Галина СТЕПАНОВА
Его называли «хозяином». Строгого взгляда из-под лохматых бровей побаивались:
он видел все, не признавал мелочей в своем большом доме, каким был для него
музей. Одинаково хорошо знал и своих сотрудников, и свою экспозицию. В
непростые 1950-е гг. ему удалось расширить возможности Русского музея, создать
коллектив единомышленников. Не менее сложные 1960–1970-е гг. стали расцветом
собирательской деятельности музея, временем создания новой экспозиции и
выставок, которые заново открывали зрителям забытых и запрещенных художников.
Менялось руководство страны, менялась сама страна, а неутомимый директор
активно формировал новые музейные коллекции. За годы его руководства фонды
музея пополнились 120 тыс. произведений, среди которых иконы, картины,
графика, скульптура, уникальные архивные материалы. Благодаря Пушкареву
сохранены от уничтожения редчайшие произведения русского авангарда. В Русском
музее были собраны сотни картин «левых» художников от начала XX в. до новых
работ «шестидесятников».
Пока меня терпели
О себе Василий Алексеевич Пушкарев писал так: «Родился я в 1915 г. в слободе
Анастасиевка Ростовской области… Окончил Ростовское художественное училище, в
1938 г. был принят во Всероссийскую Академию художеств на искусствоведческий
факультет. В июне 1941 г. ушел на фронт в дивизию народного ополчения.
Участвовал в боях на Ленинградском и Волховском фронтах, был ранен. После
войны вернулся в институт, закончил учебу. Потом была аспирантура, где защитил
диссертацию кандидата искусствоведения. С начала 1951 г. стал директором
Государственного Русского музея.
Вот тут-то и началось! На протяжении 27 лет, пока меня терпели на этом месте,
приходилось противостоять сначала двум комитетам РСФСР и СССР по делам
искусств, а потом – и двум министерствам культуры. И все-таки работать было
весело: каждый день ходить по острию ножа и каждый день чувствовать, что ты
“преодолеваешь”, что ты живешь так, как
хочешь жить. Уже в 1952 г. удалось добиться специального постановления ЦК КПСС
о мерах помощи Русскому музею: чуть увеличилась зарплата сотрудникам и,
главное, невиданное в тех условиях, – произошло увеличение штатов более чем на
150 человек. Постановление было секретным. Потом удалось перевести Русский
музей в ведение Министерства культуры СССР – опять каких-то благ прибавилось…
Основными направлениями в деятельности музея стали приобретение экспонатов,
главным образом советского времени, организация выставок незаслуженно
полузабытых и забытых художников, организация постоянных экспозиций всех видов
русского искусства.
Приобретать надо было подлинные художественные произведения, а их, как
известно, создавали “формалисты”. Это Куприн, Крымов, Лентулов, Машков,
Кузнецов, Кончаловский, Фаворский, Матвеев, Коненков, Шевченко и др. За ними
шли молодые формалисты: Дейнека, Чернышев, Чуйков, Ромадин, Герасимов, и даже
Пластов одно время ходил в формалистах. Естественно, я посещал мастерские этих
и многих других художников, каждый раз увозя в Ленинград их произведения.
Работы совсем молодых художников отыскивались на московских и ленинградских
выставках. Пока москвичи спорили и громили формалистов на выставке,
посвященной 30-летию МОСХ, лучшие вещи с этой выставки оказались в Русском
музее. Конечно, процесс этот не такой простой. Он требовал напряженной работы,
постоянных поисков, ухищрений, обходов, маневров. Но и результат радовал душу,
поднимал творческое настроение коллектива музея…
|
В. А. Пушкарёв, директор Русского
музея в 1953–1977 гг.
| |
Русский музей своим авторитетом вернул советской культуре многих полузабытых
художников или утвердил значение того или иного мастера. Самым крупным
событием в художественной жизни страны явилась выставка К. С. Петрова-Водкина
в 1966 г.
Еще более крупным событием явилось открытие выставки русского и советского
натюрморта. Это был грандиозный праздник, торжество настоящей живописи. Жанр,
который считался прибежищем формализма, удалось реабилитировать. Как после
выставки Петрова-Водкина, так и после “Натюрморта” появилась многочисленная
искусствоведческая литература о них…
И так я пережил на посту директора Русского музея эпоху Сталина, “великое
десятилетие” Хрущева и “благоденствие” брежневского времени. Несмотря на
различия этих исторических эпох, в них было и нечто общее. Существовала и
исправно действовала триада правил: инициатива наказуема, за самостоятельность
надо платить и если идти правильной дорогой в обход, то можно кое-что сделать.
То, что инициатива наказуема, я чувствовал ежедневно. Часто вызывали меня “на
ковер” в Ленинградские горком и обком партии, в оба министерства культуры; до
сих пор я имею выговоры от министерств культуры, но они не мешают мне жить. В
свое время я привык к наказуемости инициативы, и у меня выработался условный
рефлекс: стоило только услышать звонок от какого-либо вышестоящего начальства,
я безошибочно догадывался, за что будет взбучка, какие брать “оправдательные”
документы и какой тактики придерживаться.
За самостоятельность я платил мизерностью своей зарплаты... Но я был счастлив,
я попал на свое место, работал с интересом и напряжением так долго!
А из-за границы мне удалось привезти, помимо архивов, не менее 1,5 тыс.
произведений Ларионова, Гончаровой, Бакста, Серова, Добужинского, Анненкова и
других художников…»
Хранитель вечного
С благодарностью вспоминают о Василии Алексеевиче Пушкареве его коллеги и
ученики. «Мне запомнилась в первое посещение Русского музея атмосфера,
царившая в приемной директора, – пишет Савелий Ямщиков в книге «Хранители
вечного». – Его кабинет был открыт для всех. Никакой таблички с определенными
часами приема на двери не висело, и академики, и смотрительницы залов
принимались директором в порядке живой очереди. Пушкарев никогда не прерывал
посетителя, давая ему высказаться до конца. Мягкотелым его назвать было
нельзя – отругать мог так, что впору подавать заявление об уходе. Но не
подавали, знали, что ругает за дело. Уходили малодушные, ищущие более легких
путей.
Затаив дыхание, мы наблюдали, как Пушкарев проходил по залам музея.
Чувствовалось, что идет хозяин, заботливый, строгий, волнующийся. Взгляд его
замечал любую мелочь, он знал “в лицо” каждый из многотысячных экспонатов.
1960-е гг. были золотым временем для нас, занимавшихся изучением
древнерусского искусства. Экспедиции в поисках древних памятников отправлялись
в Карелию, Псков, Каргополь, Архангельск. И лучшие находки принадлежали
специальным группам Русского музея, которые формировались по инициативе В. А.
Пушкарева. В музее тогда работали первоклассные специалисты по древнерусскому
искусству, великолепные реставраторы, оставившие после себя не только вновь
открытые шедевры, но и способных учеников. Запасники музея были доступны для
всех искусствоведов, но приоритет в изучении коллекции сохранялся за его
сотрудниками. Директор считал, что музейную вещь в свет выпускать должны они,
и первые публикации были за ними. Они писали статьи, монографии, составляли
каталоги, и, как правило, исследования эти вносили много нового в историю
искусства. Такие выставки тех лет, как “Итоги экспедиций по выявлению и
собиранию произведений древнерусского искусства”, “Живопись древнего Новгорода
и его земель”, “Дионисий и искусство Москвы XV–XVI столетий”, стали заметными
событиями в современной художественной жизни. Русский музей на наших глазах
превращался в крупнейший центр по изучению отечественной культуры.
Первый раз я увидел Василия Алексеевича Пушкарева в Москве, на Кропоткинской
улице. Он шел под руку с одной из наших пречистенских старожилок. Мой спутник,
хорошо знавший Пушкарева, спросил его шутливо, глазами показывая па старушку:
“Врубель?” Тот коротко ответил: “Рокотов”. Приятель, улыбнувшись, сказал, что
скоро в Русском музее появится рокотовский портрет. Пушкарев дни и недели
проводил у частных владельцев, убеждая их в том, что произведения искусства
должны храниться в музее. Ведь деньги не для всех коллекционеров решающий
фактор. Важнее знать, что вещи попадут в надежные руки. Рук, более надежных,
чем пушкаревские, не надо было и искать…
Василий Алексеевич предложил сделать выставку костромских портретов в Русском
музее и выразил пожелание, чтобы один из них остался в постоянной экспозиции.
Он выбрал портрет Елизаветы Черевиной, «гадкого утенка», как мы ее называли в
процессе реставрации. Но, к большому сожалению, портрет в Русский музей не
попал, так как вскоре ушел оттуда и сам Пушкарев…
Сколько выставок и открытий, подобных тому, каким стало второе рождение К.
Петрова-Водкина, состоялось благодаря инициативе Пушкарева. А как верно сумел
он рассмотреть и не пропустить самые удачные произведения современных
художников, приобретая лучшие из них для музея. Моисеенко и Коржев, Угаров и
Попков, Фомин и Жилипский, Мыльников и Островский – этот список можно
продолжить, и к каждому из современных мастеров прикоснулись ум и сердце
бывшего директора Русского музея…»
С переездом в Москву в 1977 г. В. А. Пушкарев возглавил Центральный дом
художника в новом здании на Крымской набережной. Его усилиями Дом вскоре
превратился в место творческого общения художников и публики. Одновременно
Пушкарев увлекся идеей создания в Москве Музея современного искусства.
В 1991 г. В. А. Пушкарев стал директором Музея современного искусства. Однако
и Русский музей не забывал: принимал участие в совещаниях, спорил, ругал за
недочеты, помогал закупать новые работы. В 2001 г. бывший директор в последний
раз приехал в Русский музей: он собирал архивные материалы для своих
мемуаров.
Умер Василий Алексеевич Пушкарев 16 мая 2002 г. на 88-м году жизни.
Справка
Пушкареву принадлежала идея пополнения музея произведениями древнерусской
живописи и народного искусства. По его инициативе множество экспедиций
отправлено в Карелию, Ленинградскую, Псковскую, Архангельскую и Вологодскую
области. Оттуда для новых коллекций привезены тысячи экспонатов, наибольшую
известность из которых получили «Северные письма».
Справка
С переездом в Москву в 1977 г. Пушкарев возглавил Центральный дом художника
на Крымской набережной. А в 1991 г. стал директором Музея современного
искусства.
Источник:
http://bujet.ru/article/37499.php
При проблемах с видео, вам придется войти в vk.com и перезагрузить страницу
Легендарный Пушкарев
28 февраля 2015 г. исполнилось 100 лет со дня рождения Василия
Алексеевича Пушкарева – легендарного директора Русского музея с 1951-го по
1977 год.
Легендарным часто называют человека, чья биография со временем обрастает
подробностями, не обязательно правдивыми. Иное дело – Пушкарев. Назовем только
некоторые обстоятельства биографии донского казака, прошедшего рядовым всю
войну, которые сейчас выглядят неправдоподобными. Ирина Яковлевна
Богуславская, заведующая отделом народного искусства ГРМ, пришедшая в музей
через два года после назначения Пушкарева директором, говорит что это факты.
Разве что появились «подробности».
Легенда первая. В 1960-е годы Пушкарев создал в музее тайные залы русского
авангарда, куда водил только проверенных людей. Богуславская вспоминает, что
залов, конечно, не было, авангард хранился на чердаке над помещением церкви
Михайловского дворца. Показывались сокровища только тем художникам и историкам
искусства, которым, как считал Пушкарев, это поможет в творческом развитии.
Легенда вторая. В 1972 году он обманул министра культуры Фурцеву, которая
хотела подарить Арманду Хаммеру «Черный квадрат» Малевича. Картину искали по
всем фондам. Но куда-то она запропастилась, не смогли найти.
На самом деле было письмо Фурцевой, в котором она требовала выдать
что-нибудь из Малевича. Директор музея оставил приказ начальницы без ответа.
В 1977 году Пушкарева выгнали из Русского музея за злоупотребление
служебным положением. Это «злоупотребление» выразилось в том, что после
ремонта полов в музейных залах он подобрал выброшенный на свалку паркет и
постелил его в своей новой квартире. Кстати, до этого он жил на пятом этаже
без лифта.
По словам Богуславской, Василий Пушкарев был музейщиком от бога.
Безупречный глаз искусствоведа, который специализировался на советской
книжной графике, позволял ему безошибочно определять качество и ценность
древней иконы, старой прялки, произведения художника ХХ века. Он организовал
десятки экспедиций для сбора народного искусства. Договаривался с местными
светскими и церковными властями, чтобы они разрешили обследовать иконы в
действующих и закрытых храмах и привезли в музей самые ценные.
Пушкарев создал постоянную экспозицию русского искусства в хронологической
последовательности. Именно ему принадлежит недооцененная идея показа всего
комплекса прикладных искусств. Сначала – древнерусское прикладное с X по XVII
век, а затем две «ветви» – народное искусство и художественная промышленность
последующего времени. Эта экспозиция просуществовала до 1981 года, ее закрыл
директор, пришедший после Пушкарева.
Давно привычный для нас переход из Михайловского дворца в Корпус Бенуа
построен по инициативе Пушкарева. Он добился, чтобы сотрудники, жившие в
коммуналках в Корпусе Росси, получили небольшие, но отдельные квартиры.
Освободившиеся помещения были превращены в музейные залы.
Пушкарев провел первую большую выставку Кузьмы Петрова-Водкина, ошеломившую
публику своим качеством. Когда его стали выпускать на Запад, Пушкарев
планомерно разыскивал художников русской эмиграции. Однажды провез в рулоне
«Древний ужас» Бакста. В знак дружбы Зинаида Серебрякова создала его портрет
(на снимке). Это была одна из последних работ художницы, сейчас портрет
Пушкарева хранится в фондах Русского музея.
К сожалению, остался нереализованным проект по созданию постоянной
экспозиции акварели и рисунка, требующей специального освещения. У музея
гигантские фонды этих видов искусства, сейчас они появляются только на
выставках.
Пушкарев четко делил служебное и личное. Был строг и требователен. Молодые
сотрудники входили в его кабинет с трепетом. Он всегда прислушивался к
музейным старейшинам: собирал самых опытных и заслуженных, спрашивал их
совета.
Любил застолье, приезжал к сотрудникам на дни рождения. Как-то после
длительной командировки для учебы в партшколе Пушкарев пришел на музейный
капустник. На сцене висела огромная репродукция картины «Явление Христа
народу». Спасителем был Пушкарев, народом – его сотрудники.
Похоже, что независимого директора на дух не переносил ленинградский
партийный вождь Григорий Романов. Он говорил примерно так: «Кто к вам ходит,
что у вас смотреть? Нечего у вас смотреть!». И в 1977 году выдавил Пушкарева
из музея. Его с радостью приняла Москва, Пушкарев стал директором только
открытого тогда Центрального дома художника на Крымском Валу.
Когда в 2002 году Пушкарева хоронили, Русский музей был представлен не
«одной старушкой», как сказано в одном документальном фильме. Всем сотрудникам
музея разрешили поехать в Москву, их там было несколько десятков.
источник -
http://spbvedomosti.ru/news/culture/legendarnyy_pushkarev/
Двенадцать спящих дев
(спасенное Пушкаревым)
Книга:
Страсти по Филонову.
Сокровища, спасённые для России
Назад:
Глава 1 Завещано России
Дальше:
Глава 3 Как не украли "Пир королей"
https://rutlib.com/book/8601/p/3
Савва Ямщиков
ВЫКОРМЫШИ СОБЧАКА
Эта грязная история, тянущаяся вот
уже четыре года, характеризует, к сожалению, подлинный лик
горбачевско-ельцинской демократии.
Весной 2002 года умер один из выдающихся деятелей отечественной культуры,
"музейщик №1", как его по праву называют — Василий Алексеевич Пушкарев. На
протяжении без малого тридцати лет возглавлял он Государственный Русский
музей, находясь в постоянном противоборстве с чиновниками. В результате ему
удалось пополнить фонды музея на 120 тысяч экземпляров! И поверьте, это не
были случайные, проходные вещи. Среди них — 500 икон XIII-XVII веков;
замечательные творения классиков русского искусства — от Рокотова до Врубеля;
лучшие образцы отечественного авангарда; знаковые создания художников
советского времени. Закончил многотрудное поприще хранитель художественного
наследия России в Советском фонде культуры, закладывая основы Музея
современного искусства.
Мы прощались с Василием Алексеевичем в Никольском храме в Толмачах. Гроб стоял
на том же месте, где отпевали Третьякова. Пришло много художников,
искусствоведов, реставраторов, писателей, музыкантов. Не "осчастливил"
панихиду своим присутствием ни один чиновник Министерства культуры, Академии
художеств и Союза художников, а самое страшное — не было тут руководителей
Русского музея. В те дни в Петербурге собирался "Интермузей", руководимый
"нуворишем" Пиотровским и объединяющий всех российских музейных директоров.
Можно ли себе представить, чтобы в дореволюционной России не отправили в
Москву делегацию с венками для прощания со специалистом такого уровня? Он ведь
один стоил целого "интермузея"! У гроба дорогого человека, с которым мне
посчастливилось работать и дружить не один десяток лет, я поклялся сделать
всё, чтобы и на доме, где жил Пушкарев, и в Русском музее появились
мемориальные доски.
Сначала хорошо знавшие Пушкарева славные представители нашей культуры, среди
которых Ирина Антонова, Дмитрий Жилинский, Наталья Нестерова, Петр Оссовский,
Дмитрий Сарабьянов, Николай Скатов, Валентин Янин, обратились с письмом об
увековечении его памяти с министру культуры А.С.Соколову, который
незамедлительно отправил соответствующий документ губернатору Санкт-Петербурга
В.И. Матвиенко. Ответ из Смольного за подписью г-на Тарасова (зятя Алисы
Фрейндлих) был категоричен: согласно канцелярским параграфам, нужно ждать 30
лет со дня смерти Пушкарева, чтобы установить доску. Директор же Русского
музея г-н Гусев сказал дочери своего великого предшественника: "Мы повесим в
музее табличку, где перечислим всех его руководителей". Своеобразный
поминальный синодик, куда и самого Гусева, глядишь, занесут. Президент
Российского фонда культуры Н.С.Михалков попытался достучаться до женского
сердца питерской губернаторши. "В плеяде знаменитых людей, прославивших
Ленинград, имя Василия Пушкарева стоит рядом с именами Д.Шостаковича,
А.Ахматовой, Е.Мравинского, Ж.Алферова, Н.Черкасова, К.Сергеева и
Г.Товстоногова", — написал близкий к Президенту культурный деятель. Но это
только еще более разозлило питерскую челядь. Только что родственники Пушкарева
получили разгневанную "гусевскую филиппику", где категорически сказано еще раз
о пресловутом тридцатилетнем сроке. Нет стыда у людей.
Моим хорошим друзьям — корифеям русского балета К.М. Сергееву и Н.М. Дудинской
— доски были установлены чуть ли не в год смерти. Памятник И. Бродскому
проектировался в обстановке максимальной поспешности. Мемориалы более чем
сомнительным корифеям рыночного либерализма Собчаку и Старовойтовой
открываются торжественно, с почестями, которые раньше оказывались героям войны
или покорителям космоса.
Возглавляемый Гусевым Русский музей живет за счет богатств, накопленных
рачительным и блистательным хозяином — Пушкаревым. Возят они по миру выставки,
составленные из его приобретений, издают альбомы, каталоги, печатают постеры,
открытки, на которых очень уместен был бы, как они любят выражаться,
пушкаревский "бренд". А сами упиваются дешевенькими показами бездарных
изначально, но выдающих себя за гениев кабаковых, куперов и прочих генитальных
выдвиженцев Швыдкого. Сидят питерские временщики одесную главного хозяина
страны и думают, что схватили Бога за бороду. Нет, господа хорошие, хозяева
меняются, а вместе с ними летят в тартарары и холуи. Такие же люди, как
Василий Пушкарев, навечно остаются в памяти благодарных потомков, которым он
оставил спасенное им духовное богатство.
Хозяин музея
Пока меня терпелиЕго называли «хозяином». Строгого взгляда из-под лохматых бровей побаивались: он видел все, не признавал мелочей в своем большом доме, каким был для него музей. Одинаково хорошо знал и своих сотрудников, и свою экспозицию. В непростые 1950-е гг. ему удалось расширить возможности Русского музея, создать коллектив единомышленников. Не менее сложные 1960–1970-е гг. стали расцветом собирательской деятельности музея, временем создания новой экспозиции и выставок, которые заново открывали зрителям забытых и запрещенных художников.
Менялось руководство страны, менялась сама страна, а неутомимый директор активно формировал новые музейные коллекции. За годы его руководства фонды музея пополнились 120 тыс. произведений, среди которых иконы, картины, графика, скульптура, уникальные архивные материалы. Благодаря Пушкареву сохранены от уничтожения редчайшие произведения русского авангарда. В Русском музее были собраны сотни картин «левых» художников от начала XX в. до новых работ «шестидесятников».
О себе Василий Алексеевич Пушкарев писал так: «Родился я в 1915 г. в слободе Анастасиевка Ростовской области… Окончил Ростовское художественное училище, в 1938 г. был принят во Всероссийскую Академию художеств на искусствоведческий факультет. В июне 1941 г. ушел на фронт в дивизию народного ополчения. Участвовал в боях на Ленинградском и Волховском фронтах, был ранен. После войны вернулся в институт, закончил учебу. Потом была аспирантура, где защитил диссертацию кандидата искусствоведения. С начала 1951 г. стал директором Государственного Русского музея.
Вот тут-то и началось! На протяжении 27 лет, пока меня терпели на этом месте, приходилось противостоять сначала двум комитетам РСФСР и СССР по делам искусств, а потом – и двум министерствам культуры. И все-таки работать было весело: каждый день ходить по острию ножа и каждый день чувствовать, что ты “преодолеваешь”, что ты живешь так, как
хочешь жить. Уже в 1952 г. удалось добиться специального постановления ЦК КПСС о мерах помощи Русскому музею: чуть увеличилась зарплата сотрудникам и, главное, невиданное в тех условиях, – произошло увеличение штатов более чем на 150 человек. Постановление было секретным. Потом удалось перевести Русский музей в ведение Министерства культуры СССР – опять каких-то благ прибавилось…
Основными направлениями в деятельности музея стали приобретение экспонатов, главным образом советского времени, организация выставок незаслуженно полузабытых и забытых художников, организация постоянных экспозиций всех видов русского искусства.
Приобретать надо было подлинные художественные произведения, а их, как известно, создавали “формалисты”. Это Куприн, Крымов, Лентулов, Машков, Кузнецов, Кончаловский, Фаворский, Матвеев, Коненков, Шевченко и др. За ними шли молодые формалисты: Дейнека, Чернышев, Чуйков, Ромадин, Герасимов, и даже Пластов одно время ходил в формалистах. Естественно, я посещал мастерские этих и многих других художников, каждый раз увозя в Ленинград их произведения. Работы совсем молодых художников отыскивались на московских и ленинградских выставках. Пока москвичи спорили и громили формалистов на выставке, посвященной 30-летию МОСХ, лучшие вещи с этой выставки оказались в Русском музее. Конечно, процесс этот не такой простой. Он требовал напряженной работы, постоянных поисков, ухищрений, обходов, маневров. Но и результат радовал душу, поднимал творческое настроение коллектива музея…
В. А. Пушкарёв, директор Русского музея в 1953–1977 гг.
Русский музей своим авторитетом вернул советской культуре многих полузабытых художников или утвердил значение того или иного мастера. Самым крупным событием в художественной жизни страны явилась выставка К. С. Петрова-Водкина в 1966 г.
Еще более крупным событием явилось открытие выставки русского и советского натюрморта. Это был грандиозный праздник, торжество настоящей живописи. Жанр, который считался прибежищем формализма, удалось реабилитировать. Как после выставки Петрова-Водкина, так и после “Натюрморта” появилась многочисленная искусствоведческая литература о них…
И так я пережил на посту директора Русского музея эпоху Сталина, “великое десятилетие” Хрущева и “благоденствие” брежневского времени. Несмотря на различия этих исторических эпох, в них было и нечто общее. Существовала и исправно действовала триада правил: инициатива наказуема, за самостоятельность надо платить и если идти правильной дорогой в обход, то можно кое-что сделать.
То, что инициатива наказуема, я чувствовал ежедневно. Часто вызывали меня “на ковер” в Ленинградские горком и обком партии, в оба министерства культуры; до сих пор я имею выговоры от министерств культуры, но они не мешают мне жить. В свое время я привык к наказуемости инициативы, и у меня выработался условный рефлекс: стоило только услышать звонок от какого-либо вышестоящего начальства, я безошибочно догадывался, за что будет взбучка, какие брать “оправдательные” документы и какой тактики придерживаться.
За самостоятельность я платил мизерностью своей зарплаты... Но я был счастлив, я попал на свое место, работал с интересом и напряжением так долго!
А из-за границы мне удалось привезти, помимо архивов, не менее 1,5 тыс. произведений Ларионова, Гончаровой, Бакста, Серова, Добужинского, Анненкова и других художников…»
Хранитель вечного
С благодарностью вспоминают о Василии Алексеевиче Пушкареве его коллеги и ученики. «Мне запомнилась в первое посещение Русского музея атмосфера, царившая в приемной директора, – пишет Савелий Ямщиков в книге «Хранители вечного». – Его кабинет был открыт для всех. Никакой таблички с определенными часами приема на двери не висело, и академики, и смотрительницы залов принимались директором в порядке живой очереди. Пушкарев никогда не прерывал посетителя, давая ему высказаться до конца. Мягкотелым его назвать было нельзя – отругать мог так, что впору подавать заявление об уходе. Но не подавали, знали, что ругает за дело. Уходили малодушные, ищущие более легких путей.
Затаив дыхание, мы наблюдали, как Пушкарев проходил по залам музея. Чувствовалось, что идет хозяин, заботливый, строгий, волнующийся. Взгляд его замечал любую мелочь, он знал “в лицо” каждый из многотысячных экспонатов. 1960-е гг. были золотым временем для нас, занимавшихся изучением древнерусского искусства. Экспедиции в поисках древних памятников отправлялись в Карелию, Псков, Каргополь, Архангельск. И лучшие находки принадлежали специальным группам Русского музея, которые формировались по инициативе В. А. Пушкарева. В музее тогда работали первоклассные специалисты по древнерусскому искусству, великолепные реставраторы, оставившие после себя не только вновь открытые шедевры, но и способных учеников. Запасники музея были доступны для всех искусствоведов, но приоритет в изучении коллекции сохранялся за его сотрудниками. Директор считал, что музейную вещь в свет выпускать должны они, и первые публикации были за ними. Они писали статьи, монографии, составляли каталоги, и, как правило, исследования эти вносили много нового в историю искусства. Такие выставки тех лет, как “Итоги экспедиций по выявлению и собиранию произведений древнерусского искусства”, “Живопись древнего Новгорода и его земель”, “Дионисий и искусство Москвы XV–XVI столетий”, стали заметными событиями в современной художественной жизни. Русский музей на наших глазах превращался в крупнейший центр по изучению отечественной культуры.
Первый раз я увидел Василия Алексеевича Пушкарева в Москве, на Кропоткинской улице. Он шел под руку с одной из наших пречистенских старожилок. Мой спутник, хорошо знавший Пушкарева, спросил его шутливо, глазами показывая па старушку: “Врубель?” Тот коротко ответил: “Рокотов”. Приятель, улыбнувшись, сказал, что скоро в Русском музее появится рокотовский портрет. Пушкарев дни и недели проводил у частных владельцев, убеждая их в том, что произведения искусства должны храниться в музее. Ведь деньги не для всех коллекционеров решающий фактор. Важнее знать, что вещи попадут в надежные руки. Рук, более надежных, чем пушкаревские, не надо было и искать…
Василий Алексеевич предложил сделать выставку костромских портретов в Русском музее и выразил пожелание, чтобы один из них остался в постоянной экспозиции. Он выбрал портрет Елизаветы Черевиной, «гадкого утенка», как мы ее называли в процессе реставрации. Но, к большому сожалению, портрет в Русский музей не попал, так как вскоре ушел оттуда и сам Пушкарев…
Сколько выставок и открытий, подобных тому, каким стало второе рождение К. Петрова-Водкина, состоялось благодаря инициативе Пушкарева. А как верно сумел он рассмотреть и не пропустить самые удачные произведения современных художников, приобретая лучшие из них для музея. Моисеенко и Коржев, Угаров и Попков, Фомин и Жилипский, Мыльников и Островский – этот список можно продолжить, и к каждому из современных мастеров прикоснулись ум и сердце бывшего директора Русского музея…»
С переездом в Москву в 1977 г. В. А. Пушкарев возглавил Центральный дом художника в новом здании на Крымской набережной. Его усилиями Дом вскоре превратился в место творческого общения художников и публики. Одновременно Пушкарев увлекся идеей создания в Москве Музея современного искусства.
В 1991 г. В. А. Пушкарев стал директором Музея современного искусства. Однако и Русский музей не забывал: принимал участие в совещаниях, спорил, ругал за недочеты, помогал закупать новые работы. В 2001 г. бывший директор в последний раз приехал в Русский музей: он собирал архивные материалы для своих мемуаров.
Умер Василий Алексеевич Пушкарев 16 мая 2002 г. на 88-м году жизни.
Источник: http://bujet.ru/article/37499.php
При проблемах с видео, вам придется войти в vk.com и перезагрузить страницу
Легендарный Пушкарев
28 февраля 2015 г. исполнилось 100 лет со дня рождения Василия Алексеевича Пушкарева – легендарного директора Русского музея с 1951-го по 1977 год.
Легендарным часто называют человека, чья биография со временем обрастает подробностями, не обязательно правдивыми. Иное дело – Пушкарев. Назовем только некоторые обстоятельства биографии донского казака, прошедшего рядовым всю войну, которые сейчас выглядят неправдоподобными. Ирина Яковлевна Богуславская, заведующая отделом народного искусства ГРМ, пришедшая в музей через два года после назначения Пушкарева директором, говорит что это факты. Разве что появились «подробности».
Легенда первая. В 1960-е годы Пушкарев создал в музее тайные залы русского авангарда, куда водил только проверенных людей. Богуславская вспоминает, что залов, конечно, не было, авангард хранился на чердаке над помещением церкви Михайловского дворца. Показывались сокровища только тем художникам и историкам искусства, которым, как считал Пушкарев, это поможет в творческом развитии.
Легенда вторая. В 1972 году он обманул министра культуры Фурцеву, которая хотела подарить Арманду Хаммеру «Черный квадрат» Малевича. Картину искали по всем фондам. Но куда-то она запропастилась, не смогли найти.
На самом деле было письмо Фурцевой, в котором она требовала выдать что-нибудь из Малевича. Директор музея оставил приказ начальницы без ответа.
В 1977 году Пушкарева выгнали из Русского музея за злоупотребление служебным положением. Это «злоупотребление» выразилось в том, что после ремонта полов в музейных залах он подобрал выброшенный на свалку паркет и постелил его в своей новой квартире. Кстати, до этого он жил на пятом этаже без лифта.
По словам Богуславской, Василий Пушкарев был музейщиком от бога.
Безупречный глаз искусствоведа, который специализировался на советской книжной графике, позволял ему безошибочно определять качество и ценность древней иконы, старой прялки, произведения художника ХХ века. Он организовал десятки экспедиций для сбора народного искусства. Договаривался с местными светскими и церковными властями, чтобы они разрешили обследовать иконы в действующих и закрытых храмах и привезли в музей самые ценные.
Пушкарев создал постоянную экспозицию русского искусства в хронологической последовательности. Именно ему принадлежит недооцененная идея показа всего комплекса прикладных искусств. Сначала – древнерусское прикладное с X по XVII век, а затем две «ветви» – народное искусство и художественная промышленность последующего времени. Эта экспозиция просуществовала до 1981 года, ее закрыл директор, пришедший после Пушкарева.
Давно привычный для нас переход из Михайловского дворца в Корпус Бенуа построен по инициативе Пушкарева. Он добился, чтобы сотрудники, жившие в коммуналках в Корпусе Росси, получили небольшие, но отдельные квартиры. Освободившиеся помещения были превращены в музейные залы.
Пушкарев провел первую большую выставку Кузьмы Петрова-Водкина, ошеломившую публику своим качеством. Когда его стали выпускать на Запад, Пушкарев планомерно разыскивал художников русской эмиграции. Однажды провез в рулоне «Древний ужас» Бакста. В знак дружбы Зинаида Серебрякова создала его портрет (на снимке). Это была одна из последних работ художницы, сейчас портрет Пушкарева хранится в фондах Русского музея.
К сожалению, остался нереализованным проект по созданию постоянной экспозиции акварели и рисунка, требующей специального освещения. У музея гигантские фонды этих видов искусства, сейчас они появляются только на выставках.
Пушкарев четко делил служебное и личное. Был строг и требователен. Молодые сотрудники входили в его кабинет с трепетом. Он всегда прислушивался к музейным старейшинам: собирал самых опытных и заслуженных, спрашивал их совета.
Любил застолье, приезжал к сотрудникам на дни рождения. Как-то после длительной командировки для учебы в партшколе Пушкарев пришел на музейный капустник. На сцене висела огромная репродукция картины «Явление Христа народу». Спасителем был Пушкарев, народом – его сотрудники.
Похоже, что независимого директора на дух не переносил ленинградский партийный вождь Григорий Романов. Он говорил примерно так: «Кто к вам ходит, что у вас смотреть? Нечего у вас смотреть!». И в 1977 году выдавил Пушкарева из музея. Его с радостью приняла Москва, Пушкарев стал директором только открытого тогда Центрального дома художника на Крымском Валу.
Когда в 2002 году Пушкарева хоронили, Русский музей был представлен не «одной старушкой», как сказано в одном документальном фильме. Всем сотрудникам музея разрешили поехать в Москву, их там было несколько десятков.
источник - http://spbvedomosti.ru/news/culture/legendarnyy_pushkarev/
Двенадцать спящих дев (спасенное Пушкаревым)
Книга: Страсти по Филонову. Сокровища, спасённые для Россииhttps://rutlib.com/book/8601/p/3
Савва Ямщиков ВЫКОРМЫШИ СОБЧАКА
Эта грязная история, тянущаяся вот уже четыре года, характеризует, к сожалению, подлинный лик горбачевско-ельцинской демократии.
Весной 2002 года умер один из выдающихся деятелей отечественной культуры, "музейщик №1", как его по праву называют — Василий Алексеевич Пушкарев. На протяжении без малого тридцати лет возглавлял он Государственный Русский музей, находясь в постоянном противоборстве с чиновниками. В результате ему удалось пополнить фонды музея на 120 тысяч экземпляров! И поверьте, это не были случайные, проходные вещи. Среди них — 500 икон XIII-XVII веков; замечательные творения классиков русского искусства — от Рокотова до Врубеля; лучшие образцы отечественного авангарда; знаковые создания художников советского времени. Закончил многотрудное поприще хранитель художественного наследия России в Советском фонде культуры, закладывая основы Музея современного искусства.
Мы прощались с Василием Алексеевичем в Никольском храме в Толмачах. Гроб стоял на том же месте, где отпевали Третьякова. Пришло много художников, искусствоведов, реставраторов, писателей, музыкантов. Не "осчастливил" панихиду своим присутствием ни один чиновник Министерства культуры, Академии художеств и Союза художников, а самое страшное — не было тут руководителей Русского музея. В те дни в Петербурге собирался "Интермузей", руководимый "нуворишем" Пиотровским и объединяющий всех российских музейных директоров. Можно ли себе представить, чтобы в дореволюционной России не отправили в Москву делегацию с венками для прощания со специалистом такого уровня? Он ведь один стоил целого "интермузея"! У гроба дорогого человека, с которым мне посчастливилось работать и дружить не один десяток лет, я поклялся сделать всё, чтобы и на доме, где жил Пушкарев, и в Русском музее появились мемориальные доски.
Сначала хорошо знавшие Пушкарева славные представители нашей культуры, среди которых Ирина Антонова, Дмитрий Жилинский, Наталья Нестерова, Петр Оссовский, Дмитрий Сарабьянов, Николай Скатов, Валентин Янин, обратились с письмом об увековечении его памяти с министру культуры А.С.Соколову, который незамедлительно отправил соответствующий документ губернатору Санкт-Петербурга В.И. Матвиенко. Ответ из Смольного за подписью г-на Тарасова (зятя Алисы Фрейндлих) был категоричен: согласно канцелярским параграфам, нужно ждать 30 лет со дня смерти Пушкарева, чтобы установить доску. Директор же Русского музея г-н Гусев сказал дочери своего великого предшественника: "Мы повесим в музее табличку, где перечислим всех его руководителей". Своеобразный поминальный синодик, куда и самого Гусева, глядишь, занесут. Президент Российского фонда культуры Н.С.Михалков попытался достучаться до женского сердца питерской губернаторши. "В плеяде знаменитых людей, прославивших Ленинград, имя Василия Пушкарева стоит рядом с именами Д.Шостаковича, А.Ахматовой, Е.Мравинского, Ж.Алферова, Н.Черкасова, К.Сергеева и Г.Товстоногова", — написал близкий к Президенту культурный деятель. Но это только еще более разозлило питерскую челядь. Только что родственники Пушкарева получили разгневанную "гусевскую филиппику", где категорически сказано еще раз о пресловутом тридцатилетнем сроке. Нет стыда у людей.
Моим хорошим друзьям — корифеям русского балета К.М. Сергееву и Н.М. Дудинской — доски были установлены чуть ли не в год смерти. Памятник И. Бродскому проектировался в обстановке максимальной поспешности. Мемориалы более чем сомнительным корифеям рыночного либерализма Собчаку и Старовойтовой открываются торжественно, с почестями, которые раньше оказывались героям войны или покорителям космоса.
Возглавляемый Гусевым Русский музей живет за счет богатств, накопленных рачительным и блистательным хозяином — Пушкаревым. Возят они по миру выставки, составленные из его приобретений, издают альбомы, каталоги, печатают постеры, открытки, на которых очень уместен был бы, как они любят выражаться, пушкаревский "бренд". А сами упиваются дешевенькими показами бездарных изначально, но выдающих себя за гениев кабаковых, куперов и прочих генитальных выдвиженцев Швыдкого. Сидят питерские временщики одесную главного хозяина страны и думают, что схватили Бога за бороду. Нет, господа хорошие, хозяева меняются, а вместе с ними летят в тартарары и холуи. Такие же люди, как Василий Пушкарев, навечно остаются в памяти благодарных потомков, которым он оставил спасенное им духовное богатство.
http://zavtra.ru/blogs/2006-08-0983