 |
Юности моей зов…
И если очень захочется счастья,
Мы с вами поедем в Крым!
И.Сельвинский, Крым.
Он все же стал литератором, несмотря на значительные способности сначала к рисованию, а затем к музыке, замеченные в нем еще в раннем детстве…
В отличие от отца-романтика, мать его как женщина практического ума высказалась по поводу его талантов так: «Если уж быть художником (музыкантом), то обязательно выдающимся, иначе выйдет лишь бродяга (или станет пиликать на свадьбах). Но будет ли он выдающимся? Неизвестно! В конце концов, все дети рисуют (или поют)». В общем, не было никакого смысла рисковать ни судьбой сына, ни средствами на обучение (к слову сказать – весьма скудными
 |
средствами). Она видела сына с нормальным образованием и с нормальной профессией (лучше – врача). Илье ничего не оставалось, как срочно найти «менее затратную» творческую область, ибо потребность самовыразиться назревала и искала выхода. И выход был найден, тем более что и «инструмент» уже имелся – подаренное перо с оттиском профиля поэта Пушкина, ко всему и возраст был вполне подходящий – 11 лет. И хотя были еще кое-какие сомнения, но, как говорил потом сам поэт, их смыла «волна, которая хлынула в душу из залива Керкинитиды». Слепящая синева моря, лежавшего прямо за окнами гимназии, не оставляла никаких сомнений и так с детства и прошла сквозь всю его жизнь.
Владимир Маяковский потом, в 1928 году, побывавший и в этом городе, и в этой гимназии, удивленно говорил Илье: «Я бы не мог учиться в такой школе. Море лезет во все окна…». А ему-то как раз оно и помогало. Но у моря нужно было еще оказаться…
Дело в том, что вообще-то вполне обеспеченная и благополучная семья Сельвинских, состоявшая из папы, мамы и шестерых дочерей, жила в Симферополе. Там же 11 октября 1899 года и родился наконец-то мальчик – наш будущий поэт (о чем, конечно, никто пока не подозревал). А в 1905 году произошла катастрофа – отец разорился, превратившись вдруг из преуспевающего мехопромышленника сначала в скорняка, а потом и вовсе в простого рабочего. Три года жили буквально впроголодь, в полуподвальных квартирах. И лишь потом отправились в Евпаторию (отцу предложили неплохую работу). Поселились прямо у моря. Там же, неподалеку, было и начальное 4-летнее городское училище, в которое Илью отдали учиться. Это как раз в нем преподаватели заметили его художественные и музыкальные способности. И в нем же было написано напечатанное затем в местной газете «Евпаторийские новости» первое стихотворение, которое сделало его некоей «достопримечательностью города».
 |
В 1915 году Илья Сельвинский поступает в гимназию (тогда, конечно, ему и в голову не могло прийти, что она когда-нибудь будет носить его имя). Учится «на отлично», при этом очень любит читать, увлекается поэзией, за что получает пышное прозвище Байрон. Участвует с удовольствием во всех школьных концертах, постановках и литературных вечерах. Пишет стихи и даже пьесы. При всем этом Илья не субтильный и нежный юноша, а рослый, заметный и крепкий мальчишка. В Евпаторийском краеведческом музее вам покажут фотографию, сделанную 26 марта 1916г., на которой среди гимназистов сразу выделяется статный юноша с гордо вскинутой головой и серьезным, вдумчивым взглядом (ну чистый Байрон) – это и есть Илья Сельвинский. Он действительно был широк в плечах и атлетически сложен – считался «первым силачом соединенных классов». К слову сказать, в гимназии всячески поощрялись любые занятия спортом, но более всего уважался «морской спорт». Имелся даже свой маленький флот – три шлюпки-гички и шаланда, а также настоящая морская форма для ребят. И Илья умудрялся во всем участвовать: отлично плавал, преодолевая расстояния в 2-3 километра, был первоклассным гребцом, но особенно увлекался борьбой – французской, американской вольной и джиу-джитсу. Ну, не даром местные греки – все как один рыболовы и мореходы – втянули его в свое ремесло. Во время летних каникул он часто уходил с ними за рыбой к Тарханкутскому маяку и, как полагается, получал свой пай. А одно лето даже проплавал юнгой на парусной шхуне «Св.апостол Павел».
Все бы так и шло своим чередом, если бы там, далеко от Крыма, в Петрограде, не случилась революция… Докатилась она до Евпатории к 1918-му году, появившись на рейде в виде двух крейсеров – "Румынии" и "Евфросинии", которые, дав пару залпов, отправили на берег шлюпку с матросами. Те, в свою очередь, войдя в контору «Русского общества пароходства и торговли», объявили об установлении в городе советской власти. Директор гимназии (с некоторыми еще жителями города из богатых) на броненосце эмигрировал в Турцию. В самом же здании устроили госпиталь. А еще в это время в Евпатории подвизался
 |
небольшой театрик под названием «Гротеск» – эдакий бродячий мюзик-холл (в нем был даже китаец с небольшим гималайским мишкой!). И поскольку занятий в гимназии пока не предвиделось, Илья поступил в труппу актером и отправился со всеми вместе по Таврике. Но со временем роль сторожа при индийском храме в пьеске «Жрица огня» парню поднадоела, тем более что, по слухам, германская армия оккупировала Украину и приближалась к Крыму. Сельвинский решает искать фронт и помогать «своим», пусть даже они и красногвардейцы. Долго искать не пришлось: на станции Новоалексеевка обнаружились евпаторийские знакомые – брат и сестра Немичи, состоявшие в большом объединенном отряде, в котором были и евпаторийцы, и симферопольцы, и ялтинцы. С их помощью и он оказался в отряде. Завоевать авторитет помогло знание приемов борьбы и смелость, проявленная в первом же бою мальчишкой в гимназической шинели. Но уже в следующем бою на Перекопе Илья получил первое ранение и контузию. Отряд ушел на Джанкой, а его оставили в маленьком городишке Армянске на попечение одного из жителей. Красных из Крыма все же выбили, а через неделю за ним приехал отец, и к концу лета Илья уже снова оказался за партой – в последнем, восьмом классе.
Окончив гимназию отлично, в 1919-м юноша отправляется в Симферополь учиться, как мечтали родители, на медицинском (на самом же деле посещать филологов). Однако при этом нужно было еще и самому зарабатывать на обучение (1тыс. в год) и на пропитание… Браться приходилось буквально за все: работал и грузчиком, и натурщиком, и судебным хроникером в газете, и даже борцом в цирке под именем Лурих III, сын Луриха I. Платили за борьбу хорошо, но об этом узнал ректор Таврического университета и поставил вопрос ребром: или Илья студент, или циркач, ибо первое со вторым несовместимо. А тут еще как-то обнаружилось его участие в «красном отряде», за что и арестовали. Сам же отряд, как оказалось, был расстрелян где-то под Керчью… Проведя сначала в симферопольской, а потом в севастопольской тюрьме около месяца, Илья был отпущен. Кое-как добрался до Евпатории, а там отец совсем больной и семья без копейки денег… Опять где только не пришлось работать: на сельхозработах в Мойнаксой немецкой колонии, потом на виноградниках, на водокачке в отеле «Дюльбер». Этот отель принадлежал артисту Художественного театра Дуван-Торцову, семья которого была центром интеллигенции той Евпатории, а с его сыновьями Илья учился в одной гимназии. В этот «Дюльбер» он еще вернется и будет в нем жить в 1929г. со своей женой – Бертой;
 |
а еще многие события будут происходить в этом же «дюльбере» в его биографическом романе «О, юность моя!» о родной Евпатории… А пока, отработав в подвале отеля с 7 утра до трех дня, молодой человек быстренько переодевался в имевшийся костюм с галстуком «фантазии» и мчался на второй этаж «Дюльбера», где на пятичасовой чай собирались артисты, литераторы, музыканты, художники, искусствоведы. В те годы очень многие съехались в Крым, надеясь переждать «красную лихорадку», случившуюся со страной.
Так в процессе творческих дискуссий постепенно вырабатывался стиль юного поэта. Несмотря на все перипетии судьбы, Сельвинский продолжал писать, но фактически стиля не имел и желал совершенствоваться. Школой стал импрессионизм… Но тут настали горячие деньки, вирши пришлось отложить, в Крым вошла Красная Армия и, по-видимому, окончательно. Прямо от водокачки Илью Сельвинского назаначают зав.секцией Теа-Унаробраза, а затем направляют учиться в Москву, в коммунистический уже университет. «Социологию искусств» преподавал сам Луначарский, да так преподавал, что захотелось вдруг стать ни много ни мало – поэтом революции. Все поэтические умы столицы были тогда сильно взбудоражены (в те, 20-е, годы еще можно было «будоражиться»). Десятки литературных групп и течений объединял СОПО (Союз поэтов) во главе с председателем – самим Валерием Брюсовым. Как писал потом Илья Сельвинский: «В союзе было много разного, а объединял французский лозунг: «Ghanger tout cela!» (переменить все это!), ибо так была понята революция». И все завертелось…
Разной была потом жизнь поэта Ильи Сельвинского. Было много стихов, и поэм, и даже пьес. Удачных и менее
 |
удачных. Иногда обзывали формалистом, иногда очень хвалили. Была и странная работа. Например, по заведованию перо-пуховым заводом, а также инструктором по пушнине в Киргизии (заготовка – вы не поверите – «шкурок суслика»; потом, правда, перевели на «большие меха»). При этом усиленные занятия боксом… Но было и лидерство в группе поэтов-конструктивистов. В 1923-м окончил университет и вроде бы стал заниматься профессионально литературой. Наконец в 1926году вышел первый сборник стихов под названием «Рекорды», в который, конечно, вошла и «Крымская коллекция» – а как же без нее, как было обойтись без его любимого Крыма?! Но вдруг сам захотел и пошел на два года сварщиком на электрозавод – это ли не странно? А потом ездил на Камчатку в качестве «особоуполномоченного Союзпушнины». От газеты «Правда» был в арктической экспедиции: сначала с «Челюскиным», потом – с чукчами на собаках шел до самого Берингова пролива. Чего только не было с ним за его большую жизнь…
Нет, я не легкой жизнью жил,
Быть может, оттого что смел,
Но быть несчастным не умел
И потому счастливым был…
 |
В Евпаторию Илья Сельвинский приезжает в августе 1941г., за два месяца до оккупации города фашистами, будучи корреспондентом газеты «Сын Отечества» 51-й Отдельной армии. А потом, уже подполковником, в декабре 1943г. принимает участие в освобождении его родного Крыма (в Керченском десанте).
Да, он навсегда осел с семьей в Москве: там писал, там преподавал. О своем творчестве с легкой горечью писал: «я существую в советской литературе очень прочно и все же… в порядке исключения», а один из сборников назвал по латыни «PRO DOMO SUA», что означает «в свою защиту». Потому что он больше защищался, чем просто жил. Но лишь любовью к Крыму отогревал душу, ведь недаром и главный роман его («О, юность моя!») был написан именно о Крыме, о Евпатории…
P.S. Дочь Татьяна и внук Кирилл не стали поэтами, как он, но стали очень хорошими художниками, как когда-то в детстве мечтал он сам.