Еще несколько десятилетий назад имя этой певицы знала вся страна, хиты середины ХХ века в исполнении Нины Дорды пели миллионы. «Мой Вася», «Ландыши», «Старый клён» – под эти песни целые поколения строили, созидали, любили и расставались.
Нина Дорда недавно отметила своё восьмидесятипятилетие – возраста она не скрывает. Как и не скрывает, что ждёт ещё от Судьбы немного, лёгкой смерти, например.
«Юбилеи убиенные…»
|
|
– Юбилейные торжества не люблю, как писал Горький, «Юбилеи убиенные…» Кто справит юбилей, глядишь, и не стало человека. Вот был юбилей у Зыкиной, увидела по телевизору, как её под руки вели – ужаснулась… Зачем это?..
Поэтому в свои 85 лет я сказала себе: «Нина, Боже сохрани тебя от шумных дел». На даче с племянницей и её мужем посидим, пообедаем и хорошо. Всё. В жизни было столько застолий, что уже ничего не хочется.
Но не думайте, что мне не интересна сегодняшняя жизнь, ещё как интересна. Все конкурсы «Евровидения» смотрю с интересом, посмотрела девочку по фамилии Приходько и сказала племяннице: «Как приходько, так и уходько…» Так оно и вышло. Чем интересно «Евровидение»? Во-первых, оно зрелищно. Потом, мне безумно интересно с точки зрения профессионала всё это посмотреть, насколько они далеко шагнули в неведомую мне неизвестность. Но ничего выдающегося, заставившего вздрогнуть и порадоваться, за новое и неведомое мне не было. Резануло то, какие деньги мы вбухиваем, не в талант, а в технику, в спецэффекты. Когда эти шоу смотрит молодёжь из российских городков, деревень и поёелков, то они мечтают уехать поближе к этому неоновому свету, поближе к этой яркости и к блескам. Кажется, что там, по ту строну экрана, сплошное счастье, что там много денег и совсем нет слёз. Но ведь это не так.
У нас-то только в Подмосковье деревни более-менее сносно живут, а так-то везде жизнь просто непролазная. А сколько пьяни?! Я же в своё время была гастролерша ещё та, объехала весь Советский Союз. В расцвете карьеры пела в больших дворцах и на стадионах, а когда всё под горочку пошло, то я поездила и по сельским клубам и по маленьким посёлкам. Видела всё. Уверена, что сейчас мало, что изменилось.
Если бы они знали, сколько им придётся наголодаться, натерпеться позора и унижения, прежде чем попасть на это телевидение, то задумались бы… А так всё кажется счастьем. Из сегодняшних певцов люблю Хворостовского: талантлив как не знаю кто, но в нём появился уже какой-то «звездизм». Перед мировой славой устоять трудно. Но он хорош!
«Закончила карьеру с долгом…»
Было ли мне больно, когда Дворцы культуры сменились на сельские клубы?
Нет! Мне было больно несколько дней, когда меня фактически выгнали из Москонцерта, в котором я проработала сорок три года. Один начальник полез ко мне с поцелуями, я его оттолкнула. И всё, через неделю он меня вызвал и ледяным голосом сказал, что пришло постановление министерства культуры избавляться от старых артистов…
А у меня перед этим были шестимесячные гастроли в Японии, с полными залами...
Детей у меня нет. Поэтому я быстро взяла листок, ручку и написала заявление об увольнении. И не пожалела об этом ни одной минуты. Лучше на три дня уйти раньше, чем на день позже. Я, когда закончила карьеру артистки, то у меня было долгу две тысячи советских рублей. Вот так и жили мы тогда. Это сегодня на эстраде изо всех сил бегут от себя – все средства хороши: короткие юбки, пластика, ремейки, заигрывание…
А тогда? Помню, как-то Гелена Великанова пришла на прослушивание в лёгком платье с голыми плечами, вдруг – край невежливости – посредине песни кто-то из комиссии ей кричит: «Остановитесь…» Она оборвала песню в полном недоумении. А он ей продолжает: «А Вы кофточку дома забыли?..» Гелена в слезах ушла со сцены…
Наше поколение прожило трудную жизнь. Поколение моих артистов умерло нищими. Ставка тринадцать рублей, а помню, на стадионе в Волгограде у меня было 26 тысяч народа. А мне за это тринадцать рублей и ни копейкой больше. О «левых» концертах тогда и думать не могли. Для нас была страшилка, когда Муслима Магомаева на год вычеркнули из всех выступлений за то, что он где-то под Норильском спел «левый» концерт. А Буба Косторский, в миру Борис Сичкин, он же в тюрьме сидел за то, что не там выступил. Я по своей природе авантюрная, но мой муж мне говорил: «Даже думать не смей, вылетишь из Москонцерта и куда ты пойдешь?..» В то время в столице была только одна организация, где можно было работать артисту – Москонцерт. Я уже раз вылетала после постановления Жданова в 1946 году, когда партия «боролась с пошлостью». Тогда же запретили гитары и аккордеоны, оставили только балалайки и баяны. Я пела в оркестре братьев Покрассов и меня послали «прогуляться», и я, имея академическое образование, пошла петь в ресторан при гостинице «Москва», больше никуда не брали…
|
|
Артисты были люди подневольные, помню, мама моя умирала от инсульта, а я на гастроли полетела. От слёз людей не видела. Как откажешься от государственной задачи? Нужно было поднимать дух советского человека… Вот так и жили!.. Я же выросла в страшной нищете: отец – агроном, мама – лаборант в Тимирязевской академии с грошовой зарплатой, у нас квартиры-то не было, в подвале жили.
Когда работала артисткой, то и болеть даже нельзя было. В те годы публика билеты не сдавала… Время вообще было страшное, помню, мы с мужем гуляли по Москве и он мне рассказывал о том, как они во время войны перегоняли машины из Ирана в Союз и как они втихаря в этих машинах перевозили какое-то варенье. Вдруг к нам тихо подошёл низкорослый человек с вошным лицом и тихо произнёс: «О чём вы сейчас говорили?»
Муж не растерялся и говорит: «Фильм рассказывал…» Нас он попросил в милицию пройти, на счастье, меня там узнали. И нас отпустили. Страшно было жить… А сколько тогда артистов сидело? Зоя Федорова, Лидия Русланова. Ни за что сидели!..
Когда я пела в ресторане «Москва», там собиралась очень почтенная публика того времени, писатели, генералитет, так вот там была одна дама из официанток, она на тележке возила фрукты, шампанское, шоколад, объезжала весь ресторан и всё видела. Она работала на «органы», одному из музыкантов оркестра она проявила повышенное внимание, он ответил тем же. Это был просто лёгкий флирт, дама была стареющая, лютая… Она захотела большего, а музыкант любил свою жену… Она его посадила на много лет, одним словом посадила… Такое тогда было нормой жизни.
А что творили анонимщики?!. Я слетала со всех практически заграничных гастролей, проходила все собеседования, райкомы с их бесконечными товарищами. И в последний день мне говорили обычно так: «Вам не хватило места, с билетами туго…» Тогда хватало двух строчек, типа, что я хочу остаться за границей… Но за границей я не могла быть и лишнего часа. Я обожала Литву, более сорока лет подряд все отпуска проводила на одном из литовских хуторов. Тишина и никакой цивилизации – это моё. Поэтому какая заграница? Хочу сказать, что сегодня крестьяне того хутора плачут и рыдают за колхозной жизнью – они же с колхоза тянули домой всё. Пустому с фермы или с поля прийти считалось дурным тоном.
«У Фурцевой много было на крови замешано…»
Я вообще прожила жизнь с девизом «Подальше от начальства», никогда не пела за столом. Я не умею это делать, слова забываю, отвлекаюсь. Вообще за комплименты петь не могла… Я все эти правительственные концерты просто терпеть не могла: нас, артистов, запирали в комнату и не разрешали даже выйти в кулисы пока все сановные зрители в зал не войдут и не усядутся на первые ряды. Мы же были как крепостные, зависели от их настроения и вкуса. Дать орден или не дать, присвоить звание или не присвоить? Многие не выдерживали и ломались. Человек-то слаб…
Помню, как-то в Ереване с Людой Зыкиной поднимаемся по лестнице в гостинице и она мне говорит: «Нин, хочешь завтра проснуться заслуженной артисткой?..» Я аж отшатнулась и говорю: «Людочка, умоляю, не надо…» Боже сохрани, чтобы за меня кто-то просил! Хотя знаю, что для Зыкиной это ничего не стоило: один телефонный звонок и всё. Ну, как мне потом с этим жить?!.
Потом, много лет спустя, Ельцин присвоил мне это звание и что с того? Есть имя и этого достаточно. Хочу о Зыкиной несколько слов сказать. У неё было две несочетаемых вещи: она одинаково нравилась и народу и правительству. Таких больше не будет никогда. Вообще в ХХ веке у России было только два голоса – это Шаляпин и Зыкина.
Единственно, кем я восторгалась из тогдашних начальников, это была Фурцева. Помню, в Армении был какой-то сбор деятелей культуры, выступал министр культуры РСФСР, он читал по бумажке и перепутал все армянские имена и фамилии. Позор был неимоверный. Фурцева не выдержала, вышла на трибуну и сказала такую речь, не сбилась ни в одном отчестве, без запинки и без бумажки. Её выкупали в овациях! У неё была потрясающая хватка. У неё ничего не было от образования, у неё всё было от Господа Бога.
Екатерина Алексеевна была с искалеченной судьбой. Муж, которого она очень любила, привёз с войны фронтовую жену. И Катя до конца дней мучилась в этом треугольнике. У неё много было замешано на крови. Она любила рюмочку выпить, но мозги не пропивала. Помню, когда она была уже опальная и вскрыла себе вены, от неё все отшатнулись. Верной ей осталась только Надя Казанцева, была такая очень популярная певица-народница. Надежда пришла к ней, а Фурцева говорит: «Надежда, ты рискуешь..» «Ну, они же у меня голос не отберут…» – ответила та.
Вот так мы жили. Думаю, что сегодня мало, что изменилось: люди те же, жизнь та же, просто формы её другие. Всегда есть «окружение». При царе был двор. При коммунистах тоже. И сегодня он есть и завтра будет. Ничего в этой жизни кардинально не меняется.
Я вообще-то по молодости лет была глупая. Очень… Думала, что буду популярной всегда, что мои «Ландыши», «Старый клён» и «Мой Вася» будут всегда актуальны и интересны. Думала, пусть Москва избалованная, но провинции на мой век-то хватит. В Тбилиси я пела «Мой Васико» на стадионе, народ просто рыдал… Всё закончилось в один прекрасный день. Помню, в Курске у меня было четыре концерта с переаншлагами – на люстрах висели… Через несколько лет приезжаю туда же, а зал на половину не продан… Вот так в одночасье моя струна оборвалась. Пришли Пугачева, Толкунова, Соня Ротару. И нас смыло этой волной. Гелена Великанова, Капа Лазаренко, я – у нас сборы кончились в одну минуту. Клянусь вам, истерик со мной не было. Я поняла, что это закон природы. Всё проходит. Нужно к этому философски относиться. Всё у всех проходит. Только жизнь продолжается…
Я этой профессией, сценой не дорожила, никогда не тряслась за неё и не держалась. Я к своей карьере пальца не приложила, как на духу говорю. Вот шло, как шло и не более…
Признаюсь честно, что для меня главное не аплодисменты, а тишина зала… Когда в зале ни шороха, когда дыхания даже не слышно – вот это высший миг. Я ведь ребёнка не родила, не потому что не могла сцену бросить. Я вам честно скажу, у меня до тридцати шести лет не было своего угла, по подвалам и комнатухам скиталась, только поэтому и не родила. А когда условия для жизни появились, то здоровье кончилось. Бабий век-то короткий.
Любовь под оком НКВД
В жизни очень многое даётся единожды. Любовь, например. Я со своим мужем прожила более тридцати лет. Но самая большая любовь у меня была не к нему, и очень скоротечная.
В ресторан «Москва» пришёл красивейший молодой человек, просто само мужское совершенство. Во всём. Взгляд. Фигура. Походка. Сел напротив сцены, и я не помню, как в тот вечер пела.
Он был югославский коммунист Пётр Когой, после ссоры Сталина Тито не поехал в Белград, а остался в Москве. За ним слежка была просто фантастическая. Вот такой у нас был роман, под присмотром НКВД. Он писал мне письма до востребования, на главпочтамт. И для того чтобы я знала, что меня ждёт письмо, он вечером, сидя за столом в ресторане, закуривал сигарету, хотя он не курил. Наутро я сломя голову бежала на почту и получала полное нежности письмо. Мы встречались тайно, на Патриарших прудах. Я прибегала туда, сердце из груди выскакивало, а он приходил нервный и говорил: «Ну, сегодня вроде ушёл от « хвоста». Могли арестовать в любую секунду за шпионаж в пользу Югославии…
Но я его любила так, как любят в жизни только раз: пешком бегала через всю Москву к нему на свидания. Но проза жизни оказалась сильнее любви. Он первый перестал встречаться со мной. Говорил, что не может подвергать мою жизнь опасности.
Несколько лет назад на экраны вышел филь по роману Василия Аксёнова «Московская сага», и там Кристина Орбакайте исполнила молодую певицу Нину Горду. Аксёнов не скрывал, что он прототипом взял меня. Но ничего не то что общего, а даже похожего не было между мной и той певицей, которую сыграла Кристина. В том фильме не передали даже аромат того времени. Тогда артистам даже не позволялась принять шампанское от зрителей. А не то что с посетителями ресторана за один стол присесть.
Мне из советской жизни запомнился Гагарин. Мы с ним были знакомы весьма шапочно, хотя у меня хранится его фотография с трогательным автографом. Я часто его видела в подъезде своего дома, он сидел возле консьержки и ждал друзей, которые жили в нашем подъезде. Он, бедненький, много пил. То испытание славой, которое он пережил, не дай бог ни кому пережить. Его же везде встречали как Христа, ему везде предлагали выпить. А как откажешься? Часто видела его грустным. По-моему, у него был внутренний конфликт.
Знаете, не потому, что мне восемьдесят пять лет, не потому, что старики всегда не согласны с молодым поколением. Нет. Но я убеждена, что сегодняшнее эстрадное закулисье более злое, чем наше.
Мы все были Майи, Аллы, Нины и Иосифы. Алла Тарасова рассказывала такие анекдоты, что мы ползали по полу от смеха. А каким матерком могла послать Лидия Русланова – это же было произведение искусства. Марию Миронову любили все и одновременно боялись её острого языка.
Сегодня я от жизни хочу банального и земного: хочу как можно дольше не болеть и быть самостоятельной, хочу, чтобы пенсии хватало. Старики же любят говорить о своём здоровье и ругать правительство. Я исключение. Правительство никогда не ругаю. А смысл?.. Я вообще очень довольна своей жизнью, живу одна, ругать меня некому. Мне моих детей заменила моя племянница, она невероятно хорошо ко мне относится. Я ей оставила всё, что у меня было. В старости всё нужно отдать тёплыми руками. Отдала всё с великой радостью и любимым людям. Так бывает далеко не у всех. Поэтому я такая счастливая и в этом.
И ещё, мне хочется лёгкой смерти, а она зависит только от Господа Бога.
Грустно? Нет, в мои годы это реалистично. И не более…
Справка
Нина Дорда родилась в Москве в 1924 году, окончила музыкальную школу при московской консерватории. На профессиональной сцене с 1943 по 1988 годы. Заслуженная артистка РФ (1995 год). Первая исполнительница песен «Геологи», «Ходит песенка по кругу», «Песня остается с человеком».
Фото: Александр Ярошенко и retro-gallery.narod.ru http://blogs.amur.info/703/505/