очень любил Японию и никогда, например, не останавливался в европейских гостиницах — жил только в своих национальных.— Патриот... — Да, и вот мы пришли, с трудом за маленький столик втиснулись, стали общаться, а позади него съемочная группа стояла. Вторым режиссером у него была Ногами-сан, которая работала только с ним, — кто бы ее, когда у них был простой, в качестве режиссера ни приглашал, отказывалась, и более того, если безработный Куросава бедствовал, снимала рекламные ролики и его поддерживала. Сейчас она уже старенькая, а в то время все его дела в основном вела, опекала — даже русский язык специально выучила. — Смотрите-ка!
— На столе стояла «Столичная», я вижу, что Куросаве она подливает, и спрашиваю: «Ногами-сан, а чего же вы столько ему наливаете?». Она мне на ушко: «Разбавлено». В бутылку они воду вливали и водки чуть-чуть добавляли, для запаха. «Знаете, — говорю Куросаве, — я теперь в Малом театре художественный руководитель, и у нас такое к вам предложение: поставьте у нас спектакль». У японцев глаза аж раскрылись (оттягивает нижние веки), и те, кто стояли подальше, стали показывать мне большой палец: «О! Давай, жми его, жми!», и она меня тоже взяла за ладошку: «Давай, давай!». Куросава как раз был опять без работы — человек-то сложный, но сразу он никогда не отвечал. — Сэнсэй... — Да, сидит, долго думает — ну и мы молчим, а потом посмотрел на нас и произнес: «А что?». — Это уже вроде «да»... — Японцы опять бурно отреагировали, а я ответил: «Куросава-сан, что захотите» — вот набрался такой наглости (в конце концов, я хозяин). Возникла пауза, и он неуверенно вымолвил: «Я же никогда в театре не ставил». — «Но вы и фильмы не снимали когда-то, — я уточнил. — По профессии вы же художник, и это, как видим, вас не остановило», а еще раньше в Москве (Сизов очень хотел, чтобы он работал) Куросава должен был снимать у нас фильм по Эдгару По «Маска Красной смерти» и пригласил на какую-то роль меня, а Исаака Шварца — писать музыку. Ну, я эту историю опускаю, потому что долго рассказывать, почему в итоге не получилось. Его коллеги по режиссуре наши обидели — он был очень ранимый и уязвимый. Ну, ладно, Бог с ними, проехали... Я заверил его: «Ну и что? Мы же поможем», а мне на «Мосфильме», когда пришел посоветоваться и спросил: «Если смогу его уговорить, посодействуете?», сказали: «Добейся обязательно». Он уже плохо себя чувствовал, но мне пообещали: «Мы все устроим и лечить его будем — все сделаем», а ему очень у нас в России нравилось — особенно лес, тайга... Он часами мог сидеть там среди деревьев и думать, поэтому я предложил: «Вы, Куросава-сан, просто у нас поживите. В конце концов, если что-то вдруг не получится...», и вдруг он вздохнул: «У меня фильм «Идиот» по Достоевскому не получился» — представляете?
— Класс! — И продолжил: «Я хотел бы его исправить». На том мы и порешили, а потом ему стало хуже, хуже, хуже, и вскоре он тихо угас.
— Покойный ваш брат Виталий тоже блистательный был актер, и, это уникальный, по-моему, случай — такая семейная любовь к сцене и такой яркий талант у обоих. Насколько я знаю, у вас непростые отношения были, а в чем это выражалось? — Нет, у нас были нормальные отношения — непростыми их пытаются изобразить. Даже сейчас, когда его уже 10 лет нет, попытки сварить на этом какую-то кашу не прекращаются, но особо вдаваться в подробности я не хочу. — Какой-то взаимной ревности к ролям, к успеху у вас не было?
— Нет, ну зачем? У него свой был успех, у меня — свой, и делить нам было нечего. Ушел из театра он еще при Михал Иваныче Цареве, а вернулся, кстати, при мне, потому что мама перед смертью сказала: «Виталька, иди к Юре». Для меня важно это, а не шелуха вокруг, потому что все, что о наших раздорах пишут, — домыслы. Кстати, есть книга Овчинниковой и Карапетян «Виталий Соломин. Три любви», но когда я взялся ее читать, машинально взял карандаш и стал писать на полях, как было в действительности. Оказалось, что полкниги... — ...не в ту степь... — Не в «to you», как говорится. Потом бросил, думаю: «А чего, собственно, я себе нервы-то рвать начинаю?», поэтому все идет, скорее, от окружения. Может, кому-то что-то он и сказал, может, ему хотелось играть больше — это не исключено, но у нас у обоих в отца характеры: и у него, и у меня. Он играл то, что положено всем, он точно так же ставил, как все, и хотя это мой брат был, давать ему больше не мог — у нас в семье так заведено. И я же артист, но тогда играл меньше, чем он, потому что был начальником. — Почему он так рано умер — в 61 год? — Ну почему многие актеры — не буду перечислять — уходят в таком возрасте? Инсульт-инфаркт, инсульт-инфаркт, и все это от неустроенности. Творчески он был много загружен — Виталий в то время две роли играл: Астрова в «Дяде Ване» и Кречинского в своем спектакле «Свадьба Кречинского». Очень хороший был мюзикл, а почему его премией никто не отметил? — это же не я награды давал или не давал. — Вы дружили, общались, ходили друг к другу семьями отмечать праздники или нет? — Да, пока мама была жива, все было.
— А после ее смерти? — Посиделки случались, но такой атмосферы уже не было. Мать всегда заманивала нас пельменями, и мы собирались, и очень много друзей приходило. Она это как-то умела, а потом ведь (на этих вещах сыграть пытаются) у каждого своя жизнь, семья, дети, внуки... Добавьте какую-то внутреннюю тоску... — ...творческие метания... — Понимаете, в Малом театре, если хочешь заработать, квартиру купить или дачу построить, ты должен пахать — это «пахать» и доводит всех до того, что организм не выдерживает... Даже сейчас мало в одном фильме сняться, а тогда вообще... — Картины с участием брата вам нравились? «Зимняя вишня», к примеру... — Да, фильм хороший был, современный. Многие я не успевал даже смотреть — сейчас вот, когда появляется возможность, упущенное как бы наверстываю, но уследить за всем нереально. — Виталий хороший актер был? — Да, причем и актер, и режиссер.
— Вы, секс-символ советских женщин, уже 55 лет с одной женой Ольгой Николаевной вместе — для артиста это, по-моему, просто немыслимо... — Ну почему? — нормально: как я всегда отшучиваюсь, кто-то должен быть умным. Может, в критический момент такими оказались оба: обычно я говорю так, но это правда — мы ж люди творческие. — Бывали ли ситуации, когда ваш брак трещал по швам или оказывался под угрозой? — Ну, угрозы и сейчас есть... — ...не сомневаюсь... — ...но дело в том, что об этом никогда никому не скажу. Жизнь прожить — не поле перейти, да? Мы вынесли все: у нас было трудное становление, оба не москвичи, вместе у Пашенной учились... Кстати, до этого Ольга была студенткой Львовского университета — мать ее, Феодосия Степановна, там, во Львове, и похоронена, и супруга, когда туда еду, мне говорит: «Передай этой земле поклон». Очень хорошая женщина теща была — кстати, моя поклонница: вот случается же такое! Ольга даже на нее обижалась: мол, ко мне, зятю, она относится лучше, чем к дочке, а веду я к тому, что мы, поженившись, ничего не имели, ни одного квадратного метра жилья у нас за душой не было. Супруга в московском ТЮЗе работала — тогда тот гремел. Там Ролан Быков блистал, Володя Горелов, Коля Добронравов — очень популярный театр был, и Ольга играла всех героинь. Было невероятно трудно, и вот та неустроенность, которая существует в нашей среде и сегодня, заставила сделать выбор. Кто-то из нас должен был бросить театр, потому что родилась дочь. Мы очень далеко жили, на дорогу много времени уходило, а надо было зарабатывать деньги, и жена пожертвовала карьерой, чтобы воспитывать дочку, а я зарабатывал — в том числе и инфаркт. Шутка (улыбается), хотя он был... Я надрывался, потому что надо было кормить, обеспечивать семью. В Малом тогда играл достаточно, а потом, когда начал сниматься, бывали дни, когда выходил на съемочную площадку в нескольких фильмах... Однажды так звезды сошлись, что в одном месте еще не закончили, в другом кто-то заболел или подвел, и вот, очень хорошо это помню, я умудрился в один день сниматься в Киеве, Ленинграде и Свердловске. Благо со Свердловском была двухчасовая разница во времени — значит, работал я 26 часов... — ...фантастика! — ...ну а с самолетами проблем не возникало, потому что всегда, даже если в кассе билетов не было... — ...для вас они были... — Тогда могли посадить в кабину, даже за штурвал, что и случалось неоднократно (сейчас все это стало сложнее). Конечно, такое напряжение просто физически трудно выдерживать и при этом еще играть здесь спектакли. — Думаю, не ошибусь, если предположу, что, когда вышел «Адъютант его превосходительства», а позднее другие ваши картины, за вами, красавцем-мужиком в расцвете сил, женщины бегали табунами... — Да, Господи, они и сейчас бегают (смеется) — а куда деваться? — Как вы с этим справляетесь и справляетесь ли? — Все спрашивают: «А вы влюблялись в такую-то?.. А у вас был в этом фильме роман?.. А в театре?..». Господи... — ...да все разве упомнишь? — Я сыграл около 100 ролей, причем практически все мои герои были влюблены, и если бы везде это сопровождалось романами, я бы сейчас не сидел с вами и не разговаривал. Зрители часто путают роль и реальность — вот и хорошо: значит, достоверно все было, но из сценария в жизнь отношения у меня не переходили... — С японской актрисой Комаки Курихарой, с которой в советско-японском фильме «Мелодии белой ночи» снимались, у вас ничего не было? — Нет, абсолютно. — И не тянуло? — Даже мыслей таких не возникало. Дело в том, что в Японии Комаки котировалась как девушка... — ...целомудренная... — Да, все роли играла невинные, поэтому какие-то интрижки были абсолютно исключены, хотя никто до сих пор не верит: дескать, ну что там...
Юрий Соломин. Я всегда прав.
— В Совете министров РСФСР, а со временем в первом правительстве России вы были министром культуры — это потерянные для вас как для художника годы? — Думаю, что нет, и знаете, получилось смешно. Как раз в том году у меня родилась внучка, и мне очень нравилось с ней гулять — как свободное время, так я с Сашей и с собаками за порог. — У вас же собак было много...
— ...и кошек, и вот подхожу к даче с коляской, смотрю — черная «волга» стоит. Хотите — верьте, хотите — нет, я подумал: «Это ко мне — по-моему, хотят куда-то сосватать». Вхожу: сидят жена, дочка и рядом с ними два незнакомца — «Мы за вами приехали», — говорят. Я хмыкнул: «Надеюсь, не забирать куда-то?». — «Нет-нет, вас просит приехать в Совет министров Иван Степанович Силаев» — он был тогда нашим премьером. Я руками развел: «Сейчас никак не могу — с внучкой Сашей гуляю», а они: «Когда же за вами машину прислать?». — «Да не надо, — ответил, — я сам приеду». — «Когда?». — «Завтра с утра». По какому поводу Силаев хочет меня видеть, они не сообщили, но когда мы остались с женой и дочкой одни, мысленно я так прикинул: «Наверное, на пост министра культуры хотят назначить». Домашние не поверили: «С чего это ты так решил?». — «А вот с того» — и оказался прав: Иван Степанович с ходу предложил министерство возглавить. «Я как-то не готов сразу ответить», — сказал: были сомнения. В это время у меня уже лежал в кармане билет в Мексику, где должен был в университетском театре ставить «Женитьбу» Гоголя, было из Штутгарта приглашение на преподавательскую работу, а кроме того, я был утвержден на роль Тартюфа в фильме, который должен был на «Ленфильме» сниматься. Все, короче, расписано на год вперед, и когда я приехал домой и рассказал, что мне предлагают, состоялся семейный совет. Дарья, дочка, воскликнула: «Ну зачем это тебе надо?!. — ...Чего тебе не хватает?»... — Да, «...есть же из чего выбирать», а жена воскликнула (я смеялся потом, потому что это прозвучало, как в комедии Гайдая): «Надо, Федя, надо! Для Отчизны надо». Я кивнул: «Ну, раз так, ладно, попробую». Не ради кресла за это взялся, и когда некоторые потом недовольство высказывали: «А почему его? Он же ничего не умеет — как бы чего там не нахомутал», я отвечал, что здесь ненадолго. Задерживаться, мол, в чиновниках не собираюсь — просто хочу постараться, как просила меня жена, для Отчизны. — К работе в правительстве вы приступили в 1990 году в условиях нарастающего развала и хаоса — многие тогда растерялись, не знали, что делать: не страшно было вам, успешному, состоявшемуся актеру и режиссеру, становиться министром?
— Нет, потому что, в общем-то, все было понятно и профессиональными сложности для меня не были. Все-таки я был не министром черной металлургии, допустим, назначен (наши министерства рядом стояли), поэтому нормально: в театре, в работе преподавательской я разбираюсь, что-то и в музыке понимаю (родители, дочь и зять, а теперь и внучка Соломина — музыканты. — Д. Г.)... — Тем не менее денег как раз ни на что не было — на культуру особенно... — Да, но мы, когда Олег Басилашвили был народным депутатом РСФСР, выбили на культуру до двух процентов бюджета. Конечно, развал был — желающих сокрушить хватало всегда, но и желающих сохранить было тогда куда больше, чем сегодня, — в том числе и я. — Будучи министром культуры, вы наверняка неоднократно общались с Ельциным — поняли, глядя на него, как надо играть царей? — Да, мы общались, и в нашем театре он, надо отдать ему должное, бывал, приходил на спектакли, а Иван Степанович Силаев Малый помогал реставрировать, за что я очень ему благодарен. Когда я посетовал, что застопорилось что-то с рабочими, с материалами, он сразу отреагировал — вызвали телевидение, приехали вместе в театр, и он пошел впереди, по грязище... — ...какой молодец! — Да, после чего сразу все сдвинулось. — В России и в Украине, чтобы сдвинулось, обязательно надо по грязище пройти... — Но для этого надо еще сердце иметь, так что я очень ему благодарен и судьбе — за знакомство с ним. Удивительный человек — добрый, отзывчивый... Потом, когда я уже с ним работал, он не стеснялся сам, без всяких секретарей, позвонить мне домой в 12 часов ночи, чтобы посоветоваться, — больше я таких людей не встречал, и может, поэтому он недолго наверху задержался. — Просто во время путча как-то пропал из виду, не проявил себя... — Нет-нет, перед этим он вызвал нас, всех министров (как раз это 19 августа было), и предупредил. «Я, — сказал, — никого не заставляю, и вы не обязаны поступать, как все, — решайте сами», после чего удалился. Вообще, благородный был человек, но почему был? — есть! — Вы эти годы с тоской вспоминаете или все-таки с удовольствием? — Абсолютно спокойно, потому что теперь все ходы и выходы знаю (смеется) — очень много знакомых осталось и даже друзей. Впрочем, никакими связями я обычно не пользуюсь: хотят в театр прийти — пожалуйста! Со всеми в хороших отношениях остался, за исключением одного деятеля, который в правительстве вторым был лицом, — я даже фамилию его называть не хочу (имеется в виду Геннадий Бурбулис. — Д. Г.). Он тогда, в 92-м, попытался развалить культуру, соединив ее с туризмом, — было создано Министерство культуры и туризма, против чего я категорически возражал. Мне позвонили и сообщили об этом по пути на работу: я в министерство ехал, а жена (она рядом в машине была) — в училище. Я велел развернуть машину и возвращаться на государственную дачу в Архангельском. Позвонил дочке, чтобы она собрала внучку, к нашему приезду Дарья успела упаковать чемоданы, собак и кошек, я все в свое загрузил авто, благо оно там стояло, а внучку мне не доверили — она на государственной машине поехала: все! — Вы человек поступка... — Может быть, но больше я в тот кабинет не вернулся. Правда, подстраховался — мне было с кем посоветоваться: заручился на всякий случай медицинскими справками, как это всегда положено, но ни шагу, чтобы должность сохранить, не сделал... Даже вещи, которые оставались в министерстве, не собрал — мне привезли их сюда, в театр.
— Будучи министром культуры России, вы общались и с Гайдаром, и с Черномырдиным, и с Чубайсом...
— Черномырдин тогда «Газпром» возглавлял, но мы все равно по службе пересекались. — Близостью с людьми, далекими от культуры, вы отравлены не были? — Слава Богу, нет, да и не так много я с ними общался. Я вообще по натуре довольно закрытый, неконтактный, домашний... Вот так с вами могу разговаривать, а на тусовках не появляюсь, хотя там (оборачивается назад, к столу) лежат приглашения. Ну куда-то схожу, но вообще-то разных пафосных мероприятий избегаю... Я этого не понимаю: когда в жизни у людей столько сложностей, душа безграничного веселья и траты денег неизвестно на что — скажем, на яйца Фаберже — не приемлет: лучше пустить их на то, чтобы десяток обычных яиц стоил 50 копеек в магазинах. — Как Черномырдин когда-то сказал: «Что, у нас своих яиц нет, что ли, — зачем нам яйца Фаберже?». - (Смеется). Вообще, мы с ним хорошо ладили, и когда на гастролях в Киеве были, он приходил, поздравлял. Кстати, и здесь бывал у нас больше, чем кто-либо. — Спрошу вас как художественного руководителя Малого театра, воспитанного в почтительном отношении к классике: вас современное телевидение не раздражает? Не кажется вам, что это массовое зомбирование населения и развращение вкусов? — Вы правильно все сформулировали, и я даже не хочу, в ваш вопрос углубляясь, все претензии к «ящику» повторять. Об этом я говорил и говорю, и это даже какой-то успех возымело... Вернее, неуспехом для меня обернулось: на телевидении, как я теперь понимаю, меня попридерживают. — Из-за чего? — Наверное, из-за моего неприятия их эфирной политики. Не везде мое появление нежелательно, на некоторые передачи, которые я уважаю, наоборот, приглашают охотно, но в любом случае я говорить должен, что думаю (хотя это, видимо, не очень устраивает создателей телепродукта, руководство каналов), о тех шоу, которые вижу, о фильмах, которые идут. Я вынужден это смотреть, потому что многие молодые актеры нашего театра, бывшие студенты, снимаются там или лишь собираются. Я против этого, причем отношение известно — оно точно такое же, как у большинства руководителей театров... — ...да и просто нормальных людей... — Кстати, ко мне часто журналисты из Новосибирска приезжают, Екатеринбурга — я их всегда принимаю, и они даже просят: «Воспользуйтесь возможностями печатного слова, скажите о каких-то проблемах вслух». Я так и хочу сейчас сделать, потому что зрители спрашивают, а я не знаю, что им отвечать. Я, например, тоже не понимаю, почему вдруг перекрывают около Малого театра стоянку, когда ничего, в общем-то, не происходит, а потом через два часа запрет отменяют — ну, если нельзя без этого, так хотя бы предупреждали. Кто-то уверил меня: «Это же для народа надо». — «А кто ходит в зрительный зал? — я спросил. — Разве не народ? Вы, получается, одним делаете хорошо, а другим плохо». — У актеров Малого зарплаты большие или, как и везде, не очень? — В зависимости от классификации, но мы, во всяком случае, не обижаемся. — Ну, прима уровня, например, народной артистки Советского Союза Быстрицкой получает примерно сколько? — Сумму я называть не могу, но нормально — благодаря тем грантам, которые шесть лет назад Путин, будучи президентом, учредил для шести театров. — Это, очевидно, Большой... — Нет, он его и раньше имел — это три московских: Малый, МХАТ, вахтанговцы — и три питерских: БДТ, додинский Театр Европы и Александринка. — Иными словами, государство вас немножко дотирует? — Хорошо дотирует — ничего не могу сказать, и особенно важно, что эти деньги не на декорации предназначены, а на содержание труппы, коллектива. Путин причем в свое время сказал нам: «Всем театрам я денег дать не могу — думаю, что губернаторские гранты последуют». — Последовали?
— Увы, очень мало. Знаю, что они есть в Екатеринбурге, в Самаре, в Калуге, а губернатор Кемеровской области Аман Тулеев, еще до центральной власти, сам по себе это сделал: там и актеры, и театры в полном порядке. — Отсыпал угля... — Понимаете, где есть хозяин, который заинтересован в сохранении и развитии культуры, это все существует, во всяком случае, пример президента действие возымел, но если поддержку получили театры 10-ти, допустим, областей, этого, согласитесь, мало. — Как вы относитесь к антрепризам? — Да, в общем, неплохо, потому что почти ничего не видел. — Счастливый вы! — Да, но вместе с тем знаю: если там определенный актер занят — допустим, Алиса Фрейндлих, — это гарантирует уровень, потому что она никогда... — ...халтурить не станет... — Именно. Или Олег Басилашвили тот же, или Геннадий Хазанов, поэтому антреприза антрепризе рознь. Когда мы на гастролях в Воронеже были — неделю играли там, туда театральные «шабашники» на один спектакль приехали. Я потом народ спрашиваю: «Ну, и как было?». — «Ой!». — «Понятно», — говорю, но ничего плохого сказать не могу: это все же намного лучше, чем поначалу. На первых порах там был полный разгул: быстренько собрались, текст кое-как выучили, покурили и рванули, но это ужасно, потому что надо все-таки совесть иметь.
Мелодия стиха: Юрий Соломин (Александр Пушкин)
— Смотрю, у вас на руке кольцо интересное — откуда? — Это подарок жены, а рядом маленькое, дешевенькое — внучки (я придерживаю его, чтобы не спало). — Что это за камень, не знаете? — Не интересовался. Лет 10 назад чем-то типа лихорадки немножко я приболел: с шести часов вечера трепать начинало. Никто определить не мог, что же у меня такое, все светила, какие только в России у нас есть, по отдельности и вместе смотрели, и недоуменно разводили руками. Один только (я не хочу фамилию называть — неудобно перед другими) подошел как-то ко мне... Это перед Днем театра было, который отмечают 27 марта, а я к тому времени в больнице пролежал месяц. Мне стало получше, и вот он говорит: «Ясно, что это зараза какая-то, но что именно (а он консилиум накануне собрал. — Ю. С.), определить мы не можем. Мой тебе совет: иди отдыхай на даче»... — ...и все как рукой сняло? — Вы знаете, да. Я выписался, поехал на дачу, меня еще дня два полихорадило, и все, и жена мне тогда это кольцо принесла, потому что кто-то ей посоветовал. Я не допытывался: кто и что сказал, что за камень, — достаточно того, что оно старинное, и с тех пор его не снимаю.
— И не лихорадит больше? - (Смеется). — Раз уж зашла речь о талисманах, не могу не спросить: это правда, что вы играли «Дядю Ваню» в галстуке Игоря Ильинского? — Да, так просто получилось. Мою мать в «Дяде Ване» играла Татьяна Санна... — ...Еремеева, вдова Ильинского? — Да, мы репетировали, а новые костюмы я не люблю. «Принесите-ка что-нибудь из подбора, лучше мы перешьем», — попросил (там материал другой, понимаете?). Костюмеры мне выложили то, это... «А галстуки?» — уточнил. «Ну, вот...». Я огорчился: «Не то», а у Чехова написано, что галстук должен быть васильковый, и однажды, уже на прогоне, Татьяна Санна осторожно в мою дверь постучала (она очень интеллигентный человек): «Юрий Мефодьевич, вот галстук Игоря Владимировича — может, он вам подойдет?». Я посмотрел — по цвету точно: сразу его надел и больше 10 лет играл только в нем. Как-то однажды в костюмерной его затеряли, так я думал, что отменю спектакль, — к счастью, его нашли. Мы, артисты, ненормальные люди — во всяком случае, иногда такими бываем. — У вас до сих пор живет много собак? — Три, и четыре... нет, пять кошек — сейчас вот котенок еще. К сожалению, одна собака — подобранная дворняга по кличке Яшка погибла в августе. Яшка восемь лет у нас прожил: у него какая-то болезнь непонятная была — заворот кишок, а с чего — никто понять не мог, но внучка через неделю подобрала щенка — ему уже шесть месяцев.
— В последнее время вы, к сожалению, редко снимаетесь в кино — разве что в «Московской саге» была крупная роль. О том, что мало востребованы, сожалеете? — форма-то есть... — Конечно, хотелось бы сделать что-то еще, и предложения имеются. Я уже было начал сниматься в одном фильме — сценарий хороший, партнеры прекрасные, но, к сожалению, жара подвела — я ее не выношу, а так скоро выйдет на большой экран картина, где роль небольшая, но тема, мне кажется, нужная. Я там играю известного, популярного артиста прежних лет, того еще государства, который сейчас никому не нужен... — ...не при вас будь сказано... — Да, живет он в деревне, и эта история меня как-то очень задела, потому что таких людей знаю. Мы им помогаем как можем, но решить проблему кардинально не в наших, увы, силах... — Смотрите ли вы сейчас свои ленты 70-80-х годов? — Редко-редко. Жена иногда сообщает: «Сегодня твой фильм первый показывали». — «А что ж ты мне не сказала?» — спрашиваю. «Да было, — говорит, — два часа ночи, ты спал». Она же видит, что я прихожу усталый, и уже не будит, а сама долго не может заснуть, поэтому смотрит, и каждое утро я от нее слышу: «Ты знаешь, такая картина шла!» — и дальше следует пересказ содержания. «Ты хотя бы разбудила», — ворчу, а она в ответ: «Да ладно, я-то все равно бессонницей маюсь, а ты, раз дал Бог, спи». Если и удается что-нибудь посмотреть, то случайно, и расскажу вам историю — не подумайте только, что я это придумываю. Недавно мне надо было в больнице провериться, спокойно анализы сделать, а я человек, в общем-то, здоровый, и вот лежу — делать нечего... — ...щелкаете каналы... — ...гляжу все, что показывают... — ...расстраиваетесь... — Ой, насмотрелся такого, что невмоготу стало, — выключил, а потом вдруг вспомнил, как в первом своем фильме снимался — «Бессонная ночь». Чего он в голову мне влетел, не знаю, но я машинально опять включил кнопку отдохнувшего пульта и не поверил своим глазам: идет эта картина — по восьмому или еще какому-то каналу российскому. Вот что это? Интуиция?
— Посмотрели его? — Целиком, благо почти сначала включился, а там Грибов снимался, Меркурьев, Любезнов, Самойлов Евгений Валерианович... — ...какие актеры грандиозные!.. — ...Сазонова — она тогда только начинала в кино играть, Юра Медведев, Карнович-Валуа, Тутышкин — большая плеяда, и я досмотрел до конца. Сейчас, кажется, что-то можно и по-другому было бы сыграть, но это же первый фильм... До сих пор для меня загадка: что дернуло телевизор включить? — но у меня так часто бывает. — Когда вы видите себя в роли капитана Кольцова — подтянутого, молодого, красивого, щеголеватого, — какие у вас ощущения возникают? — Ну, я и сейчас не хуже (смеется). Думаю, что остался красивым, в форме, а то, что не молод, — ну что ж, всему свое время. Кстати, к «Адъютанту его превосходительства» отношение у меня особое, потому что он прорубил мне окно... — ...причем большое... — ...в Европу (а «Дерсу Узала», можно сказать так, — в мир). Тогда же были соцстраны: ГДР, Болгария, Венгрия, Польша, Чехословакия, Югославия, — и фильм этот везде шел, его до сих пор помнят. К слову, в Чехословакии, когда я играл у них в спектакле царя Федора, мне ребята (в шутку, естественно, но с душой) преподнесли подарок. Актер Яромир Ганзлик — он там царя Федора играл, а потом у нас, мы с ним менялись сценами — сказал: «Мы знаем, что тебя не пустили на вручение «Оскара», поэтому хотим исправить несправедливость», и вдруг достал «Оскара» — игрушечного, а второго — вон он стоит! — мне наш актер Виталий Коняев откуда-то из Канады привез. — Таким образом, у вас теперь, чтобы обидно не было, целых два «Оскара»... — Да, и теперь я могу сказать, что оскароносец... — ...в квадрате. Я благодарен вам и за праздники, которые своим искусством вы нам дарили и дарить продолжаете, и за прекрасную беседу. Понимаю, что эти стены и вдохновляют, и лечат, и продлевают жизнь, и все-таки знайте, что мы, ваши поклонники, желаем вам долгих лет! — Спасибо, а напоследок от имени миллионов зрителей, которые ко мне обращаются, хочу о наших отношениях с Украиной порассуждать. Мы, россияне, не представляем себя с нею врозь — думаю, как и большая часть украинского народа (я называю его так, не подразделяя на национальности). Раньше всегда говорили: этот человек из СССР, так что же мы нынче такие неловкие — не попадаем в унисон: все какие-то сложности у нас возникают, хотя как один народ добрый и хороший, так и другой, и мы тоже из-за всех этих газовых ситуаций переживаем и понимаем, что будет, если не удастся вдруг договориться. Малый театр всегда тепло принимали в Украине — через каждые два года на третий мы обязательно приезжали в Киев на гастроли. У нас это было заведено: Украина, Ленинград, Прибалтика, а на четвертый год выезжали в Екатеринбург, Новосибирск — вот так республики и регионы меняли всегда, поэтому я абсолютно уверен: немножечко подебоширим, а потом все равно разум восторжествует. Я обойти эту тему не мог, потому что слышу разговоры на улице, у нас в коллективе. Мне же с разными категориями людей общаться приходится: и с теми, кто приезжает сюда из Украины работать, — и все говорят одно. В общем, вы понимаете, о чем я, поэтому от имени коллектива Малого точно могу вас заверить: наши взаимоотношения с украинскими коллегами не изменились, и если политики найти общий язык не сумеют, если станет совсем плохо, за дело возьмется дипломатия театральная, и тогда будет порядок. Не случайно же, как я уже не раз на своем веку убеждался, в самые непростые моменты люди вспоминают, что существуют театры, искусство, культура...
источник- http://www.bulvar.com.ua/arch/2012/11/4f6077486372a/
Его Превосходительство Юрий Соломин. 2010
|