У них не было шанса ( Еврейский антифашистский комитет )

 

Что предшествовало этой трагедии? Точнее, что стало поводом к ней?

 

Передо мной известная обостренным односторонним вниманием к национальной проблеме маргинальная газетенка. На ее страницах «историк» Юрий Качановский старается выглядеть объективным исследователем личности Сталина. С удивительной наивностью (хотя вряд ли это наивность) Качановский полагает, что антисемитом Иосиф Виссарионович стал не сразу. В доказательство свой гипотезы «историк» выдвигает такой «веский» аргумент: «Среди его (Сталина. – В.П.) самых доверенных, самых близких людей были евреи – Лазарь Каганович и Лев Мехлис». Как будто Качановский забыл, что обоих заплечных дел мастеров объединяли с «великим вождем» вполне определенные общие цели. И Каганович, и Мехлис были в первых рядах целой армии палачей, на которых держался режим кровожадного тирана.

«В конце 30-х, – отмечает Качановский, – отношение Сталина к евреям оставалось положительным». И далее находит «стрелочника», «виновного» в трагедии Еврейского антифашистского комитета.

По Качановскому получается, что причиной изменения сталинского отношения к евреям стал для «отца народов»... приезд в Москву посла Израиля Голды Меир. Вернее, не сам приезд, а связанные с ним события. Вот как их описывает сама Голда, которая после торжественной церемонии вручения верительных грамот отправилась в канун еврейского Нового Года в московскую синагогу. «...Улица перед синагогой была неузнаваема. Она была забита народом. Тут были люди всех поколений: и офицеры Красной армии, и солдаты, и подростки, и младенцы на руках у родителей. Обычно по праздникам в синагогу приходили примерно сто-двести человек – тут же нас ожидала пятидесятитысячная толпа. Без парадов, без речей, фактически без слов евреи Москвы выразили свое глубокое стремление, свою потребность участвовать в чуде создания еврейского государства, и я была для них символом этого государства».

Хотя Сталин действительно отреагировал на это событие как безжалостный тиран, часть подданных которого посмела выразить обожание кому-то или чему-то помимо него, трудно согласиться, что обычно последовательный в своих действиях вождь поддался сиюминутному импульсивному порыву и сразу, вдруг невзлюбил евреев. Думается, корни его антисемитизма уходят в прошлое семинариста-недоучки. А потом на пути его революционной карьеры постоянно становились куда более образованные Троцкий, Зиновьев и другие коммунисты-евреи. 

Началась беспримерная по масштабам травля евреев, которых поначалу отождествляла «антипатриотическая группа театральных критиков». Они «утратили свою ответственность перед народом, являются носителями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему безродного космополитизма» («Правда», 29 января 1949 года).

Логическим завершением этой травли, ее апофеозом стал арест в январе 1949 года членов Еврейского антифашистского комитета, сыгравшего в годы войны неоценимую политическую роль и в значительной мере содействовавшего оказанию американской помощи Советскому Союзу. По приговору суда летом 1952 года тринадцать членов АЕК расстреляли. Уцелела действительный член Академии наук СССР Лина Соломоновна Штерн, приговоренная к трем с половиной годам лишения свободы и пяти годам высылки. (Спустя три года Верховный суд отменил приговор по делу АЕК «за отсутствием состава преступления».)

По всей стране начались аресты еврейской интеллигенции и готовилась новая громкая расправа над ней – знаменитое «дело врачей»...

Подобные дела сталинские подручные проводили, руководствуясь принятым еще 1 декабря 1934 года законом. Вот его полный текст:

«Внести следующие изменения в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик по расследованию и рассмотрению дел о террористических организациях и террористических актах против работников Советской власти:

1. Следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней.

2. Обвинительное заключение вручать обвиняемым за сутки до рассмотрения дела в суде.

3. Дела слушать без участия сторон.

4. Кассационного обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать.

5. Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговоров».

Пояснение для тех, кто не слишком хорошо разбирается в юриспруденции: «без участия сторон» – это значит без защитника, то есть фактически без состязания. Подсудимый не имел права опровергать аргументы и выводы обвинения, а значит у него не было ни единого шанса на благоприятный исход судилища. 

В предлагаемой вашему вниманию подборке – рассказы об уничтожении членов АЕК историка Якова Этингера и о «Черной книге» вице-президента Российского центра Холокост Ильи Альтмана, а также воспоминания детей расстрелянных членов АЕК – Надежды Железновой-Бергельсон и Давида Маркиша.

  

ЗА ПОМОЩЬ ОТЕЧЕСТВУ – К ВЫСШЕЙ МЕРЕ

Яков Этингер

 

Еврейский антифашистский комитет был создан в годы Великой Отечественной войны. Еще 25 августа 1941 года, через два месяца после начала войны газета «Правда» под заголовком «Братья-евреи во всем мире!» опубликовала большое обращение группы советских деятелей науки и культуры еврейской национальности, в котором евреи всего мира призывались к активной борьбе против германского фашизма и оказанию посильной помощи Красной армии, которая в тот момент вела тяжелые бои с немецко-фашистскими захватчиками. Среди подписавших это обращение были такие видные представители еврейской общественности нашей страны, как народные артисты СССР Соломон Михоэлс и Самуил Самосуд, народный артист РСФСР Владимир Зускин, поэт Перец Маркиш, писатель Давид Бергельсон, лауреаты международных конкурсов пианистов Яков Глиер и Эмиль Гилельс, лауреат международного конкурса скрипачей Давид Ойстрах, академик архитектуры Борис Иофан, известный писатель и публицист Илья Эренбург и многие другие.

 

Официально Еврейский антифашистский комитет был сформирован 7 апреля 1942 года. В состав комитета вошли видные представители еврейской интеллигенции во главе с всемирно известным актером и режиссером Соломоном Михоэлсом. Главной задачей комитета была организация помощи Советскому Союзу со стороны зарубежных евреев. Однако, в силу самого факта его существования, комитет стал также органом еврейской общественной деятельности внутри страны.

Надо сказать, что помимо Еврейского антифашистского комитета в то время были созданы и другие комитеты подобного рода: Славянский, Женский, Молодежный и Антифашистский комитет советских ученых. Все они преследовали аналогичные цели мобилизации различных слоев населения на борьбу с гитлеровской агрессией и установление контактов с мировой общественностью для координации совместных действий против нацизма. В частности, именно международные связи Еврейского антифашистского комитета обеспечили получение от еврейских организаций США безвозмездной материальной помощи – продовольствием, одеждой, медикаментами, а также валютными средствами для населения Советского Союза и борющейся Красной армии.

В этой связи большое значение имела поездка в 1943 году в США руководителей ЕАК С. Михоэлса и известного поэта И. Фефера. Эта поездка привлекла к себе внимание широких слоев американской общественности.

 

Находясь в 1993 году в Америке, я познакомился с довольно влиятельным пожилым еврейским бизнесменом Сэмом Фишером. Он рассказал, что в 1943 году восемнадцатилетним юношей присутствовал на массовом митинге, устроенном еврейскими организациями в Нью-Йорке в честь московских гостей. Зал был переполнен. Соломон Михоэлс страстно призывал американских евреев помочь сражающейся с фашизмом Красной армии. Тут же в зале был организован сбор средств для Советского Союза. В центре зала поставили большую коробку, и за несколько часов было собрано несколько десятков тысяч долларов.

Однако после войны, по мере нарастания антисемитских тенденций в политике сталинского руководства органы безопасности, и ранее пристально наблюдавшие за ЕАК, приступили к разработке дела о его якобы националистической деятельности.

12 октября 1946 года Министерством государственной безопасности СССР была направлена записка в ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР, озаглавленная: «О националистических проявлениях некоторых работников Еврейского антифашистского комитета». После получения этой записки заведующий отделом внешней политики ЦК ВКП(б) М. А. Суслов приказал организовать проверку деятельности ЕАК. О результатах этой проверки он доложил ЦК ВКП(б) 19 ноября 1946 года. В докладной записке Суслова отмечалось, что в годы войны Еврейский антифашистский комитет сыграл известную положительную роль в мобилизации еврейского населения на борьбу с немецким фашизмом, но после окончания войны положительная роль комитета оказалась исчерпанной. Ссылаясь на результаты проверки, Суслов утверждал, что деятельность ЕАК стала политически вредной. Основной порок, по мнению Суслова, состоял в том, что она приобретала все более националистический, сионистский характер и объективно способствовала усилению еврейского реакционного буржуазно-националистического движения за границей и подогреванию националистических сионистских настроений среди некоторой части еврейского населения СССР. Отдел внешней политики ЦК ВКП(б) внес на рассмотрение вопрос о дальнейшем существовании ЕАК, считая необходимой его ликвидацию. Записка аналогичного содержания была направлена 26 ноября 1946 года Сусловым лично Сталину. Однако в тот момент решение о ликвидации Еврейского антифашистского комитета принято не было, хотя в стране уже вовсю шли аресты лиц еврейской национальности, от которых органы МГБ незаконными методами пытались получить показания об «антисоветской направленности» деятельности ЕАК. За ходом этой работы МГБ непосредственно наблюдал Сталин. Именно он и дал указание ликвидировать 13 января 1948 года в Минске С.М. Михоэлса.

26 марта 1948 года МГБ СССР направило в ЦК ВКП(б) и Совет министров новую записку о Еврейском антифашистском комитете, в которой утверждалось, что руководители ЕАК являются активными националистами, проводят антисоветскую националистическую работу, особенно проявившуюся после поездки Михоэлса в 1943 году в США, где имел место контакт с лицами, якобы связанными с американской разведкой.

Уже к началу 1948 года сценарий всего «дела» о еврейском национализме был разработан сотрудниками МГБ. Были заготовлены «признательные» показания некоторых арестованных, и они-то вместе с записками МГБ и послужили основанием для ареста всех будущих участников процесса 1952 года.

Среди тех, кого власти наметили для ареста и суда, были видные представители интеллигенции еврейского происхождения. По сценарию, разработанному в МГБ, Еврейский антифашистский комитет должен был предстать как координирующий центр националистической антисоветской шпионской деятельности, руководящий широко разветвленной во всем Советском Союзе еврейской буржуазно-националистической организацией.

С делом ЕАК искусно связывали и многие другие судебные дела, которые велись в МГБ СССР или проходили в Военной коллегии Верховного Суда СССР. В общей сложности таких дел было около семидесяти. Среди них – «организации еврейских буржуазных националистов» на заводе имени Сталина в Москве, на Кузнецком металлургическом комбинате и в средствах массовой информации. В это же время состоялся процесс над руководящими работниками Еврейской автономной области.

В марте 1952 года было принято постановление начать следствие по делам всех лиц, имена которых фигурировали в ходе допросов по делу ЕАК. Всего в это дело было вовлечено 213 человек, среди которых немало известных деятелей науки, литературы и искусства: И. Эренбург, В. Гроссман, С. Маршак, М. Блантер, академик Академии медицинских наук Б. Збарский, профессор-историк Л. Зубок, поэт Б. Слуцкий и многие другие. Из этого большого числа лиц, намеченных к аресту или уже арестованных, министр госбезопасности С. Д. Игнатьев распорядился сформировать группы для будущих процессов. Сжигались книги еврейских писателей. Эта же участь постигла библиотеку Еврейского театра в Москве. Кстати пришелся опыт нацистских инквизиторов, сжигавших на кострах произведения еврейских ученых и писателей, а потом и их самих.

16 ноября 1949 года советские власти закрыли Государственный еврейский театр и все четырнадцать еврейских театров страны.

Надо сказать, что в Израиле следили за развитием событий в СССР с нескрываемой тревогой. Уже в ноябре 1949 года израильская печать сообщала об исчезновении еврейских писателей Фефера, Бергельсона и Маркиша. Тогда же в израильской печати впервые появились сообщения о возможности переселения миллионов евреев из Украины и Белоруссии в Биробиджан. Американская пресса писала об антисионистском походе в СССР и о существовании у советского руководства далеко идущих планов в отношении еврейского населения.

 

 

Трагедия еврейского Антифашистского комитета, лекция (Александр Локшин)

 

 

 

 

 

 После ХХ Съезда КПСС сторонники Сталина приводили в его защиту довод, не способный убедить даже самых наивных: «Виноват не вождь, а его окружение». Как будто не сам Иосиф Виссарионович тщательно подбирал партийный и государственный аппарат, иными словами – преступную группу, беспрекословно исполняющую любое указание главаря. Иначе как объяснить, что среди множества вовлеченных в дело Еврейского антифашистского комитета высоких чиновников не нашлось ни одного – подчеркиваю – ни одного! – пытавшегося – нет, не выступить против откровенно абсурдного дела (это было бы чрезвычайно опасно), но хотя бы проявить йоту снисхождения к попавшим в их руки невинным людям. Напротив, палачи и провокаторы с наслаждением мучили свои жертвы, пытаясь, часто по собственной инициативе, навесить на них все новые и новые обвинения, чтобы выслужиться перед хозяином. Членов ЕАК использовали, когда в них была нужда, и уничтожили за ненадобностью после войны, заодно дав волю своим антисемитским порывам.

О том, как по крупицам, в основном членами ЕАК, собирались свидетельства преступлений нацистов рассказывает следующий материал.

 

БЕЛЫЕ ПЯТНА «ЧЕРНОЙ КНИГИ»

 

Илья Альтман

 

В конце восьмидесятых годов прошлого века тема «Черной книги» была одной из самых популярных в московской периодике. Давид Гай под символическим заголовком «Рукописи не горят» сообщил в «Вечерней Москве» о находке одного из вариантов книги. Примерно тогда же мне посчастливилось быть в числе первых исследователей, работавших с документами фонда Еврейского антифашистского комитета в СССР. Этот фонд, поступивший в архив, ныне называемый Государственным архивом Российской Федерации, никогда не являлся официально «секретным». Но доступ к нему был строго ограничен. Материалы поступили сюда из архива КГБ еще в 1955 году. Фонд состоял из документов, служивших «вещественными доказательствами» в ходе следствия по делу ЕАК и содержал немало пометок следователей, тщетно искавших следы «еврейского буржуазного национализма». 30 объемистых папок были объединены одним заголовком – «Черная книга». Здесь по алфавиту авторов или названий хранились как законченные рукописи, так и подготовительные материалы и отдельные документы. Полный вариант «Черной книги» вышел с нашим предисловием в Вильнюсе в 1993 году. В том же году появилось подготовленное Государственным архивом Российской Федерации и «Яд ва-Шем» первое совместное российско-израильское документальное издание «Неизвестная черная книга», инициатором и одним из составителей которого мне довелось быть.

 

Одной из задач, поставленных при создании Еврейского антифашистского комитета в СССР, был сбор документальных материалов об уничтожении евреев нацистами. Они регулярно публиковались в виде очерков и свидетельств на страницах органа ЕАК – газеты «Эйникайт». В 1943 году, в ходе визита Соломона Михоэлса и Ицика Фефера в США Альберт Эйнштейн, возглавлявший Американский комитет еврейских писателей, ученых и художников, предложил ЕАК участвовать в подготовке сборника документов о трагедии евреев Европы.

«Черная книга» – один из самых знаменитых международных проектов ЕАК. Первое сообщение о нем появилось в газете «Эйникайт» 27 июля 1943 года. Из членов ЕАК и некоторых известных советских писателей-евреев была создана редколлегия издания. С американской стороны в нее входили писатель Шолом Аш, зять Шолом-Алейхема, известный еврейский публицист Б. Гольдберг, находившийся в изгнании Лион Фейхтвангер. Одно из предисловий книги должен был написать Альберт Эйнштейн. Комитет обратился в Чрезвычайную государственную комиссию по расследованию нацистских злодеяний с просьбой присылать соответствующие документы. Новый импульс проекту дало привлечение к работе Ильи Эренбурга – знаменитого публициста военных лет и члену ЕАК. По его предложению и под его руководством была создана литературная комиссия. Эренбург значительно скорректировал цели и характер издания. Оно, главным образом, рассказывало о судьбе советских евреев. Книга должна была стать «читабельной» и издаваться как сборник не документов, а документальных очерков по отдельным населенным пунктам. Литературная обработка должны была быть минимальной, но содержать цельную картину вместо разрозненных фактов.

Инициаторы «Черной книги» хотели, чтобы о трагедии советских евреев узнал весь мир – ее планировалось издать на 11 языках. Всеволод Иванов и Василий Гроссман, Лидия Сейфуллина и Маргарита Алигер, Виктор Шкловский и Вениамин Каверин, десятки их коллег и помощников по крупицами собирали и обрабатывали письма, дневники, свидетельства.

Создателям «Черной книги» помогали как уцелевшие жертвы, так и сотни евреев-фронтовиков. Любопытно, что еще в июне 1943 года военврач Борис Айзенберг, сообщая писателю о погибших родных в Ессентуках, требовал сообщить об этих фактах в Еврейский антифашистский комитет и «отразить все эти факты в печати».

Реализация задуманного требовала, естественно, согласия высших партийных инстанций. Весной 1944 года Илье Эренбургу в ответ на представленный им в ЦК ВКП(б) проект «Черной книги» заявили: «Работайте. Если книга получится хорошей, мы ее издадим». Знаменитый писатель не без сарказма ответил: «Это не та книга, которая может быть хорошей или плохой, ибо пишем ее не мы, а нацисты».

В начале 1945 года, когда Эренбург был на фронте, ЕАК отправил часть литературных очерков и подготовительных материалов в США. Узнав об этом, Илья Григорьевич вышел из состава литературной комиссии. Завершающую редактуру книги и ее композиционное построение осуществил Василий Гроссман.

Эренбург не остался в стороне от своего детища. В 1946 году он вместе с Михоэлсом подписал письмо на имя Жданова с просьбой ускорить издание книги. Но наступили другие времена. ЕАК вынужден был отказаться от совместной публикации в США и отверг предисловие, написанное Эйнштейном, из-за «крамольной» фразы о том, что евреи своими страданиями заслужили право на независимое государство. Американское документальное издание вышло в 1946 году. Очерков о Холокосте в СССР в нем не было.

В 1947-м советская позиция в отношении образования Государства Израиль изменилась. А вот тема «отдельной еврейской трагедии» представлялась излишней и опасной.

Книга, рукопись которой была среди советских обвинительных материалов на Нюрнбергском процессе, так и не стала «хорошей» в глазах партийных чиновников. ЦК ВКП(б) признал ее издание «нецелесообразным». Забыть предлагалась не только о книге – о самой теме еврейской трагедии.

«Там, где сжигают книги, потом сжигают людей», – говорил Генрих Гейне. Рукопись «Черной книги» и подготовительные материалы к ней не сожгли. Их на долгие годы упрятали в спецхран. Впрочем, копии статей стали «вещественными доказательствами». Многие приговоры людей, расстрелянных и посаженных в лагеря по делу Еврейского антифашистского комитета в 1948 – 1952 годах, содержали упоминание об участии в проекте «Черная книга» как яркий пример «буржуазного национализма». Редакторы «Черной книги» Гроссман и Эренбург, как и многие другие причастные к ней люди, значились в подготовленном МГБ списке кандидатов на арест.

Наши публикации о найденной «Черной книге» в журнале «Горизонт» и «Литературной газете», выступления на радиостанции «Юность» в программах Бориса Боровского привели к потоку писем читателей – они уточняли имена и факты, присылали новые свидетельства и документы. В 1991 году с большим успехом в Центральном доме художника в Москве прошла историко-документальная выставка «Жизнь и судьба “Черной книги”». Ее передвижной вариант увидели посетители десяти городов России и Украины.

Одной из тех, кто откликнулся, была Ирина Ильинична Эренбург, дочь писателя. У нее оказался последний вариант «Черной книги», подписанный в печать в 1947 году. Именно его как литературный памятник и хотела издать Ирина Ильинична, проделавшая огромную работу по исправлению опечаток, уточнению фамилий и географических названий. Не без труда совместно с директором вильнюсского издательства «Йад» нам удалось убедить дочь писателя включить в текст и выделить отдельным шрифтом все цензурные изменения (около 100 страниц текста). Именно такой книга вышла в 1993 году на русском языке; спустя два года была переведена в Германии, а в начале нынешнего – в США. К сожалению, в четырех предисловиях разных авторов к этому изданию содержатся просто фантастические сведения о его истории и фактах Холокоста на территории СССР. Так, утверждается, что эта книга (в неполном варианте) была издана еще в 1946 году... в США на английском, а в СССР – на русском языке. Говорится, что число жертв Холокоста на территории СССР составило 1 миллион человек (а не около половины всех жертв Холокоста в Европе).

К большому сожалению, проигнорировав авторские права и специальную врезку в вильнюсском издательстве, авторы предисловий к американскому изданию приписали покойной Ирине Ильиничне инициативу и всю работу по выявлению цензурных исключений (о коллаборационистах при правке 1945 года) и изъятию всех слов на еврейском языке и упоминаний еврейских праздников и молитв в варианте издания 1947 года, а также составление научных примечаний...

У «Черной книги» действительно непростая судьба. Причастными к ней оказались тысячи людей. Я выступал с рассказами о «Черной книге» в десятках городах России, ближнего и дальнего зарубежья. В столице штата Миннесота, городе Сен-Пол, пожилой человек передал мне фронтовые письма своего брата, спасенного украинской девушкой на Кировоградчине, и переписку с Ильей Эренбургом; сестра русской женщины, казненной с еврейскими детьми в Морозовске, сообщила ее биографию. Уверен, что у читателей этой статьи есть неизвестные нам сведения, которые очень важны для истории Холокоста. Ждем их!

 

 

В.С.Гроссман, И.Г. Эренбург "Черная книга" 1 часть

 

 

 

 

Участие в создании «Черной книги» – нравственный подвиг ее создателей, большинство которых были членами Еврейского антифашистского комитета. Статья Ильи Альтмана убедительно показывает, какие «грехи» в действительности явились причиной ненависти антисемитского руководства страны к евреям. Не лишне напомнить, что уже после смерти «вождя» его верные кадры изо всех сил пытались скрыть, что один из самых ужасных эпизодов Холокоста – Бабий Яр – именно еврейская трагедия.

Когда читаешь о зверствах гитлеровцев и сталинистов, начинает казаться, что они воспитывались где-то на далекой планете по совершенно иным, чем принято людьми, нравственным законам.

И если до сих пор речь шла о всей группе уничтоженных режимом членов ЕАК, то теперь давайте познакомимся с судьбами отдельных людей. На двух примерах читатель может представить себе всю бездну несчастий, в которую Сталин и его приспешники ввергли остальных фигурантов дела ЕАК и их семьи.

 

 ОБЫКНОВЕННОЕ УБИЙСТВО

 

Драма одной судьбы  Надежда Железнова-Бергельсон

 

Мирра Железнова

Лет десять назад в одном из скверов Иерусалима я присутствовала на малочисленном собрании пожилых в основном людей, открывавших памятный камень жертвам сталинских репрессий – членам президиума и сотрудникам Еврейского антифашистского комитета. На скромном монументе, возведенном на средства детей и вдов деятелей еврейской культуры, – двадцать шесть фамилий. На второй строке этого горестного списка – имя Давида Бергельсона, великого еврейского писателя. Его Максим Горький называл новым Шолом-Алейхемом – за то, что он на любимом языке идише блистательно рассказал миру о своем «Глухом» и «Миреле», о любимом Днестре и родной многострадальной культуре, веками пробивавшейся из глухих местечек, из галута – на просторы вселенной. Войдя в семью Поэта, с почтением ношу эту фамилию без малого полвека.

 

...А шестая строка мартиролога отсылала меня в детство, перечеркнутое, разрубленное трагедией, c которой живу всю жизнь: на камне имя Мириам Железновой. Имя моей мамы, первой вошедшей в расстрельные подвалы Лубянки. Ее убили 23 ноября 1950 года... Вот об этой судьбе, неразрывно связанной с трагедией ЕАК, я и попробую рассказать.

Миру Железнову привел и рекомендовал в Еврейский антифашистский комитет летом 1942 года Илья Эренбург. Знаменитый – особенно в годы Отечественной войны – публицист без тени сомнения поручился за представленную им руководству комитета молодую талантливую журналистку. Ей, выпускнице Ленинградского ИФЛИ, едва исполнилось тридцать лет, но ее уже хорошо знали в литературной Москве – мама много и ярко писала о театре, о новинках литературы, об актерах... И вовсе неудивительно, что совсем скоро она нашла себя и в аппарате ЕАК, и в газете «Эйникайт», выпускавшейся комитетом, – стала ее обозревателем по вопросам культуры. Это было время, когда вокруг газеты и самого комитета сгруппировались десятки еврейских писателей и журналистов, от молодежи, делавшей первые шаги на литературном пути, до знаменитых патриархов – таких, как прозаики Дер Нистор и Давид Бергельсон. Для каждого, кто воспринимал войну с фашизмом как личное сражение, антифашистская работа становилась делом жизни. Вот и мама пришла на работу в ЕАК как на личную войну с фашизмом. Десятилетия спустя после ее гибели Александр Борщаговский, автор широко известной трилогии «Обвиняется кровь» (о трагедии еврейской культуры, прошедшей все девять кругов ГУЛАГовского ада), с уважением и теплотой расскажет в своей книге о «блестящей журналистке, трудившейся яростно, как на фронте»...

C первых же шагов в газете Мира Железнова стремительно расширила свои обязанности обозревателя. Она писала о героизме народа, миром поднявшемся против фашизма и гитлеровского нашествия. Идиш мама не знала, ее статьи переводили с русского на еврейский, и это было явлением уникальным – и для «Эйникайт», и для повседневной работы в комитете. Однако материалы Железновой быстро завоевали популярность в Советском Союзе, да и за рубежом (лучшие публикации газеты «Дер Эйникайт» по каналам Совинформбюро передавались на Запад).

Я только начинала учиться, когда родители меня забрали из эвакуации (после разгрома немцев под Москвой мой отец Леопольд Железнов, военный корреспондент «Правды» на Южном фронте, – был назначен главным редактором очень популярной в годы войны газеты «Фронтовая иллюстрация»), но я прекрасно помню оглушительный успех маминого очерка «Статуя» – и в Москве после публикации в «Эйникайт», и на Западе – в газетах союзников. Когда немцев отогнали от Москвы, мама вместе с отцом (так бывало нередко) уехала в командировку на фронт. Вскоре ее очерк о русской матери, пытавшейся отбить сынишку у эсесовцев и замученной, залитой водой на жестоком морозе (до подвига Карбышева еще оставались годы), – перепечатывали самые популярные издания США, Великобритании, Франции, Канады.

Она нередко писала о новых постановках ГОСЕТа, о блестящих ролях Зускина и Михоэлса, об аншлагах в Еврейском театре, куда любили приходить и евреи, и русские, весь цвет артистической, литературной Москвы. Ходили в ГОСЕТ и Жемчужина-Молотова и Каганович...

 

Но чаще всего персонажами очерков Миры Железновой становились евреи – герои партизанской войны, люди фантастических судеб, чудом избежавшие гибели в лагерях смерти. Нашу квартирку в Нижнем Кисельном переулке постоянно заполняли авторы, чьи рассказы буквально потрясали мое детское воображение. Помню, например, горькую исповедь жертвы фашистского ада Сонечки Гурвич (сегодня мамин очерк об этой судьбе опубликован в «Неизвестной Черной книге», вышедшей в Москве в 1993 году). Помню лицо молодой красавицы в гимнастерке с пустым рукавом. Она вырвалась из оккупированной родной Умани, прошла две тысячи километров по Украине и Белоруссии, где попала в партизанский отряд. Это счастливая история, по крайней мере такой она казалась в конце сорок третьего года. Но сколько жестоких трагедий довелось тогда услышать, а маме, готовившей свою книгу документальной прозы о войне, записать. Собирала она материалы и о евреях, сражавшихся на фронтах Великой Отечественной войны – бесстрашно, истинно героически, презиравших смерть, – еще и потому, что дома многих из них ждали только безымянные могилы расстрелянных семей, порушенная навсегда прежняя жизнь...

 

Вот здесь, в этой теме, и таится подспудный смысл (если применимо это слово к кровавому дебошу антисемитизма, возглавленному и благословленному Сталиным) того главного «обвинения», которое – неназванное, неупомянутое даже в протоколе единственного допроса Миры Железновой от 20 мая 1950 года – означало ее смертный приговор. Дело в том, что моя мама первой опубликовала (в газете ЕАК, а затем и в американской, европейской прессе) списки евреев – Героев Советского Союза.

 

Списки Героев с помощью моего отца, продолжавшего работать в ГЛАВПУРе на высоком посту, мама получила совершенно официально, в наградном отделе этого учреждения. Запрос от ЕАК подписывал сам Михоэлс, разрешение давал «сам» Александр Щербаков. В чем же был криминал? Никакой государственной тайны не было в перечнях тех ненавистных Сталину фамилий. Когда летом 1950 года моего отца (разумеется, уволенного из армии и военной журналистики) попытаются исключить из партии (за этим должен был последовать его арест) за «потерю партийной бдительности», он сумеет настоять на официальной экспертизе и доказать, что все данные, использованные Мирой Железновой в печати, были получены ею совершенно официально. Только и это не могло спасти мою сорокалетнюю красавицу-маму: ее страшная «вина» таилась именно в цифре 135. Не так давно военные историки стали открыто признавать, что число Героев Советского Союза – евреев, сражавшихся на всех фронтах Отечественной войны, самим фактом своего существования (причем – прилюдно названного!) коренным образом меняло иерархию межнациональных отношений в стане победителей. Если соотнести цифру награжденных представителей «проклятой нации» и ее процент в общем народонаселении страны, то выходило, что вслед за русским народом-победителем шел ... маленький, на треть истребленный, но не покоренный еврейский...

 

Простить такое открытие ни Сталин, ни его кровавые приспешники, от Абакумова до Рюмина, конечно не намеревались. Но что можно было вменить Железновой (как и всем жертвам этой кровавой вакханалии, членам Еврейского антифашистского комитета)? Национализм?.. То, что она цифрами и фактами подтвердила героизм своих соплеменников? Не случайно при обыске у нас забрали лишь 133 машинописных листка с мамиными статьями («Ваша мать писала только о евреях?»), да еще фотографию мамы в почетном карауле возле гроба Соломона Михоэлса...

Я уже сказала, что Еврейский антифашистский комитет с момента его создания в августе 1941 года был обречен на гибель. Каждый из членов президиума ЕАК да и рядовые его сотрудники, члены редакционной группы, готовившей к изданию «Черную книгу», работники газеты «Эйникайт» и издательства «Дер Эмес» – все они были «под колпаком» МГБ. Каждая партия писем, стекавшихся со всех концов страны к депутату Моссовета Соломону Михоэлсу, фиксировалась «наверху» как доказательство «опасно растущей» (цитирую одно из гэбэшных донесений, с которыми в сороковую годовщину гибели ЕАК познакомилась в Государственном архиве Российской Федерации) роли комитета в жизни страны, только вступавшей в послевоенную эпоху. Каждый документ, представленный на той выставке в Госархиве, казалось, взывал, cлезно молил: «Остановитесь, спасайтесь, безумцы!». А они продолжали энергично работать, выпускать газету и книги, писать – перьями Маркиша и Квитко – чудесные добрые стихи, проникнутые искренней любовью к Советской Родине-мачехе, помогать людскому горю, реки которого могли затопить скромный особнячок на Кропоткинской... Разве могли бы поверить Михоэлс и Лозовский, Бергельсон и Маркиш, главный врач Боткинской больницы Шимелиович, спасший в годы войны тысячи солдат и офицеров, или семидесятилетняя Лина Штерн, уже стоявшая на пороге великого открытия в медицине, что возможен тот январский день сорок восьмого года, когда на окраине Минска будет обнаружен изувеченный труп великого режиссера и актера? Или в то, что через несколько месяцев закроют ГОСЕТ, а уже в конце ноября того же года серые люди в серых шинелях ворвутся в здание ЕАК на Кропоткинской и в короткие часы, учинив там истинный погром, попросту прекратят деятельность комитета, его семилетнюю войну против фашизма, против ксенофобии и антисемитизма, метастазы которого быстро распространялись в порушенной войной стране?.. А потом, уже в конце декабря сорок восьмого, начнутся аресты – всенародно известных писателей, поэтов, ученых с мировыми именами, сотрудников ЕАК, авторов газеты «Эйникайт»...

 

Маму арестовали 4 апреля 1950 года – через 16 месяцев после разгрома комитета. В ту же ночь были арестованы 250 евреев-специалистов на автозаводе имени Сталина (ЗИС) и заводе «Динамо». Об этом странном совпадении я услышала в школе через день-другой после маминого ареста. Дело в том, что в школе № 240, что на улице Рождественке, училось немало дочек гэбэшников из соседнего Варсонофьевского переулка. Некоторые и не скрывали, что знают об аресте моей мамы от домашних. Иные злорадствовали: вот схватили «вредителей», которые должны были на первомайской демонстрации бросить бомбу в «товарища Сталина»... Так или иначе, но совпадение чисел запомнилось. И тому была еще одна причина: в начале сорок шестого года, то есть уже после маминой статьи о 135 Героях еврейской национальности, она получила спешное задание от кого-то в руководстве ЕАК – написать вместе с литератором Самуилом Персовым (он погибнет в один день с Мирой Железновой) о евреях-специалистах двух крупнейших столичных заводов. Об их труде передовиков производства, об их полнокровной творческой жизни – в заводской самодеятельности, в студиях хорового и театрального искусства, о выставках художественных работ на заводах. И мама, и ее соавтор работали с увлечением, встречаясь с множеством людей – от старика-директора заводского ПТУ до начальников цехов, работников заводской амбулатории ... Вскоре стало известно, что этот цикл очерков будет издан отдельной книгой – ее довели до стадии верстки и приостановили по неизвестной причине. А году в пятьдесят втором, обивая очередные пороги в главной военной прокуратуре на улице Кирова, я услышала мамину фамилию из уст женщин, ожидавших вместе со мной приема у какого-то чиновника: «Мира Железнова... муж к ее деятельности не имеет никакого отношения, а проходит по делу Железновой»... Не буду описывать сцены, последовавшей за моим признанием, что я – дочь Железновой: ничем помочь друг другу ни я, ни жены и дети заводчан, уже отбывавших сроки по так и не состоявшемуся «делу ЗИСа и завода “Динамо”», не могли. Напуганные женщины даже не решились взять мой домашний телефон – вдруг прослушка... Только в годы перестройки, когда госбезопасность приоткрыла некоторые свои тайны, когда Александр Борщаговский прочитал 93 тома следственных дел ЕАК, когда я день за днем проводила свои собственные расследования, сопоставляя факты и события тех 226 дней, что провела мама в лефортовской камере, когда, наконец, известный ныне историк Геннадий Костырченко опубликовал свою книгу «В когтях у красного фараона» (1994), стал более или менее ясным бездарный сценарий уничтожения Еврейского антифашистского комитета.

«Ссылка, депортация евреев, – пишет Александр Борщаговский, – не миф, но мифологический, близкий к фантастике образ вожделений и тайных планов Сталина, дополнительный момент ненависти из-за сознания невыполнимости его мечты... Все возраставшая жажда расправы и породила новую волну репрессий».

Бездарный сценарий об «антисоветском подполье» в ЕАК, еврейском заговоре в среде интеллигенции и «террористах» рушился буквально с первых шагов. Ни страшные побои и издевательства, ни пропасть предательства, в которую были брошены комитетчики и другие арестованные, все это не сломило героев-страдальцев. Процесс разваливался на глазах и, как известно, не состоялся.

Отсутствовал заказанный Сталиным террор. «А без параграфа о терроре и о готовности к террору обвинение представлялось сиротским, незавершенным» (А. Борщаговский). И вот тогда в ход пошел еще один вариант сценария, согласно которому террористической деятельностью должны были заниматься евреи-специалисты двух московских заводов «под руководством» связной ЕАК – Миры Железновой. Ее арестовали, как уже сказано, вечером 4 апреля 1950 года. А 4 июня случилось невероятное: мне передал записку от мамы паренек, явно служивший внутри Лефортовской тюрьмы. Я не знаю других таких примеров, не обижусь на тех, кто не поверит мне, но это было... В записке мамы, обращенной к отцу и ко мне, полной любви и страдания, были и такие слова: «Обвинения, предъявленные мне, чудовищны. Я ничего не подпишу, и значит, мы никогда не встретимся».

Она ничего не подписала, в ее деле – два листка: протокол допроса от 20 мая 1950 года и – смертный приговор, под которым стоит подпись генерал-лейтенанта Чепцова. Через пять лет он откликнется на одно из десятков моих писем в Военную коллегию Верховного суда СССР, после получения справки о посмертной реабилитации мамы (5 января 1956 года) пригласит в свой кабинет и со слезами (!) на глазах будет уговаривать не искать мамину тень и начинать новую жизнь. Тем более, что у этого палача были все основания говорить о «новой жизни»: через месяц-другой мне предстояло стать матерью. Никогда не пойму этой тупой жестокости... Как не понимаю и не могу по сей день разгадать другую загадку: пять лет назад на мемориальной конференции, посвященной 45-й годовщине расстрела мучеников ЕАК, выяснилось, что в деле Еврейского комитета еще много загадок: в архиве Сталина, например, найдено «дело», заведенное госбезопасностью на Миру Железнову... в декабре 1952 года.  Расстрелянная двумя годами раньше, она выступала в этом эпизоде как глава террористической организации, в которую входили столь известные ученые- оборонщики, что их имена даже не были названы. Однако я не теряю надежды найти ответы на загадки, казалось бы, оставшиеся в прошлой жизни, но мучающие меня и поныне.

«Эпохи имеют свойство заканчиваться. Важно уметь вовремя поблагодарить их за уроки» – прочитала недавно в статье умного и хорошо мыслящего публициста. И не согласилась: мне не за что благодарить эпоху, перечеркнувшую мою жизнь в шестнадцатилетнем возрасте. А вот ее уроки нам надо помнить всем: прошлое, даже фантастически страшное, имеет способность возвращаться...

 

 

«Мне не за что благодарить эпоху». Страшные слова. Думаю, не так уж много в мире найдется стран, чьи подданные решатся их произнести. А ведь евреи во время Великой Отечественной войны прекрасно доказали свою преданность Родине. И не их вина, что Родина стала для многих из них злой мачехой. Как для поэта Переца Маркиша и его семьи.

 ЧСИР

Давид Маркиш

 

За месяц до ареста отца – еврейского поэта Переца Маркиша, в нашем парадном каждую ночь дежурили «топтуны». Чтобы он не вздумал прямо из постели сбежать в Европу, Америку, Японию, Израиль или любую другую капиталистическую страну (возьмите карту мира и дайте волю фантазии). После того как взяли многих сподвижников отца по Еврейскому антифашистскому комитету, мы ждали «гостей» с Лубянки как нечто неизбежное.

И они пришли. Отец попросил показать ордер на арест. «Какой арест? – добродушно развел руками старший. – Зачем вы драматизируете? Мы отвезем вас к министру государственной безопасности Абакумову, побеседуете с ним часок и вернетесь сюда».

Через час пришел не отец, а полковник МГБ. Он принес ордер на арест. Было это 8 января 1949 года.

Буквально за день до ареста отец спрятал у надежных людей самое дорогое – рукописи. Была среди них и известная поэма «Сорокалетние».

 

Арест членов Еврейского антифашистского комитета и расправа над ними стала скоро самым мощным катализатором эмиграции евреев из Советского Союза в Израиль.

Абсурдное обвинение в шпионаже в пользу сразу нескольких стран и попытке «евреизировать» Крым не в последнюю очередь объяснялось раздражающей коммунистов популярностью, которой пользовался комитет у советских евреев. Они писали туда письма с просьбой помочь решить их проблемы, связанные главным образом с последствиями войны.

Его отец – Маер Шульфер - был офицером Красной армии, а впоследствии врачом и адвокатом. Далее: http://www.uznayvse.ru/znamenitosti/biografiya-yan-arlazorov.html Перец Маркиш с женой Эстер и сыном Давидом. Черновицы, 1946

А в 1952 году семью Переца Маркиша выслали на десять лет как ЧСИР – членов семьи изменника Родины. Мне шел тогда четырнадцатый год. Нас арестовали и повезли, как было сказано в предписании, «в отдаленные районы Казахстана» под надзор местной комендатуры. Отдаленным районом оказался Б-гом забытый кишлак Кармахчи. Удаляться от кишлака можно было не более чем на пять километров, под угрозой двадцатилетнего срока каторги. На несколько десятков казахов приходилось несколько сотен таких же, как мы, бедолаг, согнанных о всего Союза: русские, украинцы, евреи, корейцы, греки, чеченцы и другие народности Северного Кавказа оказались членами большой общины, обреченной подручными Сталина на нищенское полуголодное прозябание. Это был странный, какой-то виртуальный мир.

Человек сто пятьдесят трудились на местном заводике по производству никому не нужной буровой дроби, для остальных работы не было. Кое-как нас кормили огороды, разбитые в степи в двух километрах от Кармахчи, да нехитрые профессии мастеровых – парикмахеров, сапожников и т.п. Кроме того, серьезным подспорьем были во множестве водившиеся в Сыр-Дарье сомы, которых местные не ели, считая, что эти рыбы разносят распространенную в тех местах проказу.

Дополнительным доходом стала для меня игра на тарелках. (Слуха у меня абсолютно не было, но я начинал писать стихи и обладал хорошим чувством ритма.) Местные лабухи сколотили похоронный оркестр и провожали в последний путь покойников, а умирали люди в то время часто. Нас сытно кормили на поминках и давали кое-что с собой...

Вскоре через Кармахчи повели железнодорожную ветку на Байконур. Строители были сплошь отпетые уголовники, освобожденные по первой после смерти «великого вождя» амнистии. Они держали в страхе всю округу. Грабежи, насилия и другие преступления стали обычным делом. Однажды кто-то сорвал с головы старика-чеченца шапку – переходивший из поколения в поколение символ рода, предмет гордости семьи. Это стало последней каплей в чаше терпения горячих кавказцев. В ту же ночь чеченцы вырезали целый вагон, в котором жили строители-уголовники. Остальных срочно заменили другими, более спокойными...

После смерти главного мучителя режим нашего содержания соблюдался не столь строго, а спустя два года после ареста нас освободили.

Мысль об эмиграции возникла сразу по возвращении из ссылки. Чему очень способствовала прочитанная еще в ауле книга Фейхтвангера «Иудейская война». Именно эта книга во многом подсказала, как распорядиться дальнейшей судьбой.

Начался мучительный период освобождения из цепких объятий родины. Попытка уехать в Израиль через Польшу (была тогда такая возможность) провалилась. Около двух лет я находился в отказе. И все-таки вырвался в страну обетованную. Куда увез радостные и горькие воспоминания об отце, слившиеся во мне в образ поэта Переца Маркиша. В память о нем я перевел на русский язык его стихи, среди которых та самая поэма «Сорокалетние»...

Читая эти материалы, будто проходишь по всем кругам дантова ада. Здесь каждая строка – «на разрыв аорты» – как говорил О. Мандельштам о высшем, на последнем пределе, напряжении душевных сил.

В эти скорбные дни мы не только преклоняемся перед памятью уничтоженных режимом членов Еврейского антифашистского комитета, но и предостерегаем на будущее: террор был поддержан снизу, и только потому стал возможен столь широкий его разгул. А значит, рано списывать в архив зловещую фразу Дантона, произнесенную в национальном Конвенте 26 ноября 1793 года: «Народ требует – и он прав, – чтобы террор был поставлен в порядок дня».

И еще один исторический факт, мимо которого трудно пройти. Перед тем как покончить самоубийством, Гитлер оставил предсмертное письмо, в котором завещал уничтожать евреев. Мир не успел еше зализать военные раны, как большевистское руководство с энтузиазмом подхватило завет бесславно завершившего свой кровавый путь фюрера.

Вступление, комментарии и материалы подготовил В. Познанский

источник- http://www.lechaim.ru/ARHIV/124/poznansk.htm