“Скажите этому добру молодцу, что ему придется, если не прекратит загулы, поменять знаменитую фамилию на более скромную”, — заметил товарищ Сталин, когда до него дошли слухи о недостойном поведении Стаханова. А знаменитый передовик закрутил любовь с четырнадцатилетней девчонкой, в драке спьяну потерял пиджак с орденом Ленина и с партбилетом в кармане.

Между тем первая его сожительница цыганка Дуся, бросив дочку Клаву и сына Витю вместе с их знаменитым отцом, закрутила любовь с милиционером и погибла от заражения крови в результате подпольного аборта.

Все это откровенно первый раз в жизни рассказала репортеру “МК” Виолетта Алексеевна Стаханова, дочь легендарного шахтера и той самой Гали Бондаренко, еще школьницей ставшей женой героя.

Наследница громкой фамилии признает, что ее отец бил зеркала в “Метрополе” и ловил там рыбок в бассейне. А еще Алексей Григорьевич выводил веснушки и красил рыжие волосы, брови и ресницы в темный цвет.

В Москве Стаханов изводил ближайших соседей — семью министра путей сообщения — доставал их кутежами и распеванием песен.

Знаменитому герою выдавали “книжный паек”, копчености, балык и черную икру. Он же с утра съедал тарелку борща, а в опере засыпал уже на увертюре. Восторг у него вызывали лишь примитивные Штепсель и Тарапунька.

В Москве со Стахановым едва не случилась главная в жизни беда — его беременную жену прямо на улице украл Берия, и лишь чудом молодую красавицу удалось отбить.

Донецкие газеты писали, что Алексей Григорьевич скончался в психиатрической больнице. И это оказалось правдой.

Умер родоначальник знаменитого движения нелепо. Кто–то в общей палате бросил на пол шкурку от яблока, он поскользнулся и ударился головой об острый угол стола. Просто несчастный случай. Столь любимая песня Стаханова “А молодого коногона несут с пробитой головой” стала символичной.

Чтобы стать знаменитым, Стаханову понадобилась всего одна ночь. С 30 на 31 августа 1935 года за 5 часов 45 минут шахтер добыл 102 тонны угля, что составляло 14 среднесуточных норм, и тотчас был объявлен героем. На Стаханова хлынул золотой дождь. Сталин принимал передовика в Кремле, отправил учиться в Промакадемию и лично проверял его конспекты.

Но слава оказалась недолговечной. Запустив в экономику стахановское движение, власть уже не нуждалась в самом Стаханове. Важнее было его имя, его образ. О трудовом подвиге Стаханова знают все. О том, как далось ему испытание “славой” и “заботой”, как сложилась его личная жизнь, как и чем жил, оказавшись не у дел, — кроме его близких, не знает никто.

— Приезжайте, — после минуты раздумья говорит мне по телефону Виолетта Алексеевна Стаханова, дочь легендарного шахтера. — Неизвестно, сколько мне еще Богом отпущено... Всей правды об отце вам потом никто не расскажет.

Вокруг большого загородного дома Стахановых под Наро-Фоминском вместо грядок — лужайка с полевыми цветами, аккуратные дорожки, выложенные плитками, под яблонями — навес с шезлонгами.

Даже в простом летнем платье хозяйка дома выглядит очень элегантно. Повелительная интонация в голосе, решительные жесты... С первых же минут разговора я поняла, что лукавить Виолетта Алексеевна не привыкла.

— Официальная биография отца, описанная в его книге “Рассказ о моей жизни”, была сочинена в пропагандистских целях. Ну не мог отец писать, что искренне радуется расстрелу Пятакова, и переживать, что “еще жива старая сволочь Троцкий…”. Папа был малограмотный, лишь три зимы учился в церковно-приходской школе. Все детство и юность ему пришлось батрачить: наниматься в крестьянские хозяйства пахать землю, сторожить сад, пасти скот... Нередко обедом отцу и двум его сестрам служили лебеда и смола, собранная с вишен! На Донбасс он подался, спасаясь от голода. На прощание пообещал сестренкам, Ольге и Полине: “Вернусь на белом коне”.

Алексей Григорьевич рассказывал родным: “С трудом добрался до Луганщины, снял угол в Кадиевке и пошел наниматься на шахту “Центральная-Ирмино”. Городские бабы как увидели — давай смеяться: на мне были полотняные штаны и лапти. Вдобавок ко всему узнал, что приема на шахту нет. Нашел земляка — тот взялся показать работу шахтеров. Спустился я в ствол — и поразился. В темноте висели клетки с канарейками…” Вскоре он узнал, что чудо–птицы способны под землей улавливать запах смертоносного метана.

Сначала будущий герой труда работал тормозным: следил за тем, чтобы вагонетки с углем, которые тащили по рельсам лошади, не катились вниз. Затем — коногоном: сам вывозил на лошадях из шахты уголь.

Знаменитый стахановский рекорд родился по инициативе парторга шахты Константина Петрова. С начала 1935 года шахта “Центральная-Ирмино”, до этого числившаяся в передовиках, “захромала на обе ноги”. Из треста грозили сделать оргвыводы. В горкоме недоумевали: “Что ж вы, хлопцы, в долгах, почин бы какой придумали...”

В августе 35-го парторг шахты предложил забойщику Алексею Стаханову отметить праздник Международного юношеского дня производственным рекордом.

— Почему на роль передовика–героя был выбран именно Алексей?

— Спустя годы я спросила об этом Константина Петрова. Они с начальником участка Машуровым приглядывались к нескольким шахтерам. Один был человеком в возрасте, другой — хорошо работал, но так же хорошо и выпивал, третий был недостаточно опрятным в быту, четвертый — политически неграмотным... Идеально подошли по всем параметрам отец и Мирон Дюканов. Оба были инициативными, молодыми, статными, с подходящей биографией: русские, из крестьян. К тому же оба прошли все рабочие шахтерские ступеньки: от тормозного до забойщика.

Все решила беседа парторга с кандидатами с глазу на глаз. Мирон, услышав о предложении поставить рекорд, пожал плечами: “Что ж тут придумаешь — больше 15—16 тонн в смену не дашь. Судите сами: забойщик три часа рубит, а три — крепь ставит. На том весь Донбасс стоит”. А Стаханов выдал: “Я давно об этом думаю. Надо укрупнить мелкие уступы и ввести разделение труда: пусть забойщик только уголь рубит, а за ним идет крепильщик. Тогда и рекорд будет”.

В выходной день, 30 августа, в 10 часов вечера горняки спустились в шахту. Внизу их уже поджидали начальник участка и редактор шахтной многотиражки. Стаханов в одиночку рубил уголь отбойным молотком, который в те годы казался чудом технического прогресса. За ним, чтобы избежать обвала, укрепляли сосновыми бревнами свод шахты двое рабочих-крепильщиков. Парторг Петров самолично подсвечивал лампой забой. Внизу, на штреке, дежурили коногоны, которые, по воспоминаниям очевидцев, получили авансом по бутылке горилки. За смену — 5 часов 45 минут — Алексей выдал 102 тонны угля при норме 7 тонн.

— Отец никогда не скрывал, что в лаве в ночь с 30 на 31 августа с ним находились крепильщики Тихон Борисенко и Гаврила Щеголев, — говорит Виолетта Алексеевна. — Я считаю, что просто впервые применили разумную организацию труда. Отец — великий труженик — достоин был стать этим героем–передовиком. У него кулак был — что голова. При росте 185 см он весил 105 кг. При этом был худой и жилистый.

В шесть часов утра 31 августа прямо на шахте прошел пленум партийного комитета, который постановил: занести имя Стаханова на Доску почета лучших людей шахты; выдать ему премию в размере месячного оклада; к 3 сентября предоставить квартиру, установить в ней телефон; просить рудоуправление за счет шахты оборудовать квартиру всем необходимым и мягкой мебелью; с 1 сентября выделить в клубе два именных места Стаханову с женой на все кино и спектакли.

О рекорде Стаханова в тот же день узнал отдыхавший в Кисловодске Орджоникидзе, который призвал срочно обратить внимание на новое великое дело, зародившееся на Донбассе.

Рекорд был побит быстро: 4 сентября Мирон Дюканов нарубил за смену 115 тонн, а 19 сентября сам Стаханов — уже 227 тонн. И все же всесоюзное движение рекордсменов назвали стахановским.

— Создание культа стахановцев не возмущало остальных?

— Хватало и завистников, и саботажников. Тем более что вскоре на всех шахтах были увеличены действующие нормы выработки. При этом зарплата шахтеров осталась прежней.

Но на Алексея Григорьевича продолжал литься золотой дождь. Исполнилась его заветная мечта: за установленный рекорд ему выделили бричку с кучером. Белого коня не нашлось — подобрали серого в яблоках. Стаханов назвал любимца Букетом.

Писатель Александр Авдеенко, посланный Орджоникидзе в Донбасс для написания книги о Стаханове, так вспоминал спустя много лет свою первую встречу с героем-передовиком:

“— Дорогие гости, — говорит Стаханов, — добро пожаловать до хаты! Моя она теперь. Предназначалась главному инженеру, а попала в руки забойщику Алешке Стаханову…

Входим в дом, забитый до предела вещами. Новенькое все, еще не до конца распакованное…

— Видали?! — смеется Стаханов. — Добро юбилейное. Со всех концов Донбасса подарки шлют. Как отказать людям?”

У Алексея Григорьевича появились деньги — получал он до 1600 рублей — и всевозможные льготы. В 1936 году Стаханова приняли в партию без прохождения кандидатского стажа. Но талантом трибуна жизнь Алексея Григорьевича не наградила… Родные вспоминали, что каждый раз, когда ему предстояло “держать речь”, он покрывался холодным потом, потому что знал о своем косноязычии.

После очередного митинга, организованного в честь Стаханова, первый секретарь Сталинского обкома Саркисов рассказывал писателю Александру Авдеенко:

“Балует Алексей Григорьевич... От семьи отбился. Любовь закрутил с девчонкой-десятиклассницей... В Москве он с дружками, Митей Концедаловым и другими, крепко выпил, ввязался в драку. С него содрали пиджак с орденом Ленина, с партбилетом. Ну и что? Выдали новый партбилет, походатайствовали... о выдаче дубликата ордена”. Саркисов сообщил, что даже “до товарища Сталина дошли слухи о загулах Стаханова. И знаете, что товарищ Сталин велел передать от своего имени Алексею Григорьевичу?.. “Скажите этому добру молодцу, что ему придется, если не прекратит загулы, поменять знаменитую фамилию на более скромную”.

— Перед отцом часто с концертами выступали школьники, — рассказывает Виолетта Алексеевна. — На одном из таких слетов он и заприметил мою маму — Галю Бондаренко. А было ей в ту пору 14 лет. Со сцены мама пела песню “Соловей мой, соловей”, а голос у нее был просто пленительный.

Стаханов сидел в зале с охранниками и вдруг спросил: “Чья же это девушка?” А мой дед, который возглавлял тогда музыкальную школу, говорит: “Это моя дочь”. Надо сказать, что мама была с уже оформившимися формами, как говорится, кровь с молоком. Когда Стаханов узнал, что она учится в восьмом классе, сильно приуныл. Ему-то было уже тридцать. Но дед подсобил… Понимая, что дочь будет жить у Стаханова как у Христа за пазухой, он поспособствовал, чтобы “кровинушке” приписали в свидетельстве о рождении два года.

— Галине нравился Алексей?

— Все решили за нее. Что она могла?.. У мамы не было даже туфель — только валенки. Чтобы прокормиться, она поденно стирала.

— С первой женой Стаханова ей свидеться довелось?

— Цыганка Дуся никогда не была его официальной женой. Никогда она не работала и в ламповой, как пишут про нее. Отец познакомился с ней в шахтерской столовой, где она была подавальщицей. Одно про нее можно точно сказать: была Евдокия красавица, но очень дерзкая и необразованная. Когда отец стал передовиком, она вцепилась в него мертвой хваткой, но хватило ее ненадолго… Прожили они вместе пять лет. Дуся родила дочку Клаву и сына Витю, а потом в ней взыграла цыганская кровь. Она бросила отца и детей и подалась странствовать.

А когда мама приехала в Донбасс, у Евдокии началась любовь с каким–то милиционером. Вскоре она умерла от заражения крови после подпольного аборта. Маме пришлось воспитывать Клаву и Виктора. Она рассказывала: когда первый раз пришла в квартиру Стаханова, поразилась, насколько она была запущенной. Клава, сидящая в грязных штанах в уголке, посмотрела исподлобья и выдала: “Уходи, девка!..”

Отец работал в тресте “Кадиевуголь” уже не забойщиком, а инструктором по внедрению передового опыта. Маме он нанимал учителей. К нам домой приходили преподавательница английского языка, педагог по музыке... Мама прекрасно играла на фортепиано, аккордеоне, на гитаре и хорошо пела. Ее брала к себе на курс Барсова, но отец не позволил, заявив: “Дома играй и пой — пожалуйста, на сцене — нет!”

В 1936 году Стаханова послали учиться в Промакадемию в Москву. На следующий год он стал депутатом Верховного Совета СССР. В жизни Стаханова начался столичный период.

— Отец добился, чтобы в академию приняли и маму, — рассказывает Виолетта Алексеевна. — Ей очень хотелось получить высшее образование. Отец был силен в математике и физике, а вот русский язык и литература давались ему с трудом. Грамотно писать он так и не научился. Референтом у отца работал мамин отец, на все письменные запросы и звонки по телефону он отвечал: “Говорит помощник Стаханова…”

— Говорят, что Сталин любил его как сына.

— Да, во время войны он вернул отца из Средней Азии — с шахты в Караганде — в Москву. Мама вспоминала, как на банкете отец, здороваясь со Сталиным, подал ему руку, а тот, кивая на маму, ответил: “А по-моему, сначала надо женщину представить”. Мама подошла, поздоровалась с вождем. Сталин тут же выдал: “Жена будущего наркома”. У отца задрожали колени… Ему совершенно не нужна была эта должность. В Министерстве угольной промышленности открыли наградной сектор, который отец и возглавил. Надо сказать, папа боготворил Орджоникидзе, а Сталина — боялся.

— Об алкогольных подвигах Стаханова ходит много баек. Очевидцы вспоминали, как Алексей Григорьевич с дружками-собутыльниками били зеркала в ресторане “Метрополь”...

— А кто не бил зеркала в “Метрополе”?! Он в этом ресторане еще и рыбок в бассейне ловил, и до сих пор многие ловят — уж больно красивые!.. А вообще отец если куролесил — так на даче в выходные. Обычно он покупал четвертинку, выпивал и принимался стрелять ворон из именного пистолета, который ему подарил Орджоникидзе. А на работу в министерство отец всегда приходил к 9 часам утра — трезвый и опрятный.

— Это правда, что Алексей Григорьевич выводил веснушки и красил рыжие волосы в темный цвет?

— Истинная правда, — вспоминает, смеясь, Виолетта Алексеевна. — У нас на первом этаже дома была своя парикмахерская. Отец красил там не только волосы в темный цвет, но и брови, и ресницы...

— В свое время в ЦК КПСС поступила жалоба на шумное поведение Стаханова в быту. В письме указывалось, что до утра в его квартире играет гармошка, а песню “А молодого коногона несут с разбитой головой...” все соседи уже выучили наизусть. Передовик часто нарушал покой сановных соседей?

— Напротив нас жила семья министра путей сообщения. Они очень надменно себя вели. Отец этого чванства вообще не переносил. Рядом с нами жил летчик Водопьянов, с которым отец дружил, нашли они общий язык и с Буденным. Это были простые люди, а вот ближайших соседей отец терпеть не мог. Они-то без конца и жаловались. К Стаханову часто приезжали его земляки из Донецка и просто ходоки, инвалиды — кто без руки, кто без ноги... Отец через министерство выбивал для них пособия. Бывало, что и свои деньги отдавал. За разговорами доставали аккордеон, пели. Мало того, отец мог нарочно одним пальцем час кряду долбить на пианино фрагмент песни “Хаз-Булат удалой…”. Я ему говорила: “Пап, слишком громко! Соседи опять будут жаловаться!” — он мне подмигивал и продолжал играть. А любимой его песней была “Спят курганы темные”. Мы с сестрой Аллой по просьбе отца эту песню часто ему наигрывали.

— В Центральном партийном архиве хранится Постановление Секретариата ЦК ВКП(б) от 5.09.1945 г. Согласно документу, комиссия, рассмотрев жалобу Стаханова на нехватку денег, решила срочно отремонтировать ему квартиру и уменьшить квартплату; выдать промтоварную и продовольственную лимитные книжки; увеличить зарплату до 3000 руб. А также просить тов. Маленкова дать указание регулярно выдавать Стаханову “книжный паек”...

— Продовольственные спецпайки ему были не нужны. Вы думаете, он ел копчености, балык и черную икру? Нет. Он ел то, что готовила мама. Утром вставал — неизменно съедал тарелку борща. Шахтеры перед сменой всегда плотно едят — эту привычку он сохранил на всю жизнь. У нас во дворе дома была кремлевская столовая — так он в ней ни разу не был. Отец предпочитал простые блюда: борщ, окрошку, котлеты и жареную курицу. А еще любил квас из белого хлеба — кислый–кислый. А банка с икрой у нас могла стоять нетронутой. Я ходила в школу — мне делали бутерброд с икрой, я его на первой же перемене меняла на хлеб с повидлом. Однажды я золотистыми икринками изрисовала весь ковер. Меня наказали, но не за икру, а за то, что испортила ковер.

— Любил ли Алексей Григорьевич читать, ходить в театр, кино?

— Отец предпочитал исторические повести и романы, но не мог одолеть ни Чехова, ни Горького. Листая труды классиков, он просто засыпал. Музыку отец любил легкую. Он всегда интересовался, на какой концерт присланы пригласительные: если из Театра эстрады или оперетты — шел охотно. Больше всего любил спектакли с участием его любимых артистов Дуси Лебедевой и Ярона. А вот в Большой театр ходил только по принуждению — если там присутствовал Сталин. На балете еще держался, но в опере засыпал уже на увертюре. Я ему говорила: “Какие изящные балерины!” Он в ответ: “Смотреть не на что — кожа да кости, скачет, как дрофа!..” Восторг у него вызывали примитивные Штепсель и Тарапунька.

— Говорят, из окна машины Стаханова вместо собаки выглядывал поросенок?

— Было дело, — улыбается Виолетта Алексеевна. — В отце была сильна деревенская закваска. Что только не росло у нас на грядках в огороде! Все приходили любоваться. А поросенка мы везли на машине в Москву из отцовской родной деревни в Орловской области. Отец сказал: “Я его буду воспитывать”. Посадили его сзади — а это был уже не крошечный “пятачок”, а подросший хряк. Васька у нас выглядывал из окошка машины. Отец ему махоркой вывел блох и построил для него на даче огромный загон. Когда Васька вырос, резать его рука не поднялась — папа отдал его кому–то из знакомых.

Отец был очень добрым. Помню, по дороге на дачу он часто покупал большой кулек недорогих конфет, печенье и сигареты. В начале строящегося Ленинского проспекта водитель притормаживал, отец брал покупки и шел к колючей проволоке — кормить пленных немцев. Он говорил: “Они такой же рабочий класс, как и я, они не виноваты, их Гитлер заставил воевать”. Около ограды кричал: “Фриц! Иди сюда, я — Стаханов!” И конвойные никогда не препятствовали отцу.

— Ваша мама уютно себя чувствовала на званых ужинах?

— Мама была человеком безупречного вкуса и такта. А вот отец мог отчебучить! Однажды на приеме в посольстве я увидела, что он, взяв с блюда курицу, стал запихивать ее себе в карман. Я в ужасе шепчу ему: “Что же ты делаешь?!” А он говорит: “Детям же надо принести гостинец”.

Потом, увидев человека во всем белом, стал требовать, чтобы он унес ненужную ему тарелку. А это был посол… “Я привык, что в Кремле все официанты в белом…” — оправдывался потом отец.

А маме в Кремле частенько кричали: “Ура жене Стаханова!” Однажды она с Буденным открывала бал: он ей прикрепил на платье маршальскую звезду, она ему приколола свою бриллиантовую брошь. Мама была очень привлекательной женщиной — из–за этого однажды и пострадала. Ее украл Берия. Мама, будучи уже в положении, поехала за покупками в ЦУМ. Договорилась с шофером, чтобы он ее подождал около входа. Не успела мама выйти к дороге, как около нее притормозила машина… Оказавшись в салоне, сразу предупредила: “Я жена Стаханова!” Сидевший рядом на заднем сиденье Берия ей не поверил. Хорошо, что момент похищения видел шофер Стаханова. Он тут же кинулся к отцу… А надо сказать, что по Москве уже давно слухи ходили: мол, Берия женщин ворует. Отец прорвался к “вертушке” и по правительственной связи начал ругаться матом, дозвонился помощнику Сталина… Маму отвезли домой, извинились, сказали, что ошиблись. А Берии все сошло с рук.

— Алексей Григорьевич был хорошим отцом?

— Больше всего он любил младших дочек — меня и Аллу, а вот Клаву недолюбливал, потому что она была очень похожа на первую жену. Сестра часто дерзила взрослым. Помню, когда она принесла из школы дневник с шестью двойками, отец решил ее наказать, так Клава встала в позу, закричала: “Бей, бей!” — и пошла на него “цыганочкой”.

В восьмом классе Клава забеременела. Отец настоял, чтобы родившегося мальчика отдали на время в Дом ребенка. Как только Клава с грехом пополам закончила школу и достигла совершеннолетия, она расписалась с отцом ребенка и забрала из приюта Алика. Клава работала в “Шахтспецстрое” на инженерной должности.

С сыном Виктором отец ладил, пока тот не женился. Папа считал невестку дамой легкого поведения. Выяснения отношений нередко перерастали в драку. Видите — у меня на руке шрам? Витька бросился однажды на отца с хрустальной вазой, я встала между ними, досталось всем... После Суворовского брат закончил еще и училище Верховного Совета, потом поступил в Военную академию, но не доучился. Дело опять-таки было в женщине. Буфетчица академии заявила, что она от него беременна… Виктора на год решили перевести служить в часть. Он попросился на Камчатку. Отслужив положенное, в Москву не вернулся. Обидно, но вскоре Виктор стал пить. А был очень талантливым человеком: писал стихи и музыку, прекрасно пел…

Что остальные? Я окончила Институт иностранных языков имени Мориса Тореза, 20 лет проработала в “Интуристе”, возглавляла коммерческую фирму в Центре международной торговли, объездила весь мир. Наша младшая, Алла, окончила ГИТИС, потом Высшую партийную школу, защитила кандидатскую диссертацию, работала на телевидении.

Стаханов недолго царствовал в столице. В 1957 году он уехал из столицы в Донбасс. По словам его дочери, Алексея Григорьевича просто сослали. После смерти Сталина Стаханов очень болезненно воспринимал критику в его адрес. В результате у него начались постоянные стычки с Хрущевым. Получалось, что Стаханов Хрущеву мешал, потому что слово знаменитого шахтера было веским, к его мнению прислушивались. Накануне Дня шахтера в министерство присылали списки для награждения, где в основном были начальники участков и шахт. Стаханов лично выяснял, кто лучший из забойщиков и крепильщиков, и менял в списках фамилии. В наградном отделе Алексей Григорьевич нажил себе много врагов. Как–то в пылу спора Хрущев крикнул ему: “Я знаю, я шахтер!” Тот взвился: “Какой ты шахтер?!” Никита Сергеевич пригрозил: если Стаханов не уедет в Донбасс — положит партийный билет на стол. Алексей Григорьевич вспылил, кинул Хрущеву на стол партбилет, а уходя, крикнул: “Я как был коммунистом в душе, так им и останусь!” Кто–то из секретариата догнал его уже на улице и отдал билет...

Некоторое время Алексей Григорьевич проработал на скромных должностях в угольных трестах. После работы в министерстве это было для Стаханова концом всего. Уехав из Москвы, он сломался. 7 Ноября и 1 Мая его приглашали в качестве почетного гостя на трибуну, но он уже понимал, что “эпоха Стаханова позади”. У Стаханова были достаточно натянутые отношения с Сусловым. Несколько раз знаменитому шахтеру собирались присвоить звание Героя Соцтруда, но Суслов отказывался подписывать. Только под нажимом других лауреатов вынужден был согласиться.

— Папа много пил, и дело уже шло к инсульту. В это запойное время около него появилась одна тетка с арбузными грудями — он ее выгнал, потом к нему прикипела родственница парторга Антонина. По пьяной лавочке она затащила отца в загс и расписалась с ним. Мама написала жалобу в прокуратуру… Брак признали недействительным. Антонина все–таки оставила себе фамилию Стаханова и тут же попыталась воспользоваться ею. Первый секретарь обкома ЦК Украины позвонил мне: “Я “жену” вашего отца в дверь выгоняю — она лезет в окно… Говорит, Стаханову нужно 30 метров тюли и гардины”. Потом все это добро Антонина продала…

— Жительница города Шимска Наталья Васильевна Галкина, чье детство и юность прошли в донецком городе Торезе, вспоминала, как “пьяный Леха Стаханов гонялся за женой с именным пистолетом. Разбушевавшийся герой социалистического соревнования орал: “Убью, сука!” Стаханову все сходило с рук: милиция не забирала дебошира”.

— Когда отец уехал в Торез, то именное оружие подарил мужу маминой сестры. Еще один пистолет папа утопил в пруду. А в Торезе ему уже было тяжело руку поднять — какие там дебоши… Надо сказать, после смерти Стаханова появилось немало “очевидцев”, помнящих Алексея Григорьевича. Как–то журналист удивил меня, сказав, что прочитал воспоминания одного из “друзей” Стаханова, который утверждал, что настоящая фамилия отца была… Стаканов. Я не один раз была с отцом на его родине — в деревне Луговая на Орловщине — и убедилась: всю жизнь на одной стороне села там жили Зиборовы, а на другой — Стахановы.

Еще один солидный телеканал сообщил, что Стаханова погубила любовь к карточной игре. Какая глупость! Отец играл лишь в подкидного дурака, и мы — домашние — знали: не дай бог его обыграть! Он был страшно обидчивый. Мог, например, после проигрыша, когда мы садились смотреть телевизор, выкрутить пробки…

— Донецкие газеты писали, что Алексей Григорьевич скончался в психиатрической больнице.

— Торез — небольшой городок. Отделение, где лежали больные с поражением сосудистой системы головного мозга, находилось в психбольнице. У отца была отдельная палата, а дальше по коридору — большая общая комната, куда он постоянно сбегал. Отец привык находиться в гуще событий... Главврач говорил дежурным сестрам: “Оставьте крайнюю койку в общей палате свободной — Стаханов все равно придет сюда спать”. Из–за своей любви ко всему общественному он и умер. Кто–то в общей палате бросил на пол шкурку от яблока — отец поскользнулся и ударился головой об острый угол стола. Это был несчастный случай. Столь любимая им песня “А молодого коногона несут с пробитой головой...” стала символичной.

Отец умер 4 ноября 1977 года. Его похороны, согласно христианским канонам, должны были состояться на третий день после кончины — 7-го числа. Власти поспешили организовать церемонию прощания 6-го. Прямым текстом нам было сказано: после поминок утром 8 ноября никто из шахтеров просто не выйдет на работу...

Через год город Кадиевка, где Алексей Григорьевич установил свой рекорд, был переименован в город Стаханов. До сих пор этот населенный пункт остается единственным в мире городом, названным в честь рабочего человека.

источник- http://www.mk.ru/blogs/idmk/2003/07/21/mk-daily/14370/  Светлана САМОДЕЛОВА