– Понимаешь, старик, проходил по улице, увидел вывеску. У вас есть буфет? Покорми меня, я голоден, как испанский волк. В кармане ни гроша.

В редакционном буфете супы закончились, но еще был винегрет, остывшее жаркое и омлет. Юлиан быстро справился с закуской и жарким и дипломатично произнес:

– Я бы съел еще чего-нибудь.

Я направился к стойке. Буфетчица шепотом спросила:

– Это Юлиан Семенов?

Получив утвердительный ответ, она сама принесла винегрет и горячий омлет, села за столик, вздохнула:

– Скажите, Кэт уехала? Я так переживаю за нее, даже всплакнула.

– Да, она приехала в Париж, – ответил Юлиан. – Там уже работала советская миссия, ее отправили в Москву.

– А дети?

– И они, конечно, с ней. Ей и детишкам помогли.

– Все равно с двумя трудно.

– Она встретила хорошего человека, вдовца, у него тоже был ребенок. И общий у них появился.

– Ой, как хорошо! Кофе хотите? Горяченького?

Это была высшая степень признания. Буфетчица принесла кофе, попросила:

– Увидите Кэт, скажите, что мы за нее волновались.

Юлиан кивнул головой. Провожая его к выходу, я спросил:

– Вдовца ты прямо тут придумал?

– Понимаешь, старик, не она одна меня об этом спрашивает. А что ответить?

Так я и не понял, обдумывал ли он именно такое продолжение «Семнадцати мгновений» или его экспромт родился в буфете «Советского спорта».

Не так давно я отдыхал в санатории «Озеро Белое» и там увидел объявление: «В 16 часов в конференц-зале состоится встреча фронтовиков. Приходите». Я пришел. Выступали мужчины и женщины, рассказывали фронтовые истории. Особенно привлек мое внимание рассказ Владимира Федоровича Гужова: он поведал, как из молоденьких девушек готовили радисток для заброски в партизанские отряды.

Когда встреча закончилась, мы с Владимиром Федоровичем прогулялись по аллее, и я рассказал, что в нашем классе училась Майя Эльская, которая во время войны стала радисткой и была заброшена в немецкий тыл. После Победы мы (из всего класса нас вернулось с фронта только трое) пытались разыскать ее. Обращались в Центральный партизанский штаб, в Наркомат обороны, но получали неутешительные ответы: сведений не имеем. Мы решили, что Майка погибла. Может быть, попала в лапы гестапо, а может, нашла смерть в бою. Я спросил у Гужова совета: куда еще можно обратиться? Он выслушал меня и спокойно говорит:

– Записывайте телефон Майи…

Хорошо, что рядом стояла скамейка. Оказывается, наша Майка вышла замуж, стала Романовой, поэтому мы ее и не разыскали. По возвращении из санатория я сразу созвонился с ней. Встретились через 66 лет. Майя оказалась секретарем Совета радистов-партизан Московского отделения Всесоюзного комитета ветеранов ВОВ.

Так я стал собирать материалы о радистах, сражавшихся в немецком тылу, встречаться с теми, кто еще жив. Радисты рассказывали о том, как их готовили. Существовали специальные школы – в Москве, Горьком, Саратове, Ленинграде и других местах.

Полгода обучения в московской специальной радиошколе №3 – и в январе 1943-го Валя Грибкова уже протягивала начальнику штаба партизанского движения Воронежского фронта бумагу: «В ваше распоряжение направляется…»

Диверсионную группу в количестве одиннадцати человек выбросили под Острогожском. Подрывали железнодорожное полотно, выводили из строя мосты. Немцы жаждали взять реванш за Сталинград, готовились к Курской битве, усиленно наращивали группировку. Каждый удар по дорогам ощущался ими очень болезненно. Поэтому каратели принимали все меры по ликвидации диверсантов. После каждой операции партизанская группа быстро уходила в другое место. 30- 40 километров по зимнему бездорожью были чуть ли не ежедневной нормой. Но один раз задержались: узнали, что неподалеку находится лагерь военнопленных. Командир группы принял решение атаковать лагерь. Операция прошла успешно: за счет освобожденных группа выросла до 80 человек. В таком составе и вышли к своим.

А вот второе задание Вали Грибковой оказалось неудачным. Когда подлетали к линии фронта, самолет обстреляли с земли, и летчик поднял машину выше запланированного. Поэтому, видимо, проскочил точку выброса. Валя приземлилась в 80 километрах от села, в котором ее ждали на конспиративной квартире.

– Перед заброской я из тонкой немецкой шинели сшила себе юбку, – рассказывала Валентина. – Очень гордилась обновой. За несколько дней дошла до нужного селения. В лесу закопала рацию, блоки питания. Подхожу к селу, навстречу полицай. И сразу спрашивает: с кого сняла шинель? А я и растерялась, не знаю, что сказать. В радиошколе нам десятки раз твердили: в вашей работе мелочей нет. Но как все можно предугадать? Что я – не могла юбку из «нашей» материи сшить?

Валентину отвели в комендатуру, по ее следам пустили овчарку. Собака привела к спрятанной рации. Грибкову передали немцам. Захват вражеского радиста всегда считался большой удачей – ведь ему известны шифр, коды. Пускай только свои, но и это немало. Можно узнать, о чем он успел сообщить своему командованию, а также попытаться ввести противника в заблуждение. Радиста сразу передавали спецслужбам – там знали, как с ним работать.

Грибкову отвезли в город Богодухов, в гестапо. Заставили передать радиограмму: приземлилась, жду указаний. До заброски условились, что если в тексте появятся три точки, значит, радист «под колпаком». В следующей передаче удалось вставить три точки и подписать текст не псевдонимом Молекула, а своей фамилией, что запрещалось.

– Радиоузел потребовал подтвердить три точки, – рассказывала Валентина. – Немцы, естественно, прекратили радиоигру. Но главное было сделано. Нас выбрасывали, чтобы подготовить место для высадки десанта. Командование поняло, что задание не выполнено, десантирование отменили, удалось избежать потерь. Но об этом я узнала уже после войны.

Грибкову перевезли в Киев, оттуда отправили на запад. Вместе c несколькими девушками ей удалось бежать из эшелона. После скитаний группа наткнулась на партизан. А когда отряд соединился с частями Красной армии, Грибковой заинтересовался «Смерш». Фильтрационный лагерь, допросы в тюрьме. И только в конце 1945 года перед ней извинились и она вернулась домой, в подмосковный Реутов.

Наверное, все разведки мира используют так называемые радиоигры, когда удается захватить агента вместе с рацией. Этот агент может согласиться работать против своих хозяев – то есть передавать им дезинформацию, составленную контрразведкой противника. За время войны наши спецслужбы захватили свыше 400 агентурных радиостанций немцев – как правило, вместе с радистами. Всего за время Великой Отечественной велось около 200 радиоигр.

4 апреля 1944 года Сталин созвал в Кремле совещание, на котором рассматривалась ситуация с радиоигрой «Монастырь» и возможность изменения ее стратегических целей на заключительном этапе войны. Ответственные сотрудники спецслужб сели за разработку новых планов. Эта радиоигра продолжалась до последнего дня войны. Наш разведчик Александр Демьянов (псевдоним – Гейне) несколько раз переходил линию фронта, встречался с руководителями германской разведки, получал от них задания и отчитывался о проделанной работе – передавал им сведения, подготовленные нашим Генштабом. Гейне (немцы дали ему кличку Макс) вызывал связников, курьеров с рациями, деньгами и документами. На конспиративных квартирах их тихо брали чекисты. Но, несмотря на эти провалы, абвер продолжал удовлетворять запросы Макса: курьеры регулярно доставляли по адресам, указанным агентом, новые рации, шифры и деньги.

Немецкие разведчики гордились этой операцией. О ней знало высшее руководство страны. Гитлер наградил Макса за храбрость Железным крестом I степени с мечами. Почти невероятно: за одну и ту же операцию один и тот же человек получил правительственные награды двух воюющих сторон. Ни разу у германских спецслужб не возникало подозрений в достоверности сообщений Макса. Чтобы немецкие спецслужбы не усомнились в его успехах, некоторым связникам не мешали возвращаться в Берлин. И те докладывали: Макс действует эффективно и надежно законспирирован.

Радиоигра «Монастырь» завершилась 8 мая 1945 года. Ас германской разведки Отто Скорцени констатировал: «После 8 мая ничто больше не нарушало молчание в эфире». Замолчал и передатчик Гейне – некого было больше дезинформировать. А может быть, зря замолчал. Дело в том, что генерал Гелен, курировавший в гитлеровской разведке советское направление, после войны стал руководителем германской спецслужбы. Так вот, Гелен еще многие годы считал, что Макс удачно внедрился в советский Генштаб. Он даже предлагал его американцам как надежный источник информации из высших военных кругов СССР. (Правда, разведка США с недоверием отнеслась к совету германского генерала.)

Александр Петрович Демьянов умер в 1978 году и похоронен в Москве на Введенском (Немецком) кладбище.

Вызываем огонь на себя

10 мая 1944 года в польском районе Дембица приземлилась десантная группа из партизанского отряда имени Пожарского. В Украинский штаб партизанского движения тотчас ушла радиограмма: все десять человек собрались, приступаем к выполнению задания. Радисты Анатолий Гурнов и Александра Лунева каждый день выходили на связь. Особенно много им пришлось потрудиться, когда отряд, разросшийся до двухсот человек, обнаружил необычный полигон, похожий на аэродром, но без самолетов. Полигон охраняли не только военные, но и гестапо; охранники располагали тяжелым вооружением. Разведка выяснила, что это был полигон для испытания «оружия возмездия» – так гитлеровцы именовали ракеты «Фау-2».

Партизаны определили координаты полигона, систему ПВО. Радисты передали информацию в Центр. В одну из ночей всех разбудил гул десятков бомбардировщиков и сильные взрывы. Полигон перестал существовать, а отряд имени Пожарского получил приказ перебазироваться на территорию Словакии, где назревало восстание против оккупантов.

Когда отряд входил в словацкое село Осадне, все жители высыпали на улицы. Словаки узнали, что в отряде есть радиостанция, и попросили партизанского командира дать им послушать Москву. Командир Леонид Беренштейн задумался: сухие батареи садились быстро, заменить их удавалось не всегда, на счету каждая секунда работы. Но тут такая необычная просьба, и он кивнул радистке Шуре Луневой: давай! Из хаты вынесли стол, на который взгромоздили безотказный «Север», паренек с антенной взобрался на дерево. Лунева быстро вышла на московскую волну. Через две-три минуты подняла руку, призывая к тишине. Все замолкли, и из больших черных наушников раздался голос:

– Говорит Москва! Передаем последние известия.

Наверное, не все словаки хорошо поняли русскую речь, но главное дошло: Красная армия наступает. Радиосеанс оказался посильнее многих пропагандистских мероприятий.

В этом партизанском отряде еще не раз использовали радиопередатчик не по прямому назначению. Как-то в районе Дуклинского перевала отряд готовился к совместной операции с частями Красной армии. Немецкая разведка стала появляться на флангах. Надо было отвлечь противника. Решили: две группы партизан отправляются в горы, и там радисты выходят в эфир. Сеанс не более двух минут – и бегом в другое место. Немцы пеленговали радиостанции и открывали огонь по квадратам, которые уже покинули радисты. Вскоре пеленгаторы засекали радиостанции в новых координатах, опять обстреливали обнаруженные точки, но вновь безрезультатно – радисты успевали уйти в другие пункты. На военном языке эта опасная игра называется «вызывать огонь на себя». Редкий случай: обошлось без потерь.

Жительница городка Сеща в Брянской области Аня Морозова попала в спецшколу в 23 года. В 1944-м в составе разведгруппы ее забросили в Восточную Пруссию. Четыре месяца Морозова почти ежедневно садилась за рацию: командованию передавались сведения о передвижениях немецких войск, состоянии оборонительных сооружений. С наступлением зимы разведгруппа, изрядно поредевшая в боях, перебралась в Польшу. 31 декабря 1944 года группа приняла последний бой. Радистка отстреливалась до последнего патрона. А когда они закончились, подорвала себя гранатой, уничтожив и секретный шифр. Через 20 лет после Победы Анне Морозовой посмертно присвоили звание Героя Советского Союза.

Любовь Туманова была чуть старше Морозовой. Тоже окончила спецшколу, была заброшена в тыл противника на территорию Карелии. Группу окружили каратели. Люба взорвала себя и радиостанцию гранатой.

Москвичке Кларе Давидюк исполнилось только 17 лет, когда ей удалось стать радисткой в отдельном радиобатальоне. За выполнение задания в германском тылу она была награждена орденом Красной Звезды. А летом 1944 года Клара стала радисткой партизанского отряда в Белоруссии. В районе города Слоним завязался неравный бой между фашистами, Кларой и раненным в обе ноги командиром отряда. Уйти было невозможно. Уничтожив 22 немецких солдата, командир и радистка взорвали себя противотанковой гранатой.

Радистке партизанского отряда имени Чапаева Вере Бирюковой не было и 22-х, когда отряд попал в окружение в районе города Могилев-Подольск. Последнюю гранату Вера бросила себе под ноги.

Совещание командиров партизанских отрядов у Верховного главнокомандующего подходило к концу. Сталин сказал: «Ну, теперь говорите, что вам нужно». Одни просили вооружение, другие – боеприпасы, кто-то – толковых агитаторов. А Герой Советского Союза Михаил Ромашин попросил радиста с рацией. Когда ему дали список выпускников (это был первый выпуск) московской спецшколы №3, Михаил Петрович указал на радистку Клавдию.

– Интересно, почему он вас выбрал?– спрашиваю Клавдию Георгиевну.

– Наверное, потому что фамилии у нас были схожие, – улыбается она. – Это я сейчас по мужу Пукемова. А тогда была Ромашова.

Сентябрьской ночью 1942 года двадцатилетнюю Клаву Ромашову сбросили в условленном месте Брянской области. На спине – мешок с рацией и блоками питания, автомат с дисками. И конечно, парашют, который она увидела тогда впервые. Правда, был десятиминутный инструктаж: что делать, если основной парашют не раскроется, как пользоваться запасным. Подвели к открытой двери, легонько толкнули… Парашют зацепился за высокую сосну. Ножом перерезала стропы и шлепнулась на землю. А вокруг уже сновали партизаны, кто-то негромко звал: радистка, где ты? Так началась партизанская жизнь Клавдии.

Два выхода в день на связь с Москвой. Командир писал донесение, она зашифровывала и передавала. Москва, в свою очередь, слала шифровку для командира. Клава в землянке – при фонаре или свечке – расшифровывала, командир читал, кивал головой. Одна из памятных операций – взрыв Синего моста через Десну на железнодорожной линии Гомель–Брянск в марте 1943 года. Движение по ней было круглосуточное в обоих направлениях. Охранялась линия воинскими частями, полицейскими и эсэсовцами. Особенно, конечно, охраняли мост. К мосту пробовали подходить то с одной стороны, то с другой. Но отряды терпели неудачу. Ничего не могла сделать и авиация. Синий мост стоял как заговоренный.

Приближалось наступление советских войск. Москва поставила задачу: воспрепятствовать переброске немецких частей по рокадной (идущей вдоль линии фронта) дороге. Штаб партизанских бригад разработал план операции, к выполнению которой привлекались пять партизанских отрядов. Командование возложили на Ромашина. Прибавилось работы и у радистки: помимо Москвы и своего штаба, надо было поддерживать связь и с остальными отрядами. А в день операции именно от устойчивой связи зависел успех.

Связь была бесперебойной. Отряд, в котором радистом был Николай Елисеев, действовал с юга; Клава Ромашова – в группе, наступавшей с севера. Южный отряд вошел в низину, и Клава плохо слышала Елисеева.

– Я посадил помощника на лошадь, – рассказывал мне Николай Сергеевич, – дал ему шест с антенной. Через минуту Клава отстукивает цифру пять. Это сигнал: слышимость хорошая. Группа подрывников прорвалась на мост. На глазах у Клавы рухнули мостовые пролеты. 28 суток важнейшая магистраль бездействовала.

...Радистка Наталья Аристова вышла замуж в результате «секретной операции». Ее готовили к тому, чтобы она могла связываться с советским командованием и вести подпольные передачи из столицы, если бы немцы сумели занять Москву. Задание было на первый взгляд простым: до возможного появления немцев устроиться на работу лаборанткой на водопроводной станции, снабжавшей столицу питьевой водой. Для правдоподобия ее «выдали замуж» за начальника цеха Игоря Щорса (он был троюродным братом героя Гражданской войны Николая Щорса).

Игорь Александрович имел диплом горного инженера, но еще и учился в школе особого назначения, которую закончил 21 июня 1941 года. Молодой чекист получил задание для подпольной работы в Житомире. Но в конце июля 1941-го это задание заменили другим: он стал руководителем группы и начальником цеха насосной станции, а его «жена» Аристова – лаборанткой. Радистка Аристова получила коды, шифры и две радиостанции. Одну вмонтировали в спинку сиденья автомобиля, вторую надежно упрятали на квартире «мужа».

Но немцы Москву не взяли. Радистка Аристова сдала радиостанции и стала женой Игоря Александровича. Обычно люди знакомятся, сходятся, потом расписываются. А тут наоборот: сначала им выдали документы, что они муж и жена, и лишь потом они стали ими по-настоящему. Видимо, практика засылки групп в составе «мужа и жены» нравилась руководителям спецслужб. И Юлиан Семенов в группу Штирлица включил радистку Кэт и ее мужа Эрвина, тоже радиста.

Горьковчанину Николаю Елисееву шел восемнадцатый год, когда он стал курсантом московской спецшколы № 3. Случилось это в январе 1942 года, а в июне его забросили в Брянскую область, где он стал радистом-разведчиком в отряде имени Ворошилова. Затем, с перерывами на лечение после ранений, находился в немецком тылу в Орловской, Курской, Сумской, Гомельской, Пинской областях до середины 1944 года. Тысячи километров с «Севером» за плечами, сотни радиограмм, переданных в штабы партизанского движения.

– Шифр и код так въелись в память, что при шифровке и расшифровке телеграмм для командиров бригад и отрядов обходился без кодовых книжиц, – рассказывал Николай Сергеевич. Сейчас он возглавляет Объединенный совет партизан и подпольщиков Московского комитета ветеранов войны. На учете – 519 человек. Николай Сергеевич протягивает мне список из 26 фамилий.

– Это наши товарищи, погибшие во время войны. Кого-то захватили каратели, но радисты отказывались сотрудничать с врагом. Их расстреливали. Кто-то погиб в бою. Список, конечно, не совсем полный. Иные командиры партизанских отрядов сами не знали, что стало с их радистами.

В списке, который дал мне Николай Елисеев, значилось 13 женских фамилий и столько же мужских. Буквально на другой день я разговаривал с Майей Романовой, и она назвала еще двух погибших радисток из ее отделения спецшколы №3, Лидию Ильину и Татьяну Ежову. Кстати, всего эта спецшкола выпустила 1275 радистов.

Совет сейчас ведет большую патриотическую работу. Те, кому позволяет здоровье, выступают перед школьниками, студентами. В 53 московских школах есть партизанские музеи. Один из лучших – Музей боевой славы радистов-партизан в школе № 188. Все началось более тридцати лет назад, весной 1975 года. Тогда к преподавателю 188-й школы Надежде Ивановне Ивановой пришла Александра Анисимова. До войны она училась в этой школе, потом стала партизанской радисткой. Она и предложила создать музей радистов-партизан. У Шуры Анисимовой были кое-какие адреса, но немного. Радисты не числились за какой-то одной воинской частью, в отрядах работали один-два, редко три человека. Не всегда были известны настоящие фамилии бойцов, попробуй найди какую-нибудь «Зарю» или «Ромашку». Партизанские штабы и спецшколы давно расформированы, а скудные архивы не торопились раскрывать свои секреты.

Но дело двигалось: писались письма, запросы, публиковались заметки в газетах. Пошли ответы ветеранов, появились фотографии, экспонаты. Открытие музея стало праздником. Многие впервые встретились здесь после войны