Мы знаем немало имен российских меценатов конца XIX – начала XX века, но в основном столичных. Однако бескорыстные благотворители и меценаты были повсюду. Помню, еще в советские времена я слышал в Иванове легенды об основателе главного местного музея Дмитрии Геннадьевиче Бурылине. Книг и вообще публикаций о нем тогда не было, власти не хотели популяризировать личность выдающегося мецената-фабриканта. Вот и передавались из уст в уста рассказы, частью правдивые, частью фантастические. Толковали о подземном ходе между домом Бурылина и музеем; о египетской мумии, которую по заданию Бурылина тайно вывез из Египта какой-то студент, чуть ли не под койкой в каюте, а потом скончался от загадочной болезни; о спрятанных где-то бурылинских сокровищах. Не все о нем известно до сих пор.
Дедовская закваска
22 февраля 1860 года Диодор Бурылин вез знаменитые ивановские ситцы на ярмарку в Ростов. Густые леса обступали дорогу. Скрипели полозья саней. Обоз с натугой взбирался в гору. Впереди ехал хозяин в легких санях, на подъемах он намного опережал обоз и скрывался из виду за горой. Стар уже был Диодор Андреевич по ярмаркам мотаться, за семьдесят перевалило, да что ж поделаешь? На сына Геннадия давно надежды не было, а внуки еще малы. Старообрядцы Бурылины из села Иванова Шуйского уезда были крепостными графа Шереметьева и с давних пор занимались ткачеством. Потом освоили набойный промысел, то есть «набивали» рисунок с резной доски на льняной холст, затем и на хлопчатобумажную ткань. Диодор смолоду все умел делать сам – работал и набойщиком, и резчиком, и красковаром, сам изобретал «красочные секреты». После московского пожара 1812 года, когда сгорели почти все мануфактуры, дела ивановских набойщиков пошли в гору. Ситец был тогда материалом новым, модным, а узоры радовали глаз. Из ситца шили одежду люди всех сословий, он употреблялся на платки и скатерти, шел и на мебельную обивку. Его закупали и дворяне, особенно для восстановления усадеб после наполеоновского нашествия. Село Иваново и Вознесенский Посад постепенно превращались в «русский Манчестер» – будущий город Иваново-Вознесенск. Диодор Бурылин построил каменную ситценабивную фабрику, затем и заварку – производство красок. Доходы росли, и в 1831 году крепостной мужик Бурылин получил, наконец, вольную от графа Шереметьева – выкупил себя с семьей за огромные по тем временам деньги, свыше 20 тысяч рублей! «Русский Манчестер» поднялся на раскольничьей закваске. Все почти «ситцевые короли» были староверами, да и многие рабочие на их фабриках крестились двумя перстами. Позднее фабриканты строили для них добротные общежития, открывали дешевые столовые, предоставляли разные льготы. Православные не всегда выдерживали конкуренцию с раскольниками. Трудолюбие старообрядцев тесно переплеталось с их убеждениями: они верили, что Божью благодать можно заслужить добросовестным трудом, он признавался священной обязанностью человека, сотрудничеством Богу, вечному Творцу. Кроме того, староверы в подавляющем большинстве не курили и в рот не брали хмельного. В промышленно развитых районах раскольники прекрасно вписывались в индустриальное общество, зачастую и лидировали во многих отношениях.
Диодор Андреевич совершенствовал производство, сбывал товар на ярмарках в разных городах и в самой Москве. Росли бурылинские капиталы, появился у него каменный дом с садом. Но не только о выгоде радел Диодор – он принимал участие в создании народного театра, вместе с другими купцами и промышленниками выстроил Единоверческую Благовещенскую церковь (своего рода уния старообрядчества и православия). Позднее пристроил рядом с церковью богадельню для престарелых бедняков и полностью содержал их. В своем сословии купцов и промышленников Диодор Андреевич был выдающимся человеком: имел небольшую библиотеку, выписывал газеты и журналы, собирал старинные книги и другие редкости. Если и была страсть у этого старообрядца, так это коллекционирование. И он с удовлетворением замечал, как горят глаза у внука Дмитрия при виде собранных им древностей. А вот сын… Кутежи, скандалы, долги. Лодырь и гуляка – такая редкость в старообрядческой семье! Геннадий сам уже отец пятерых дочерей и двоих сыновей, а вот поди ж ты! Видно, утомился Господь на Бурылиных - тружениках и решил отдохнуть на Геннадии. На внуков одна надежда, мальчишки славные: Николаю шестнадцать, Дмитрию четырнадцать, а оба уже работают на фабрике простыми набойщиками. Как он, с азов дело постигают. Для них бы капитал сберечь… Диодор Андреевич крепче обнял ларец с деньгами и ценными бумагами и уснул под скрип полозьев и мерный звон бубенцов. Он не видел, как на дорогу из-за сугроба выскочили разбойники. Один схватил лошадей под уздцы, другой свалил ямщика ударом дубины. Атаман рванул ларец из рук седока, да не тут-то было – старик держал его цепко. Просвистел разбойничий кистень, гирька ударила в седой висок… Когда подоспели обозники, Диодор Андреевич Бурылин был уже мертв.
Последнее наставление
Кроме обычного завещания, дед оставил потомкам наставление. Внук часто перечитывал его и всегда со слезами на глазах. «Жить не от нас зависит, а хорошо жить от нас зависит», – писал дед. И пояснял, что означает «хорошо жить»: «Познания свои должно употреблять на истинную пользу и благо своих ближних и Отечества. Доверчивость качество благородное и великодушное, существует в одних чистых душах. Доверчивые люди бывают иногда обмануты, но те, кои проводят жизнь в недоверчивости, находятся беспрестанно в жалостном состоянии. Надежда на Бога есть лучшая подпора в жизни. Несчастия научают нас благоразумию». Дмитрий Бурылин всю жизнь следовал дедовским заветам. И вот он уже сам в возрасте деда Диодора. Он доверял людям, сделал им много добра. Его часто обманывали – и люди, и судьба. Бурылин, бывало, гневался, однако был отходчив, всем прощал. Но теперь он кругом обманут. Его фабрики теперь ему не принадлежат. Его город теперь для него чужой, непонятный, жестокий. Он чувствовал, что скоро и в созданный им музей будет входить по билетику, как обычный посетитель. Бурылин всегда был некрепкого здоровья, несколько раз писал «духовную», то есть завещание, так что мысли о смерти стали для него привычными. «Жить не от нас зависит», – помнил он. Ныне ему предстояло подготовиться к загробной жизни, «где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». Он все чаще останавливался у саркофага с египетской мумией, перебирал знаки масонских лож, вчитывался в тексты старопечатных церковных книг и в древние рукописи. Решение пришло само собою…
Три дороги к храму
В судьбе Дмитрия Геннадьевича Бурылина тесно переплелись три вида деятельности. Он был крупным промышленником. Он был щедрым благотворителем и горячим патриотом своей малой родины Иваново- Вознесенска. Но больше всего он известен как коллекционер и меценат. При этом, в отличие от большинства меценатов, он не просто инвестировал, как теперь говорят, в культуру, но и сам осуществлял свои проекты: организовывал выставки, строил музей. «Музей – это моя душа, а фабрика – источник средств для жизни и его пополнения», – говорил Бурылин. Именно Дмитрию досталась собранная дедом коллекция. Но надо было в первую очередь позаботиться об источнике, который после краткого хозяйствования отца, непутевого Геннадия Диодоровича, почти иссяк. Молодые, инициативные братья Николай и Дмитрий принялись спасать родовое дело. Поначалу старший брат Николай управлял ситценабивной фабрикой, а Дмитрий – заваркой, производившей краски. Но вскоре Николай женился на дочери крупнейшего ивановского фабриканта Куваева и стал совладельцем и управляющим еще более мощного предприятия. С этих пор в руках Дмитрия сосредоточилось все бурылинское дело. Он непрерывно строил и переоснащал производство, брал в аренду и выкупал новые фабрики. Наконец он построил и оснастил современным оборудованием ткацкую фабрику, замкнув тем самым полный цикл производства и окрашивания тканей. Техника ручной набойки тканей сменилась печатными машинами. И тем не менее, дело иногда было на грани краха: в 1880 году взорвался котел на красильной фабрике, возник пожар, почти полностью уничтоживший ее; через десять лет сгорела новая текстильная фабрика; еще через пять произошел взрыв и пожар на хлопкоочистительной фабрике. Несмотря на огромные убытки, Бурылин вновь отстраивал и оснащал производства, осваивал изготовление новых видов тканей, в том числе трикотажа и шелка. Изделия его фабрик постоянно получали золотые и серебряные медали на всероссийских и международных выставках. Условия работы на бурылинских фабриках были не лучше и не хуже, чем на других иваново-вознесенских мануфактурах. На работу принимали с 15 лет, рабочий день для всех был 13 часов, зарплата для мужчин колебалась от 8 до 15 рублей в месяц, для женщин и детей – 6 рублей. В числе первых промышленников Бурылин понял выгоду военных поставок и начал производить хлопчатобумажное сырье для пороховых заводов, шелк для артиллерийских зарядных картузов, марлю и вату длягоспиталей. После окончания русско-японской войны прибыли фабрик Бурылина значительно сократились, усиливалась конкуренция с другими иваново-вознесенскими текстильщиками. Бурылин объединил семейные средства и в 1909 году создал «Товарищество мануфактур Д.Г. Бурылина» с основным капиталом 750 тысяч рублей. Дмитрий Геннадьевич передал в собственность Товарищества не только фабрики, но и приобретенные в разное время дома и участки земли в городе и за его пределами. Естественно, он стал и учредителем, и председателем совета директоров Товарищества. Незадолго до Первой мировой войны основной капитал Товарищества составлял уже полтора миллиона рублей, а годовая производительность – два с половиной миллиона. Рост впечатляющий, но при этом Д.Г.Бурылин был далеко не самым богатым фабрикантом Иваново-Вознесенска. Товарищество Ивана Горелина с сыновьями, например, превосходило бурылинское в три раза по основному капиталу и в шесть раз по годовой производительности. Однако никто так много не отдавал на благоустройство города, на помощь нуждающимся, на духовные потребности сограждан, как Дмитрий Бурылин.
Надеждой Харлампиевной прославились благотворительностью, построенная ими Куваевская больница была в числе лучших в провинции. Супруги первыми стали почетными гражданами города из купеческого сословия, а Надежда Харлампиевна к тому же первой среди женщин удостоилась такого звания. Двадцать восемь лет подряд Дмитрий Геннадьевич Бурылин избирался гласным городской думы Иваново-Вознесенска, был попечителем больниц, училищ и гимназий – вплоть до сельской церковно-приходской школы. И не только попечительствовал, но и постоянно жертвовал немалые средства. Не отказывал и единичным просителям – художникам, ученым и вовсе незнакомым людям. Вот запись Бурылина1915 года: «Пожертвовано разным лицам –2065 рублей». Доверие к нему было столь велико, что его просили быть душеприказчиком, заведовать наследственными капиталами, осуществлять опеку над сиротами. Всего он занимал различные должности в 57 городских и общественных учреждениях. Один, на собственные средства устроил в центре города бульвар, где по воскресеньям играл духовой оркестр. Был одним из спонсоров и попечителей нового реального училища. Благодаря хлопотам Бурылина сохранилась деревянная Успенская церковь, построенная еще в XVII веке, которую городские власти захотели снести. Перенос церкви на другое место, ее реставрация и строительство школы при ней – все это было сделано на средства Бурылина. Д.Г. Бурылин первым начал собирать материалы по истории Иваново-Вознесенска и развитию местной про мышленности. Он мечтал издать книгу о родном городе. Заключил договор с учеными разных специальностей, выплатил авансы, предоставил редкие материалы, но… Только историк Токмаков усердно трудился, остальные коллеги не выполнили своих обязательств. Книга так и не была издана. И все равно, Бурылин безотказно знакомил всех интересующихся со своей коллекцией, предоставлял печатные материалы. Многие пользовались полученными у него сведениями, но мало кто упоминал источник.
Первая мумия
Дмитрий Геннадьевич Бурылин не получил образования,
кроме уроков домашних учителей. Но его огромная любознательность, природный ум и
интуиция помогли ему разбираться в истории, археологии, искусствоведении – не по
учебникам, а, так сказать, на практике. Ему все было интересно, поэтому его
собрание составилось из множества коллекций: этнография, живопись и скульптура,
прикладное искусство, оружие, монеты и медали, старинные книги и рукописи. В
каждой были и подлинные шедевры; некоторые из коллекций – например, масонская и,
разумеется, текстильная– уникальны в целом. Бурылина еще при жизни упрекали за
такое разнообразие интересов, зато потомки должны быть ему благодарны: он создал
«музей обо всем», что особенно важно для провинциального города, где музеев не
так много, как в столице. Он собирал свои коллекции и в России, и за границей:
побывал почти во всех странах Европы, в Турции и Египте. Там, в Каирском
археологическом музее он и приобрел мумию в саркофаге. Оформление сделки и
доставка мумии были поручены гиду и переводчику в этой поездке – студенту Киевского
университета Александру Левину. Вопреки расхожим легендам, приобретение и
транспортировка мумии были осуществлены законным путем, хотя и с большими
трудностями. Но сам экспонат был настолько экзотичным, что породил
множество домыслов. В то время это была единственная египетская мумия, доставленная в Россию. Для пополнения собрания и
консультаций Бурылин встречался и переписывался с выдающимися личностями,
например с директором Исторического музея князем Н.С.Щербатовым, с меценатом и
владельцем литературно-театрального музея Поначалу экспонаты хранились в подвале его большого дома. С 1887 года Дмитрий Геннадьевич начал принимать участие в различных выставках: в Москве, Санкт-Петербурге, в Нижнем Новгороде, в Чикаго. Трижды на его выставках побывалимператор Николай II и с похвалой отозвался о деятельности иваново-вознесенского мецената. Проходили выставки и в родном городе, интерес к ним был такой большой, что Бурылин открыл для посещения подвал собственного дома. Разумеется, помещение было не приспособлено для музейных целей. Дмитрий Геннадьевич решил строить здание музея – на собственном участке земли, напротив своего дома. Дом и музей, действительно, соединил подземный переход, он не был причудой хозяина, это было чисто практическое решение. Торжественное открытие музея состоялось 26 декабря 1914 года. Было произнесено немало торжественных речей, прозвучало много горячих благодарностей. Но –музей открылся для посетителей, и Бурылин остался один на один со всеми музейными трудностями и, как прежде, с огромными тратами. С одной стороны, его труды были оценены по достоинству: он стал потомственным почетным гражданином города, получил золотые и серебряные медали, орден святого Станислава 2-й степени. Однако помощников как не было, так и не появилось. Только «вечный студент» Тарабукин самоотверженно трудился рядом с Бурылиным с 1892 года, пока его не призвали на Первую мировую войну, а в 1915 году он погиб.
Награда от большевиков
Бурылины не вмешивались в политику. Потомки раскольников уже давно не были оппозиционной силой, но и любить власть им было не за что. Все, чего они добились, было нажито своим трудом, не благодаря, а часто вопреки существовавшим порядкам. Большинство фабрикантов-старообрядцев терпимо относились к рабочему движению: они признавали право трудящихся обсуждать и отстаивать свои интересы. А ведь в то время в России даже профсоюзы были запрещены. Забастовок и стачек фабриканты не одобряли, но и к властям не обращались, старались сами договариваться миром. Может быть, эти исключительные для России отношения между хозяевами и рабочими стали питательной средой для возникновения первых Советов
Музей Бурылина Иваново
Проект герба Иваново-Вознесенска.
Он не был утвержден, поскольку геральдические правила запрещали
изображать на гербах промышленные и технические символы
именно
в Иваново-Вознесенске. Полиция
и жандармерия боролись с «беспорядками», разумеется, своими
методами.
Дмитрий Геннадьевич интересовался не только
стариной, но и современностью. В частности, он собирал нелегальную печать в период революции 1905 года. Об этом стало
известно жандармерии, и к Бурылину нагрянули с обыском. Дмитрий Геннадьевич пытался объяснить, что это не
«пропагандистские материалы», а экспонаты для истории. Несмотря на его протесты,
всю коллекцию изъяли. В тот же день Бурылин выехал в Москву, пробился к
генерал-губернатору и жандармским генералам, хлопотал о возвращении изъятых
материалов. Вернулся довольный, с опечатанным ящиком. Его выдали Бурылину под
расписку, в которой он обязался никому не показывать содержимое ящика, даже не говорить об
этом. Распиской дело не ограничилось. «Все это влетело мне в копеечку, –
признался коллекционер. И добавил: Ничего, время может перемениться, и то, что
сейчас запечатано, станет явным». Время, действительно, скоро переменилось. А жить в
эпоху перемен – не приведи Господи! Бурылины встретили падение самодержавия с
восторгом, казалось, наступает новая эра. Как промышленники, Дмитрий и Николай
Геннадьевичи надеялись на выход из экономического кризиса,
порожденного бесцельной войной. Но, увы, война затягивалась, новая
власть бездействовала, а развал промышленности,
транспорта, всего хозяйства продолжался. Дмитрий Геннадьевич Бурылин всерьез
опасался за сохранность музея и экспонатов – часто не было света и тепла, не
было и надлежащей охраны.От городских властей Бурылин не получал никакой
поддержки. Теперь он видел спасение в том, чтобы передать музей и собрание
какому-либо научному учреждению, например, Академии Наук. Но его переписка с
Академией прервалась сама
собой: грянул октябрь 1917 года. Новые власти на
словах признавали заслуги Бурылина, а на деле в 1919 году
была национализирована фабрика, а за ней и музей. 6
июля его открыли сызнова как Иваново-Вознесенский губернский
краеведческий музей, без упоминания имени создателя.
Только председатель Иваново-Вознесенского губисполкома М.В.Фрунзе заступался за
старика, благодаря его поддержке Бурылин стал совслужащим – главным хранителем
музея.
Фрунзе и потом вспоминал о Бурылине, однажды прислал
с Туркестанского фронта вещи из личного реквизита эмира Бухарского, в том числе бухарский халат для
восточной коллекции. Муниципализировали и дом Бурылина. Сначала оставили ему с
женой, детьми и внуками несколько комнат и самую необходимую мебель. А потом и
весь дом забрали под учреждения. Бурылины перебрались в дом зятя. Дмитрий
Геннадьевич поддерживал, как мог, брата Николая – у того не было ни зарплаты, ни
пенсии. Правда, в родовом доме у главного хранителя оставалось подвальное
помещение, где коллекционер составлял описания экспонатов. В конце 1923 года
кто-то донес, что хранитель укрывает у себя вещи, принадлежащие музею.
Сотрудники ГПУ обыскали служебное помещение и обнаружили там часть
нумизматической коллекции – Бурылин как раз проводил ее систематизацию.
Хранителя обвинили в том, что он ворует – видимо, у самого себя. Посадить не
посадили, а грязи вылили немало. Вскоре Бурылина отстранили от должности. Жить
стало незачем. 13 сентября 1924 года Бурылин скончался. Его похоронили по
старообрядческой традиции не в дощатом гробу, а в колоде, выдолбленной из
цельного ствола дерева, на кладбище при Благовещенской единоверческой церкви,
построенной дедом. Но лежал ли Дмитрий Бурылин в той колоде? В недавнем очерке о поэте Николае Рубцове («Совершенно секретно, №2) я писал, что русское представление о смерти сродни древнеегипетскому: важно, чтобы что-то осталось – тело, гроб, могила, крест: тогда возможна иная жизнь. Я тогда не предполагал, что найду подтверждение этому в судьбе Бурылина. Благотворитель и меценат, так много сделавший для своего города и земляков и потерявший все, рассчитывал только на посмертное воздаяние. Но, обманутый и оклеветанный, мог ли он рассчитывать, что не будут разграблены и осквернены его могила, гроб, тело? Ивановский ученый А.М.Беневоленский считал, что в последние годы жизни Д.Г.Бурылин всерьез интересовался способами сохранения тела нетленным. Беневоленский был первым исследователем египетской мумии, хранящейся в музее, переписывался с дочерью Д.Г.Бурылина и будто нашел подтверждение такой версии. Однажды из глухого сибирского села Бурылину привезли гроб-колоду, своего рода саркофаг, выстеленный травами, на них лежала мумия – это была женщина, явно славянка. Доставивший мумию человек рассказал, что в их краях есть люди, знающие секрет «нетленности». Вскоре к Бурылину приехали два сивых мужика, они привезли колоду из ствола сибирской лиственницы и травы. Они готовили для Бурылина особые травяные отвары, старик пил их и почти ничего не ел. В последние дни он словно светился изнутри. Мужики вырыли в тайном месте глубокую, как колодец, могилу. Туда и опустили две колоды – одну с умершим Д.Г. Бурылиным, другую с мумией славянки. А кого же похоронили на кладбище? Давний друг нашей семьи, известный ученый и писатель Станислав Григорьевич Смирнов, не раз встречался и подолгу беседовал с бывшим чекистом А.Х. Медниковым. Он признался, что слухи о «бурылинских миллионах» не давали ему покоя. И он почему-то решил, что Бурылин унес с собой в могилу бриллианты – проглотил или спрятал в гробу. Чекист добился эксгумации. Когда же колоду вскрыли, обнаружили не бриллианты для диктатуры пролетариата, а тряпичную куклу вместо трупа. Правда, нет ли? Если правда, то всеми обманутый Бурылин на этот раз обманул всех, кроме самых близких, посвященных в его тайный замысел. Бесспорно одно: жизнь Бурылина продолжается в жизни его музея. В ней тоже были невосполнимые потери. Некоторые экспонаты утрачены, другие уничтожены, как, например, бронзовые бюсты российских императоров. Часть коллекций была отправлена в другие музеи: масонская– в Эрмитаж, восточная – в московский Музей искусств народов Востока, античная – в музеи Крыма, разрушенные и разграбленные нацистами во время войны. Все это обеднило бурылинский музей, но не умалило его огромного культурного значения. Наконец, и знаменитая мумия вместе со всей египетской коллекцией были переданы в Художественный музей города Иваново. Исследования мумии на этом прекратились. Достоверно было установлено лишь, что это мумия египтянки. Однако сотрудники музея рассказывают, что на самом деле Д.Г.Бурылин приобрел и вывез из Египта две мумии, одна была в хорошем состоянии, пригодном для экспонирования, другая значительно хуже. Ее спрятали в специальном хранилище, вход со временем был замурован. Эта тайна еще ждет своего исследователя.
Искатели - Мумия из Иваново!
Прошли десятилетия, и музей вернул себе имя создателя, теперь это Ивановский государственный историко-краеведческий музей имени Д.Г.Бурылина. В вестибюле посетитель вновь может прочесть памятную надпись, сделанную в 1915 году. Музей промышленности и искусства собранiе древностей и редкостей Построенъ Дмитрiем Геннадьевичемъ Бурылинымъ для общаго пользованiя в память его дедушки Диодора Андреевича Бурылина По правде говоря, следовало бы вернуть музею экспонаты и целые коллекции, розданные по произволу чиновников в другие музеи. Эрмитаж и московские музеи не обеднеют, музеи Крыма давно восстановлены и пополнились собственными археологическими редкостями, а целостность собрания Д.Г.Бурылина будет восстановлена. Если мы настойчиво требуем возврата художественных ценностей от других государств, почему не восстановить справедливость у себя дома?
Иваново – Москва Сергей МАКЕЕВ: www.sergey-makeev.ru , post@sergey-makeev.ru
Источники - http://wiki.ivanovoweb.ru/index.php/%D0%91%D1%83%D1%80%D1%8B%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D1%8B |
А.А.Бахрушиным, с основателем Музея
изящных искусств в Москве профессором И.В.Цветаевым, с историками Г.В.Вернадским
и В.Е.Тарле. Позже он советовался с Л.Н.Толстым об устройстве читальни в
Иваново-Вознесенске, не раз посылал в Ясную Поляну ткани для бедных детей. В
отличие от многих собирателей, которые занимаются коллекционированием «для
души», но исключительно собственной, Бурылин изначально собирал свой будущий
музей для всех. Еще в 1896 году он завещал свое собрание родному городу:
«Означенное собрание впоследствии должно быть достоянием города
Иваново-Вознесенска и никогда не должно быть распродано или расхищено
(приобреталось оно с большой нуждой и трудами)». Последние слова – не
преувеличение, домочадцы Бурылина действительно порой затягивали пояса из-за
очередного приобретения отца. Он даже просил у родных прощения за свои
непомерные расходы, устно и в завещаниях, но, слава богу, семья разделяла
благородные устремления Дмитрия Геннадьевича.
