«ДА ТЫ с ума сошла — петь на улице в такую погоду!» Повернувшись, она увидела холеного господина лет сорока, в элегантном костюме и лайковых перчатках. В глазах незнакомца сквозила легкая усмешка. Этого Эдит простить не могла, поэтому грубо ответила: «А есть-то мне что-то надо!» Развернулась и зашагала прочь. Но случилось нечто невообразимое — господин закричал вдогонку: «Хочешь выступать в кабаре?» Не веря своим ушам, Эдит остановилась. «Послушай, меня зовут Луи Лепле, — продолжил мужчина. — Я владелец кабаре «Жернис». Если хочешь, приходи завтра в четыре, я тебя послушаю». Потом он оторвал от газеты, которую держал в руках, клочок бумаги и написал на нем адрес. «Да, и вот еще что, купи себе поесть», — незнакомец протянул Эдит пятифранковую банкноту.
Очутившись в кафе, Эдит заказала бифштекс. Поглощая горячий кусок говядины, она прикидывала в уме, что же на самом деле хочет от нее этот странный господин. Эдит было всего девятнадцать, но она уже давно не верила в сказки.

Родная улица
 

СВОЮ мать Эдит не помнила. Но отец рассказывал, что та была певичкой в кабаре. Пока он ловил такси, чтобы доставить жену в больницу, та родила прямо на тротуаре. Девочку приняли два полицейских, которые той ночью обходили квартал.
Это было в 1915 году. На улице стояла холодная декабрьская ночь. Полицейский, патрулировавший район, услышал крики. Прямо на улице рожала женщина. Так на свет появилась маленькая Эдит, которой в будущем предстояло стать великой певицей.
Ее матерью была актриса-неудачница Анита Майяр, выступавшая под псевдонимом Лина Марса, а отцом - уличный акробат Луи Гассион. Когда родилась дочь, он был на фронте - шла Первая мировая война. Впрочем, вскоре Луи получил двухдневное увольнение и смог увидеть новорожденную.
К несчастью, вскоре Анита решила, что материнская доля - не для нее. Молодая мамаша уже через месяц потеряла интерес к ребенку. Она сбагрила его бабке — алкоголичке с многолетним стажем. Впрочем, и сама она любила приложиться к бутылке. Условия, в которых девочка провела первые два года, были, мягко говоря, жутковатыми.Та кормила ребенка вином, разбавленным водой, приговаривая, что это полезнее молока. К двум годам девочка совсем одичала. И тут в ее жизни возник отец. Через два года Луи Гассион вернулся с фронта. Он немедленно отвёз истощенную от дистрофии малышку в Нормандию - к своей матери, которая работала в ... публичном доме кухаркой...
 

Здесь Эдит жилось не в пример лучше, чем у бабки-пропойцы. Тут-то и выяснилось, что девочка... слепа. Диагноз врача звучал неутешительно - зрение не вернется никогда. В то время девочка приобрела особую чувствительность рук, движения которых в будущем во многом создадут ее сценический образ.
«Я всегда считала, что период жизни во мраке дал мне способность чувствовать не так, как другие люди. Много позднее, когда мне хотелось полнее понять, услышать, "увидеть" песню, я закрывала глаза.»
Темнота навсегда останется для певицы символом сосредоточенности, самоуглубленности и... творчества. На сцену она будет выходить только в черном.
Ее каждый день купали в ванной, чисто одевали и вкусно кормили. А девицы так еще и сладостями баловали.
Однажды когда никаких других надежд не оставалось, бабушка Гассион повезла внучку в городок Кармель де Лизье на могилу Святой Терезы. Вместе с ними, смыв косметику, отправились все обитательницы публичного дома. Через несколько дней после паломничества случилось чудо - девочка прозрела. Поездку назначили на 19 августа 1921 года, а 25 августа 1921 года Эдит прозрела. Ей было шесть лет. Первое что она увидела — это клавиши пианино. Но глаза её так и не наполнились солнечным светом. Великий французский поэт Жан Кокто, влюблённый в Эдит, называл их «глазами прозревшего слепца».
«Моя жизнь началась с чуда. В четыре года я заболела и ослепла. Я жила тогда у бабушки в Нормандии. Бабушка отвезла меня в Лизье к алтарю святой Терезии и вымолила у нее мое прозрение. С тех самых пор я не расстаюсь с образами святой Терезии и младенца Иисуса. А оттого, что я верующая, смерть не страшит меня.»
Но стоило девочке немного подрасти, как местный кюре настоял на том, чтобы невинное дитя убрали из дома разврата. В школе, куда вскоре пошла Эдит, ее ждала стена отчуждения - родители одноклассников не приветствовали появление рядом со своими отпрысками девочки, жившей в публичном доме.
И вновь в жизни Эдит появился отец. Он забрал ее в Париж, где уже много лет занимался ремеслом уличного акробата. Правда, от мысли сделать из нее гимнастку пришлось довольно быстро отказаться. У девочки не было подходящих задатков. Зато горло у дочки, как выражался папаша, было луженое. Они вместе работали на площадях - он проделывал акробатические трюки, а она исполняла песни... Пела Эдит действительно громко и с чувством, будь то «Марсельеза» или слезливая песенка о соблазненной девушке, которая «стала отдаваться каждому». Когда Эдит исполнилось пятнадцать лет, она познакомилась со своей младшей сестрой по отцу Симоной. Мать Симоны настаивала на том, чтобы одиннадцатилетняя дочь начала приносить в дом деньги, отношения в семье, где кроме Симоны росли еще семеро детей, складывались тяжелые, и Эдит забрала младшую сестру к себе, а это не понравилось отцу. Эдит и Симон были очень дружны и сохраняли близкие отношения до конца жизни.

 

 

Эдит Пиаф - Милорд

 

 

 

 

«Моя консерватория - это улица. Мой ум - это интуиция.»

Репертуар у малышки был вовсе не детский. Впрочем, и сама Эдит довольно скоро перестала быть ребенком. Ее отец любил заложить за воротник. В 14 лет она ушла от отца и стала самостоятельно зарабатывать на жизнь пением, выступая на тех же улицах. В этом же возрасте она впервые узнала мужчину. Это не было любовью, просто любопытство. Худенькая, хрупкая и маленькая, Пиаф никогда не считалась красавицей. Она и сама говорила: "У меня маленькая грудь и маленький зад... Но я все же привлекаю к себе мужчин!" Влюблялась она регулярно и так же регулярно бросала любовников. Так было всю ее жизнь. Если бы она захотела придумать девиз, под которым проходили ее любовные связи, он звучал бы так: «От мужчины надо уйти до того, как он подумает, не уйти ли ему». Во время работы в кабаре "Жуан-ле-Пен" она познакомилась с Луи Дюпоном.
Первая любовь пришла, когда ей исполнилось 17. Луи был обычным рассыльным в продуктовом магазине, на год старше ее. Они вместе поселились в маленьком номере дешевой гостиницы, по размерам напоминающем платяной шкаф. Он переехал к сестрам в тот же день, когда с ними познакомился, и в ту же ночь оказался в

их кровати (второй просто не было). Любовные упражнения молодоженов ничуть не мешали Симоне крепко спать — как говорится, в тесноте, да не в обиде. Симон позже написала: "Душа Эдит была чистой. Ничто не могло ее испортить. Может быть, это и не очень хорошо, когда в одной и той же постели спят сразу трое, но в 17 лет любовь кажется такой чистой и прекрасной, что я не обращала на них никакого внимания и засыпала, как ребенок".

дочь Эдит Пиаф - Марсель Дюпон (1933-1935)

Идиллия продолжалась несколько месяцев. А когда молодые разбежались в разные стороны, выяснилось, что Эдит ждет ребенка.

С растущим животом она продолжала петь на улице, а родив дочку Марсель, таскала ее везде за собой. Брак не был удачным, поскольку Эдит приходилось заниматься и дочерью и сестрой, кормить семью. Рождение крошки практически не изменило жизнь Эдит. Когда же Эдит предложили петь в дешевеньком кабаре «Жуан-ле-Пен», терпению Дюпона пришел конец. Луи не устраивало, что Эдит слишком много времени уделяет своей работе, а, кроме того, Эдит заявила мужу, что не намерена и дальше решать денежные проблемы в одиночку, и он потребовал оставить дочь. Эдит отказалась, и они расстались. Вначале дочь оставалась с матерью, но так как Эдит пела каждую ночь, дочку приходилось оставлять одну в гостинице. Впрочем, возвращаясь, мать заставала девочку мирно спящей. Oднажды, придя домой, Эдит не обнаружила её. Луи Дюпон забрал дочь к себе, рассчитывая, что любимая женщина вернётся к нему. В это время в Европе свирепствовала «испанка», дочь Эдит заболела и попала в больницу. После посещений дочери заболела сама Эдит. В то время эта болезнь излечивалась плохо, не было подходящих медикаментов, и врачи зачастую могли просто наблюдать за болезнью в надежде на благополучный исход. В результате Эдит выздоровела, а Марсель скончалась . Она была единственным ребёнком, родившимся у Пиаф.
Нельзя сказать, чтобы Эдит долго горевала. Через несколько дней после похорон она уже веселилась в компании друзей. Тогда Эдит еще не знала, что Бог больше никогда не пошлет ей детей...

Звезда кабаре

 

С Луи Лепле в "Жернис"

…ЭДИТ запыхалась от бега. Она опаздывала на встречу с Луи Лепле в кабаре «Жернис». Лепле, сердитый, стоял у входа. «Так-так. Опоздание на час. Детка, что же будет дальше?» Они вошли в здание кабаре, и у Эдит перехватило дух. Такой роскоши она никогда не видела. Ей, девчонке с окраины, было невдомек, что «Жернис» — самое модное парижское кабаре, где собираются сливки светского общества.
«Встань на сцену и пой все песни, которые знаешь», — скомандовал Лепле. Он слушал Эдит два часа. Интуиция опытного продюсера подсказала: он нашел самородок. «Через неделю я устрою тебе дебют в «Жернисе», а до этого будешь каждый день приходить ко мне на репетиции». И еще, тебе нужно придумать псевдоним». Внимательно разглядывая тщедушную фигурку Эдит, Лепле осенило: «Ну, конечно, ты же такая маленькая и хрупкая, что тебе подойдет имя — Малютка Пиаф» (на французском «пиаф» означает «воробышек»).

 

За день до своего дебюта Эдит сообразила, что ей не в чем выйти на сцену. Она побежала в лавку и купила три мотка черной шерсти. Всю ночь напролет Эдит вязала платье. К вечеру следующего дня оставался еще один рукав. В кабаре она отправилась со своим вязанием. Лепле, застав ее в гримерке со спицами в руках, пришел в неописуемую ярость: «Тебе через пять минут нужно быть на сцене!» Эдит второпях натянула на себя платье, у которого по-прежнему не хватало одного рукава. Лепле в панике замахал руками и пулей вылетел из гримерки. Через минуту он вернулся с белым шарфом. «На, прикрой голую руку».
Выйдя на сцену, Эдит поняла, что никогда в жизни не испытывала такого страха, как в эти минуты. Из зала на нее смотрело больше сотни глаз — надменных и холодных. Дамы в бриллиантах и меховых боа, мужчины в смокингах и бабочках. Для них Эдит — в нелепом платье, со смешной прической и ярко намазанным красным ртом — была подобна обезьянке из зоопарка. В зале весело смеялись, разговаривали и смачно поедали деликатесы.
И тут Эдит разозлилась. «Ну, я вам покажу, я заставлю вас меня слушать». Она запела — отчаянно и оттого проникновенно. «А у нас, у девчонок, ни кола, ни двора. У верченых-крученых, эх, в кармане дыра. Хорошо бы девчонке скоротать вечерок. Хорошо бы девчонку приголубил дружок…»
Ничего подобного «Жернис» под своими сводами не слышал. Постепенно гул в зале смолкал. Был слышен только сочный, полный драматизма голос певицы. А Эдит твердила про себя: «Победить! Победить!» Песня кончилась. Ни аплодисментов, ни шепота — тишина… Эти двадцать секунд показались Эдит вечностью… И вдруг шквал аплодисментов. «Порядок», — сказал за кулисами Лепле, от удовольствия потирая руки.
Теперь Эдит за выступление получала 50 франков — сумасшедшие для нее деньги. Но даже их она умудрялась спускать в тот же день, вернее, ночь. А помогали ей в этом сутенеры с площади Пигаль, заезжие моряки, солдаты Иностранного легиона. Пиаф влюблялась горячо и страстно. Но так же энергично и рвала отношения, когда они теряли ореол страстности и романтики.

 

 

Edit Piaf - Non Je Ne Regrette Rien

 

 

 

"Когда любовь остывает, ее нужно или разогреть, или выбросить. Это не тот продукт, который хранится в прохладном месте".

Она всегда уходила от мужчин первой. Лишь двое избежали этой участи, и то по причине... смерти.

В общем, хотя малютка Пиаф «остепенилась», перестала петь на перекрестках, круг ее общения остался прежним. Лепле смотрел на образ жизни новой звезды своего кабаре сквозь пальцы. Он понимал, что Эдит не перевоспитать, поэтому сам частенько присоединялся к шумной компании и из своего кармана оплачивал ужин разношерстным поклонникам Эдит.
Одновременно он не переставал думать о будущем своей протеже. Лепле искренне верил в талант певицы и, используя все свои связи, старался протолкнуть Малютку Пиаф на большую сцену. Вскоре представился подходящий случай. В Каннах должен был пройти ежегодный благотворительный бал-концерт, где по традиции выступали самые прославленные французские артисты. Благодаря хлопотам Лепле Пиаф доверили выступить в компании суперзвезд — Мориса Шевалье и Мари Дюбуа.

«Убийца»

6 апреля 1936 года все рухнуло. ГРОМ грянул среди ясного неба. Ночью накануне концерта Эдит разбудил телефонный звонок. «Вы — Малютка Пиаф?» «Да». — «Немедленно приезжайте на квартиру к Луи Лепле». Мало что понимая, Эдит отправилась на другой конец города. Рядом с домом своего патрона она увидела толпу народа и полицейских. «Их было четверо, все в масках, — захлебываясь слезами, рассказывала комиссару служанка Лепле. — Меня связали и заперли в кладовой. Потом я услышала выстрел».
 

Луи Лепле лежал в собственной кровати с простреленной головой. Эдит не произнесла ни звука. Лишь крупные слезы катились по бледным щекам. «Мадемуазель Пиаф, вам придется поехать с нами в участок», — комиссар взял Эдит под локоть и повел к выходу. Допрос длился несколько часов. Эдит припомнили сомнительное прошлое и подозрительных дружков, с некоторыми из которых она по неосмотрительности познакомила своего хозяина. Комиссар напирал на версию убийства из-за ревности. Якобы один из кавалеров певицы приревновал ее к шефу и не нашел ничего лучшего, как убить соперника. Но при ближайшем рассмотрении версия трещала по швам, улик комиссару катастрофически не хватало. К вечеру Эдит отпустили.
Она шла в свою гостиницу, а на каждом углу мальчишки-газетчики горланили: «Сенсация, сенсация! Убит владелец «Жернис»! В деле замешана Малютка

Пиаф». Эдит вновь осталась без работы, да еще с волчьим билетом. Они с сестрой оказались вновь на самом дне... Решив, что в Париже, пока не уляжется скандал, ей делать нечего, Эдит отправилась в провинцию. Но слухи преследовали ее и там. Нередко после выступления в каком-нибудь маленьком кинотеатре из зала слышались выкрики: «Убийца!»
Эдит была на грани. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не записка, обнаруженная в дырявом кармане под подкладкой пальто: «Реймон Ассо» и номер телефона. Эдит напрягла всю свою память, чтобы вспомнить, кто бы это мог быть. «Кажется, поэт. Ну да, точно. Мы познакомились с ним в «Жернисе». Он сказал, что рад будет мне чем-нибудь помочь». Эдит набрала номер. «Реймон Ассо слушает». — «Это Эдит, то есть Малютка Пиаф». — «Эдит, куда же вы запропастились? » — «Я, я… на вокзале, только что вернулась в Париж». — «Немедленно приезжайте ко мне, запоминайте адрес».
Реймон прямо сказал ей: «Я знаю эту профессию и помогу тебе. Но ты будешь делать то, что я тебе скажу. Парни, загулы — с этим должно быть покончено». Никто никогда не говорил так с Эдит. И хотя внутри у нее все клокотало от гнева, она промолчала. Больше всего на свете она хотела петь. И в тот момент ей хватило ума понять, что без помощи Реймона она на сцену не вернется.

Триумф

РЕЙМОН сдержал слово и муштровал певицу по полной программе. «Не чавкай, не разговаривай с полным ртом», «Не наливай стакан до краев», — поучал он Эдит. А узнав, что его подопечная и писать толком не умеет, Реймон придумал для Эдит несколько вариантов автографов. Выводя по десять раз на дню корявым почерком: «В знак большой симпатии» и «От всего сердца», Эдит что есть мочи чертыхалась. Правда, делала это про себя — Реймон запретил ей выражаться. Одновременно Реймон писал для Эдит ЕЕ репертуар. Каждый день они сначала обсуждали новую песню, потом репетировали.
Их совместное упорство сделало свое дело. Директор АВС (крупнейшего концертного зала Парижа) согласился отдать первое отделение одного из концертов Эдит. В тот день певица впервые выступила не как Малютка Пиаф, а как Эдит Пиаф. Она исполнила новые песни, разученные с Реймоном. То, что было потом, трудно описать словами. Огромный зал ревел от восторга, публика не желала отпускать Эдит. Ей пришлось петь на бис из своего старого репертуара. А пресса на следующий день, захлебываясь от восторга, писала: «Вчера на сцене АВС родилась великая певица Франции»… О том, что год назад ее величали в газетах не иначе как убийца, никто даже не вспомнил.

 

Эдит Пиаф - песня "Гимн любви", 1952г.

 

 

 

"Мой стиль - минимум косметики. Лицо должно быть обнаженным. Я отдаю его публике, как возлюбленному".

 

Бледный цвет лица, тонкие дуги бровей, яркие губы, приклеенная ко лбу челка. Таким был сценический облик Пиаф. И, конечно же, руки — порхающие, взлетающие, раскрывающие потаенный смысл песен.
Дела Эдит резко пошли в гору. Теперь она могла позволить себе собственный дом в центре Парижа. Его отделкой занимались лучшие французские дизайнеры. Но Эдит, въехав в особняк, предпочитала спать в комнате консьержки. Там со своим маленьким ростом она чувствовала себя уютнее, чем в огромной спальне с антикварной мебелью. Ее дом всегда был открыт для многочисленных друзей. Некоторые ухитрялись жить у Эдит по месяцу, а то и больше. Шампанское и икра на кухне не переводились. Но если бы кто-то спросил у Эдит: «Сколько денег на вашем счету?», то вряд ли получил бы ответ. Она всегда жила по принципу: есть деньги — хорошо, нет — заработаю.
Когда тиражи пластинок Эдит во Франции перевалили за миллион, ею заинтересовались американские импресарио и предложили устроить турне по городам США. Отправляясь за океан, Эдит и не подозревала, что встретит там самую большую любовь своей жизни — Марселя Сердана, чемпиона мира по боксу.

«Мой чемпион»

 

«Если у мужчины красивые руки, по-настоящему красивые, он не может быть уродливым внутри. Руки не лгут, как лица»

Ее мужчины подтверждали это правило. Марсель Сердан, чьи огромные кулаки могли послать в нокаут любого, а ладони были несказанно нежными с ней – его воробышком. НА КОНЦЕРТ Эдит Марсель попал случайно. Просто было свободное время, и ему стало интересно послушать Пиаф, о которой в тот момент все американские газеты, не сговариваясь, писали как о «самой потрясающей певице». Потом боксер долго набирался смелости, чтобы позвонить певице в гостиницу и договориться о встрече.
Марсель считал, что в таланте певицы есть что-то сверхъестественное: «Эдит, ведь ты всего треть от моего веса, я дуну на тебя, и ты рассыплешься! Но какой у тебя голос! В голове не укладывается!» Рядом с «великой Пиаф» боксер сам себе казался неотесанным мужланом. Чемпион ужасно робел, поэтому в присутствии Эдит старался говорить мало. Просто смотрел на нее с нескрываемым обожанием и выполнял любую прихоть. Он стал первым мужчиной, который тратил на нее деньги. Это он купил Эдит ее первое норковое манто. Боже, как она в нем щеголяла! И дело не в цене. Она могла купить десять таких манто. «Но… Мне бы в жизни такое в голову не пришло, а он догадался», — млея от счастья, рассказывала знакомым певица. В ответ она задаривала Марселя бриллиантовыми запонками, костюмами и обувью из крокодиловой кожи, галстуки, часы. Часы… он почему-то носил их на обеих руках…
В Америке они везде появлялись вдвоем — лучшая французская певица и лучший французский боксер. Однако в Париже им приходилось соблюдать конспирацию — ведь Марсель был женат и имел троих сыновей. Он всегда честно дрался и вообще слыл человеком порядочным и примерным семьянином. В Касабланке его ждала жена Маринетта и сыновья – Марсель и Рене, а потом появился маленький Поль. На пресс-конференции, куда Марсель запретил приходить Эдит, он заявил прямо: «Хотите знать, люблю ли я Пиаф? Да, люблю! Да, она моя любовница, только потому, что я женат. Но пусть поднимет руку тот, кто никогда не изменял своей жене.» Зал, переполненный бойкими журналистами, замер в оцепенении. Наутро в газетах о них не было ни строчки, а в полдень Эдит получила громадную корзину цветов. Все слова журналистов уместились на маленькой карточке: « От джентльменов – женщине, которую любят больше всего на свете.»

В силу искреннего характера Сердан не скрывал от жены, что любит Эдит. Но ради детей старался соблюдать приличия. Поэтому Эдит во время своего очередного турне по Америке с таким нетерпением ждала приезда Сердана из Парижа.
Шел октябрь 49-го года. У Пиаф начинались гастроли в Америке. Сердан должен был присоединиться к ней позднее. Его билет на пароход был уже заказан, Она страшно соскучилась, ожидание казалось ей невыносимым. Он должен был приехать через неделю, но Эдит позвонила во Францию и прокричала в трубку: «Марсель, ради бога, скорей приезжай. Пароходом, самолетом — как хочешь! Я не могу без тебя!» — «Хорошо, дорогая, завтра я вылечу. Я тебя люблю». По первому зову Пиаф Сердан бросал все.

Эдит стояла за кулисами нью-йоркского зала «Версаль», готовясь к выступлению. В это время ей передали, что самолет, которым Сердан летел в Америку, разбился на Азорских островах. Марсель был среди погибших пассажиров. Его труп опознали по часам. Знаменитый боксер имел привычку носить их сразу на обоих руках.
Никто не думал, что Эдит сможет петь. Но она вышла на сцену и глухим голосом произнесла: «Я буду петь в честь Марселя Сердана. Только ради него».
Публика замерла в отчаянии, Пиаф в каком-то мистическом экстазе запела «Гимн любви». Он звучал истово и трагически победно:

Если когда-нибудь жизнь оторвет тебя от меня,
Если ты умрешь, если будешь далеко,
Мне не важно, будешь ли ты меня любить,
Потому что я тоже умру.

Эдит потеряла не просто любимого человека, она потеряла себя. Впервые в жизни у нее не было желания петь. И мозг каждую минуту сверлила одна-единственная мысль: «Это я его погубила». Тоска была невыносимой. Тяжелая депрессия, подпитываемая чувством вины - Пиаф начала принимать наркотики, затем алкоголь...
Эдит почти перестала есть, зато много пила. За ночь она могла обойти до семи ресторанов и везде выпить по несколько рюмок. Домой друзья вели Эдит уже под руки. Ее заставляли давать клятвы не пить, но она умудрялась нарушать их под самыми удивительными предлогами. Однажды она заявила: «Я дала клятву не пить в Париже, но я, например, могу отправиться в Брюссель». И она ехала на поезде в Брюссель.
Домой она возвращалась почти ползком, приводя с собой мужчин, имен которых к утру не могла вспомнить. Пиаф всегда привлекали самые разные мужчины, и она в шутку делила их на следующие категории: "мужчины с улицы", "моряки", "сутенеры", "весельчаки", "учителя" и "ребята с моей фабрики". К последним она относила молодых, никому не известных певцов, которых она часто сама и находила, таких, например, как Ив Монтан(один из немногих, кому она оставалась верна на всем протяжении их связи) и Джон Гарфилд, которого она впервые увидела в одном из парижских театров.
Пиаф как-то сказала: "Никогда не говори, что ты хорошо знаешь мужчину, пока не испытала его в постели. За одну ночь, проведенную с мужчиной в постели, ты узнаешь о нем больше, чем за несколько месяцев самых задушевных бесед. Уж в постели-то они не врут!"
Тоска по Марселю, казалось, убила в ней все желания, но горевала о нем не одна Пиаф. На другом конце света, в Африке, жила еще одна женщина! — Маринетта Сердан. Могла ли Эдит представить себе еще несколько месяцев назад, что будет так рада телеграмме от жены своего возлюбленного? Что среди ночи сядет в самолет и отправится на встречу с ней в Касабланку? Человек, некогда разделявший этих двух женщин, теперь соединил их, общие слезы сделали их подругами.

 

 

 

 

Сыновья Марселя были буквально очарованы "тетей Зизи", и Эдит привезла все семейство к себе. Погостив у Эдит некоторое время, Маринетта с сыновьями вернулась домой, но странная дружба вдовы и любовницы продолжалась еще долго. Время лечит, и рана, нанесенная смертью Марселя, затянулась.
 

Но, к сожалению , она оказалась не последней...
С горем пополам ей удалось вновь заставить себя выйти на сцену. Эдит даже подписала контракт на гастроли по Европе. Но все планы перечеркнула страшная автокатастрофа. Через несколько лет после гибели Сердана Эдит Пиаф попала в автомобильную катастрофу. Полученные травмы (сломанная рука и два ребра) не представляли угрозы для жизни, но причиняли сильную боль. Эдит доставили в больницу, сделали операцию.

Она быстро поправилась, Эдит кололи наркотики, боли прошли, но теперь ее мучил артрит. А после был долгий период реабилитации, во время которого врач посоветовал в качестве обезболивающего морфий. Так в жизни певицы стало одной проблемой больше. Эдит быстро привыкла к наркотику, и потом ей не раз приходилось ложиться в клинику, чтобы побороть пагубную страсть. Наркотики остались ее верными спутниками. Они постепенно лишали ее рассудка. Однажды певица попыталась выброситься из окна, и только присутствие ее подруги Маргерит Моно спасло ей жизнь.
Здоровье певицы расшатывалось с поразительной скоростью, она почти не выходила из больниц. После смерти Марселя Эдит пережила четыре курса дезинтоксикации (лечение алкоголизма и наркомании), три гепатические комы, два приступа белой горячки, семь операций и две бронхопневмонии.
Лечение состояло в том, что наркомана закрывали в комнате с зарешеченными окнами и давали ему наркотик, ежедневно уменьшая дозу. Потом начиналась ломка, больного привязывали к кровати и оставляли. Именно так лечили Эдит Пиаф. Но, вернувшись домой, она вновь начала колоться. Потом снова попала в больницу, не выдержав, сбежала оттуда, вернулась опять… Излечиться удалось, избавиться от алкоголизма и депрессии — нет. А потом врачи поставили диагноз — «рак». С ним тягаться было бесполезно. Хотя сама пациентка об этом так и не узнала.
И все же вопреки всем несчастьям она не переставала петь и любить. В любовь Пиаф вкладывала все свои душевные силы и всю свою страсть и нежность. Симон позже написала: "Она становилась просто дикой. Делалась требовательной, ревнивой, в ней просыпался собственник. В общем, когда она влюблялась, она была невыносимой".
Однажды Эдит Пиаф сказала сестре: "Симон, я просто не могу, когда в доме нет мужчины. Это хуже, чем даже день без солнечного света. Без солнца, в конце концов, можно и обойтись — есть электричество. Но вот дом, в котором не висит где-нибудь мужская рубашка и в котором не валяются где-нибудь мужские носки или галстук... это просто как дом какой-нибудь вдовы — он тебя просто убивает!"

 

Эдит Пиаф и Тео Сарапо. Последняя любовь Пиаф. "Зачем нужна любовь"

 

 

 

Последняя любовь

 

В СОРОК с небольшим певица выглядела на шестьдесят, но это не помешало Эдит пережить последнюю любовь. Последней любовью Пиаф стал 20-летний парикмахер по имени Теофанис Ламбукас. Теофанис появился в жизни певицы, когда она в очередной раз попала в больницу. «Мадам, в коридоре какой-то молодой человек просит разрешения пройти к вам в палату». «Наверное, поклонник», — подумала Эдит и кивнула в знак согласия. На пороге появился высокий юноша, одетый во все черное, с темными волосами и такими же глазами. «Меня зовут Тео. Месяц назад нас представили друг другу, но вы были слишком заняты, чтобы поговорить со мной». Он подошел и протянул ей маленькую куклу. От неожиданности Эдит засмеялась: «Знаете, я уже вышла из этого возраста». — «Но это необычная кукла. Она из Греции, с моей родины. Она принесет вам удачу». На следующий день он пришел с цветами. Так продолжалось неделю. И каждый раз он приносил какой-то пустяк. Эдит, потратившая состояния на подарки мужчинам, вдруг поняла, что ценно только искреннее внимание.

Из книги Эдит Пиаф "Моя жизнь":
«Мне надо много мужества, чтобы говорить о Тео Сарапо. О том, кто мог бы быть моим сыном, которого у меня так и не было... О Тео, так любимом мною.
Еще один? Нет, последний. По крайней мере, если он не бросит меня.
Я ведь переходила от одного мужчины к другому только потому, что всегда ждала и надеялась найти одного, единственного,- того, кто по-настоящему будет ласков со мной, нежен, мил, верен. И когда я наконец нашла того, кто попросил меня стать его женой, мне - для того, чтобы решиться сказать «да»,- понадобилось гораздо больше мужества, чем для преодоления всех моих несчастий, нищеты, болезни, злобы завистников, хотя и тщетной. Я слишком хорошо понимала, что нас ждет скандал: Тео было двадцать семь лет, а мне сорок семь.
И это действительно был скандал! Потоки чернил лились на сплетни, насмешки и даже оскорбления. Но я все это уже испытала, я была закалена и смеялась даже над тем, что стала объектом жалости. Сейчас, когда моя жизнь висит на волоске, и я это знаю, вся эта суета меня больше не трогает, потому что это не главное.

 

Самое главное - любить, быть любимой, счастливой и быть в согласии с самой собой. Теперь я знаю, что сделала правильно, согласившись выйти замуж за Тео: я счастлива.
Но думать, что я стремилась к этому и сказала «да» без сомнения, без размышлений и угрызений совести, значит думать обо мне хуже, чем я есть.
Всеобщее возмущение, которое было вызвано этим неравным браком, могло навсегда погубить мою карьеру, могло уничтожить меня.
Но я пошла на этот риск не потому, что этого «требовала моя плоть», и не потому, что «ослабела от болезней», не от тоски одиночества. И уж, конечно же, не потому, что, как говорили злые языки, хотела поддержать свою популярность, ибо спрос на мои пластинки падает.
Все гораздо проще, гораздо «сенсационнее»: Тео меня любил, я любила его, и я его люблю...
В первый раз, когда я его увидела, он не произвел на меня сильного впечатления. Он пришел с одним из моих друзей. За весь вечер Тео не произнес ни одного слова. Когда он ушел, я подумала: «Не очень-то он ловок, этот мальчик!»

Снова я увидела его в феврале 1962 года. Я заболела двусторонней бронхопневмонией, и меня срочно отправили в клинику. Тео навещал меня каждый день. Он читал мне вслух романы, покупал мне маленьких куколок, приносил цветы.

Именно тогда и родилась наша любовь. Нам было хорошо вместе - ничего больше. Это было неожиданно и прекрасно.
Но как я могла даже подумать о браке? Я говорила себе: «Это немыслимо». И остерегалась строить планы на будущее.
Я думала: «Тео встретит другую женщину, женщину его возраста. И с ней он будет строить свою жизнь. Это естественно. А я... я все-таки испытала его любовь».
Я выписалась из клиники. Он переехал ко мне...»

Через несколько месяцев Тео спросил Эдит: «Хочешь быть моей женой?»

Он сказал это просто и очень мягко, как будто боялся ее испугать. «Тео, это невозможно!.. У меня была очень сложная жизнь… Мое прошлое тянется за мной, как тяжкий груз… Я намного старше тебя, почти в два раза». — «Для меня ты родилась в тот день, когда я тебя увидел».
У Эдит не хватило духу сказать «нет». Потом она признается: «По-настоящему я любила только Марселя Сердана. И всю свою жизнь ждала только Тео Сарапо». Перед свадьбой Тео познакомил невесту со своими родителями и двумя сестрами. Впервые Эдит открыла для себя, какое это счастье, когда вокруг стола собирается настоящая семья.
Торжество состоялось 9 октября 1962 года. Молодые венчались в православной церкви, к которой принадлежал Тео. Окрыленная счастьем, Эдит считала, что вошла в форму. Как писала сестра Эдит Пиаф, Симона Берто: "Тео любил ее так, как никто. От нее он не ждал ничего, ему было известно, что Эдит неизлечимо больна. Он сумел до последнего ее вздоха дарить ей то, ради чего она жила - любовь".
Она дала концерт в престижном парижском зале «Олимпия». Публика стоя скандировала: «Гип-гип-ура, Эдит!» И только Тео знал о приговоре врачей — максимум год.

 

 

 

Певица успела вывести Теофаниса на большую сцену... Он выступал под именем Тео Сарапо - ему его придумала Эдит. Сарапо в переводе с греческого - "Я тебя люблю". Сарапо и Пиаф пели в дуэте и имели большой успех в Европе и в других странах, в которых гастролировали. Особенно принималась публикой песня "À quoi ça sert l'amour", ставшая впоследствии хитом.
…Последний раз Эдит было суждено спеть спустя полгода после свадьбы, в марте 1963 года. В апреле ее вновь положили в больницу с диагнозом «отек легкого». Болезнь отягощалась двухнедельным приступом безумия, во время которого она не узнавала Тео. Тот же не отходил от жены круглые сутки. Изо дня в день Теофанис восхищался каждым движением угасающей, изможденной женщины. Когда Эдит наконец пришла в себя, она сказала: «Тео, ты не заслужил такого».

Из больницы муж увез Эдит в инвалидном кресле. Они поселились в загородном доме, где Тео взвалил на свои плечи весь труд по уходу за женой.
«Я была приглашена на обед,- вспоминала Брижит Бардо,- в ее квартиру на бульваре Ланн, где она жила со своим мужем Тео Сарапо. И я приехала! И что же я увидела - лишь тень ее тени, как выразился бы Жак Брель! Уже тяжело больная, худая до жути, наполовину лысая, в шерстяном халате, она казалась отсутствующей. А oн, Тео Сарапо, как будто и вправду любил ее. Обед стал сущей пыткой. Блюда выглядели заманчиво, но вид мумифицированного кумира напрочь отбил у меня аппетит! Не чувствовалось тепла, не чувствовалось дома, из всей безликой обстановки в глаза бросалось только огромное черное пианино в гостиной. Кресла в стиле не то Людовика 15-го, не то Людовика 16-го были завершающим банальным штрихом в этой холодной квартире, леденящий дух которой я ощущала кожей. Ее, столь шедро одаренную женщину, оставили наедине с собою, с болезнью, с горем, с одиночеством души, и только один мужчина был с нею и помогал ей умереть».
Несмотря на то что врачи скрывали от Эдит правду, она догадывалась о близкой смерти. И встретила ее мужественно: «Мне не страшно умирать, ведь я прожила две жизни».
Незадолго до кончины Эдит Пиаф надиктовала свою автобиографию, начав ее так: «Я умру, и столько всякого будут говорить обо мне, что в конце концов никто не узнает, кем же я была на самом деле.

P. S. Перед смертью Эдит попросила Тео дать клятву не летать самолетом. Трагедия, произошедшая с Марселем Серданом, не давала ей покоя. Она боялась, что что-то подобное случится с Сарапо. Тео сдержал обещание. Но его жизнь все равно оборвалась рано. Он погиб в автомобильной катастрофе через семь лет после смерти жены. Его похоронили в том же склепе, что и Эдит. На парижском кладбище Пер-Лашез. Ватикан запретил отпевать "женщину, столь мало уважавшую законы церкви", но епископ Парижский преклонил колени у ее могилы как частное лицо. На кладбище собралось более 40 тысяч человек, многие не скрывали своих слез, цветов было столько, что люди были вынуждены идти прямо по ним.
Когда Пиаф умерла, она практически не оставила никакого имущества и денег. Эдит Пиаф ушла, но не растворилась во времени. Поскольку то, что составляло ее жизнь - любовь, боль, гнев, радость, песня - остается вне времени. Пиаф осталась жива; она будет жить, пока будут звучать ее песни.

"Моя жизнь была отвратительной - это правда. Но моя жизнь была и восхитительной. Потому, что я любила прежде всего ее, жизнь. И потому, что я любила людей, своих друзей, своих любовников".
Эдит Пиаф