Соломон Михоэлс- "Король Лир"

Шестьдесят лет назад в Минске «при невыясненных обстоятельствах» погиб великий актер и режиссер Соломон Михоэлс. Мир его не забыл: в Москве с 13 по 21 января проходит Международный фестиваль искусств его имени. У фестиваля десятилетний юбилей, в нем участвуют исполнители и коллективы России, Израиля, США, стран Европы. Большинство спектаклей – премьеры. На фестиваль ежегодно приезжают и члены семьи Великого Соломона.

 

Из юристов в артисты

 

В чем ключ к картинам Шагала, где все живое летает над плоскими крышами местечка под Витебском? Может быть, в воспоминаниях о дедушке художника, который по праздникам, если погода была хорошая, забирался на крышу и, усевшись на трубу поудобнее, начинал грызть морковку?

В чем ключ к «Королю Лиру» или «Тевье-молочнику», сыгранным великим Михоэлсом? Может быть, в карнавальных дурачествах веселого праздника Пурим, когда и родился Соломон? Тогда весь мир на время становился вверх тормашками: мужчинам и женщинам разрешалось меняться одеждой, в обязанность участникам праздника вменялось напиваться до бесчувствия, а на главной площади происходило шуточное чтение отрывков из Пятикнижия и даже избирался карнавальный «пуримский» раввин; по домам же ходили уличные актеры – «пурим-шпиллеры». Возможно, это их не мог забыть талантливый тридцатилетний юрист из Двинска Соломон Вовси, когда бросил учебу и службу и поступил в созданную Алексеем Грановским в Петербурге первую Еврейскую школу сценических искусств. Грановский придумал ему сценический псевдоним – Михоэлс.

Еврейская студия играла только на идиш, но в начале 20-х для делегатов Третьего конгресса Коминтерна «Мистерия-Буфф» Маяковского шла по-немецки (в переводе тогда еще начинающей Риты Райт). После триумфальных гастролей молодого еврейского театра в Европе Грановский становится «невозвращенцем», а Соломон Михоэлс – руководителем театра. Режиссерский опыт приходил постепенно, он тщательно подбирал свою «команду», приглашал первоклассных художников, таких как Альтман, Фальк, Тышлер. Михоэлс слишком поздно начал, и времени у него было в обрез. И хотя в разговоре с молодыми актерами он любил повторять: «Научить нельзя – научиться можно», в начале 30-х при Государственном еврейском театре (ГОСЕТе) Михоэлс создает для них училище. Огромное значение он придает движению. В его лучшей роли – короля Лира – он использовал жесты-лейтмотивы: то искал рукой на голове утраченную корону, то смахивал с глаз «паутину заблуждений».

Прошло совсем немного времени, и Соломон Михоэлс становится народным артистом России, а вскоре – и Советского Союза, получает несколько высших правительственных наград. В Еврейский театр на Малой Бронной рвутся люди, не знающие идиша, – они идут посмотреть игру Великого Соломона. Замечательный английский режиссер Гордон Крэг (к слову – один из мужей Айседоры Дункан), создатель «символического» театра ХХ века, который вывел на первый план игру актеров, а не достоверность внешних атрибутов постановки, вспоминал о своем потрясении от «Короля Лира»: «…Какие бы похвалы ни были сформулированы по адресу актера Михоэлса, это не будет преувеличением. Теперь мне ясно, почему в Англии нет настоящего Шекспира на театре. Потому что там нет такого актера, как Михоэлс».

 

«Неладно скроен, да крепко сшит»

 

Александр Тышлер, оформлявший «Короля Лира», писал, что Михоэлс напоминал ему набросок, или, точнее, незаконченный слепок, талантливого скульптора. Вот почему на сцене ему «не шли хорошо скроенные и сшитые костюмы. Он был в них не выражен, то есть костюм был на нем не органичен. И, наоборот, любая свободная ткань, накинутая на него, даже рваная, делала его значительным и выразительным». Соломон Михоэлс был невысок ростом и очень некрасив. Еще его преподаватель в студии сказал ему когда-то: «Все есть, но с такой внешностью и с таким ростом – на сцену?!» Увы, Михоэлс и сам повторял, что с удовольствием сдал бы свою внешность в ломбард и потерял квитанцию. Особенно досаждала резко выступающая вперед нижняя губа. Но как ярился он, когда ретушировали его фотографии или пытались гримом исправить недостаток. «Может, у меня вся сила в ней! – гремел тогда его не знающий «среднего регистра» могучий голос. – Как у Самсона – в волосах! У кого где!»

Быть может, именно потому, что Михоэлс остро чувствовал свою некрасивость, он гордился своей физической силой: он был маленький, но сильный. Его жена вспоминала, что он, «как мальчишка, хвастался умением грести, с огромным удовольствием ломал пальцами куски сахара, с легкостью и изяществом не только выносил на сцену Корделию, но и в жизни носил и передвигал тяжести». Чужую физическую силу Михоэлс тоже очень уважал.

Однако и у сильного человека были свои слабости, над которыми он посмеивался, но преодолеть не мог. Михоэлс, например, не любил возвращаться, если что-то забывал. Он звонил в дверь и, «конфузливо улыбаясь, просил вынести забытые очки или папиросы... Из карманов костюма перед чисткой или утюжкой мы со старшей дочкой, – пишет Анастасия Потоцкая-Михоэлс, – вытаскивали не только письма, записки, вырезки из газет, но и груды разных мелких интересных вещей, достойных кармана Тома Сойера: младшие дочки были еще в том возрасте, когда в качестве «талисмана» дарят камушки, какие-нибудь огромные бусины или куколок. Попадались какие-то ленточки, шпильки и заколки, которые нам с дочками запрещено было забирать, как опознанную собственность, и все эти амулеты вновь оттопыривали только что отутюженные карманы!»

Михоэлс был не только сильный, но и очень смелый. В разгар сталинских «чисток» и «проработок», после очередной разгромной статьи на кого-то из близких ему, когда остальные переставали здороваться и подавать руку, он обычно звонил со словами: «Это я, Михоэлс. Просто подаю голос». Услышали его голос и евреи Соединенных Американских Штатов, Канады, Мексики, Великобритании, перед которыми в середине Второй мировой он выступал как председатель Антифашистского еврейского комитета. Он рассказывает за границей правду о фашизме и добивается резкого увеличения поставок техники и продовольствия. Результатом поездки Михоэлса и поэта Фефера на Запад стали 1000 новых самолетов, 500 танков и два парохода с теплой одеждой, обувью, медикаментами, продовольствием – в 43-м году, в самое тяжелое для Советского Союза время.

 

Память без слез

 

Последнее прижизненное фото Соломона Михоэлса из Музея истории и культуры евреев Белоруссии.

Сталин не забывал добра, и в будущем эта победа да цитата из речи нашего представителя в Совбезе ООН Андрея Громыко стоили Михоэлсу жизни. Через пять лет, 13 января 1948 года, по личному приказу вождя в Минске, куда Михоэлс поехал вручать государственные премии, его сбила машина. Он был сильным и смелым, но легким. Перед этой, казалось бы, рядовой командировкой Михоэлс почему-то обзвонил всех друзей и со всеми попрощался. Он обожал собак, они всегда жили в его доме, но перед поездкой каждую ночь ему снилось, как его раздирают собаки. О том, что стало поводом для «ликвидации» Михоэлса, вспоминает его старшая дочь Наталия: «В конце 1947 года… в Москве, в зале Политехнического музея, отмечалась юбилейная дата «дедушки еврейской литературы» Менделя Мойхер-Сфорима. Свое выступление Михоэлс начал так: «Вениамин, отправившись на поиски Земли обетованной, спрашивает встреченного на пути крестьянина: «Куды дорога на Эрец Исроэл?» И вот недавно с трибуны Организации Объединенных Наций товарищ Громыко дал нам ответ на этот вопрос!» …Раздался буквально шквал рукоплесканий. Люди повскакивали со своих мест, отец же стоял бледный, неподвижный, потрясенный такой реакцией зала. Овации длились, наверное, минут десять. Но отец знал, что это выступление ему даром не пройдет. Через неделю он был командирован в Минск, откуда уже не вернулся...»

Проведением операции ведали заместитель министра госбезопасности СССР Огольцов и министр госбезопасности БССР Цанава. По плану, Михоэлса через агента поздно вечером приглашают в гости к знакомым, подают ему машину к гостинице, но везут на загородную дачу Цанавы, где «ликвидируют», труп вывозят на пустынную улицу Минска, кладут на дороге, ведущей к гостинице, и «производят наезд грузовой машины». Потом выяснилось, что сопровождавший Михоэлса и погибший вместе с ним театровед В.И.Голубов-Потапов был тайным агентом МГБ.

Некролог в "Правде" за 14 января 1948 г.

Все выглядело как несчастный случай, и милиции поручили расследование. В Минск была командирована группа оперативников из МВД СССР, которая спустя месяц после гибели Михоэлса представила начальству секретную записку о проведенной работе, где сообщила, что, «несмотря на принятые меры», установить водителя, совершившего наезд на Михоэлса и Голубова-Потапова, не удалось. Организаторы убийства Михоэлса были награждены орденами: глава «органов» Белоруссии и друг Берии, тоже Лаврентий, Джанджава (Цанава – его псевдоним) приказом Сталина «за заслуги перед государством» и в связи с 50-летием получил орден Ленина.

В семье двинского лесоторговца Михаила Вовси было шесть сыновей, и родители очень ждали девочку, но вместо малютки Эстер родились двое мальчиков-близнецов; Соломон появился вторым, но вопреки природе всегда опекал и защищал брата. Девочки стали рождаться у самого Соломона и его первой жены Сары. Она была из семьи известного рижского раввина, врача, доктора философии И.Л.Кантора и умерла в 1932 году. Две дочери, Наталия и Нина, оставшиеся от этого брака, живут сейчас в Израиле, где младшая Нина до сих пор работает как режиссер и преподает в театральной школе. Воспитывала девочек вторая жена Михоэлса Анастасия Потоцкая, происходившая из знаменитого рода польских князей. Она трепетно хранила архив мужа, пытаясь сберечь каждую кроху памяти о нем.

После гибели Михоэлса его детище – ГОССЕТ – немедленно лишилось финансовой поддержки государства и меньше чем через год было закрыто. Тут подоспела борьба с космополитизмом, и посмертно Соломон Михоэлс был объявлен агентом «Джойнта».

Одним из самых близких друзей Михоэлса был писатель Алексей Толстой. На его похороны жена Михоэлса пошла одна – Соломон был прикован к постели. Он просил ее молча, без слез выпить рюмку водки и добавил: «…Обещай выпить такую же рюмку, когда меня не станет, тоже без слез. Не позволяй слез никому! Жизнь должна торжествовать над смертью, не давать ей хода, проклятой!» Свою смерть он победил.

 

 

"Шедевры старого кино". Соломон Михоэлс, "Еврейское счастье".

 

 

 

Первый батхен. Пьеса «Ночь на старом рынке» И.-Л. Переца, 1926 год.

Король Лир – лучшая роль Михоэлса. 1935 год.

В роли Вениамина. «Путешествие Вениамина III» Менделя Мойхер-Сфорима, 1919 год. Фото из книги С.М.Михоэлса «Статьи, беседы, речи»

 

источник- http://www.ng.ru/saturday/2008-01-18/19_mihoels.html 2008-01-18 / Ольга Дунаевская

Solomon Michoels Jewish Commitee USSR Михоэлс Еврейский Антифашистский комитет

Соломон Михоэлс

 

ОДНОЭТАЖНА  ЛИ  АМЕРИКА?

Статья, написанная С.М. Михоэлсом в соавторстве с И.С. Фефером,
опубликована в журнале "Война и рабочий класс" (№3, 1944 г.).

 

 

Воспроизведено по изданию:
С.М. Михоэлс, Статьи, беседы, речи. Изд. "Искусство", М., 1960
 

Из Москвы до Нью-Йорка мы добирались в течение сорока дней. Этот своеобразный рекорд был нами побит не на волах, не на автомобилях, не на верблюдах и не на кораблях, а на всамделишных американских самолетах.

В Тегеране нас продержали в ожидании "прайорити" (преимущественное право посадки на самолет) три недели, успокаивая тем, что как только мы оторвемся от иранской земли, то "ляжем на прямой курс", и если не будет никаких случайностей над горами или над океаном и ежели все прививки против холеры, чумы, тифа, желтой лихорадки и многих других болезней будут "в порядке", то мы без особых задержек долетим до США. Мы спокойно пронеслись над Персидским заливом, пересекли Иран, проплыли над Палестиной и, огибая Порт - Саид, поклонились пирамидам и приземлились в Каире. Здесь повторилось то же, что и в Тегеране, - прождали дней восемь, и при посадке нас снова заверили в том, что мы "ляжем на прямой курс". Но в Хартуме нам пришлось несколько дней дышать накаленным воздухом пустыни, а в Аккре - влагой Золотого Берега. Если учесть все это, приходится даже удивляться, как мы уложились в сорокадневный срок, став "рекордсменами".

- Война! - вот как нам объясняли необычные для воздухоплавателей темпы движения.

Естественно, что многократные высадки из самолетов и задержки в пути, вовсе не связанные ни со случайностями, ни с прививками, не могли не влиять на наше настроение. И в минуты, когда глаз был уже насыщен множеством памятников, которые старый шах наставил себе при жизни в Тегеране, когда слух притупился от шума многоязычной толпы в Каире - , ноги устали от беготни по "офисам" с просьбами и требованиями отправить нас с ближайшим самолетом, а в ответ на наши просьбы и требования звучал унылый рефрен: "Мэй би, ту мороу монинг", - мы в припадке человеческой слабости готовы были объяснить эти многодневные задержки не войной, а холодком; или, скажем еще проще, отсутствием энтузиазма у некоторых хозяев положения.

Соломон Михоэлс и Анастасия Потоцкая (1935)

И, как ни странно, "холодок" этот меньше всего казался уместным в знойной Суданской пустыне...

Все это, однако, смягчалось другими волнами, которые уже докатывались до нас, ибо как граждане СССР, недавно лишь расставшиеся с родной землей, мы вызывали к себе необычайный интерес со стороны самых разнообразных людей, в самых разнообразных местах. Врач - перс в Тегеране, гид - араб у пирамид, американский летчик в Хартуме, еврейская девушка, медсестра из Иерусалима, лодочник на Золотом Берегу, каменотес на острове Осенчен, сторож - негр в Нигерии - все они, пытливо вглядываясь, забрасывали нас вопросами:

- Были ли вы в Сталинграде?

- Как воюют советские женщины?

- Верно ли, что немцы убивают детей?

- Пострадала ли Москва от бомбежек?

- Откуда Красная Армия черпает свои силы и мощь?

- Можно ли свободно молиться в СССР?

- Что такое "таран"?

- Имеют ли у вас все народы школы на своих языках?

- Имеют ли у вас негры такие же права, как все?

В Аккре, на берегу Атлантического океана, где мы бродили по военному городку, молодой загорелый лейтенант из Канзас-сити очень интересовался Шостаковичем, и мы были приятно поражены, когда он тут же под аккомпанемент летящих автомобилей, плеск воды, выкрикивание девушек, продающих цветы, и ругань пьяных начал напевать мотивы из Седьмой симфонии Шостаковича.

А в самолете, качаясь над Атлантическим океаном, наш сосед, корреспондент крупной газеты, робко обратился к нам с вопросом:

- Есть ли миллионеры в СССР?

- Да, - ответили мы, - есть! Мы - миллионеры, у нас 200 миллионов друзей, а это больше, чем 200 миллионов рублей, долларов или фунтов!

А молодой испанец в Трухильо, столице Сан-Доминго, отвел нас в сторону и по секрету, с благоговением спросил:

- Вы из Москвы? Вы видели Сталина?

Почти во всех встречах на протяжении всего нашего пути уже чувствовался тот теплый ветер, который несся нам навстречу. Этот ветер крепчал и наливался новым и свежим теплом по мере приближения к митингу в Нью-Йорке, на стадионе Поло-Граунд, где присутствовало около пятидесяти тысяч человек. Это было 8 июля 1943 года.

Накануне этого крупного события мы лишний раз убедились, насколько Америка неодноэтажна. Все политические, общественные, идейные и безыдейные, народные и антинародные этажи от Уолл-стрита а до Ист-Сайда пришли в движение. Деловитые, живые и гостеприимные американцы, друзья Советского Союза, восторженно аплодировали замечательным победам Красной Армии; стоя, они клялись не успокоиться до тех пор, пока фашизм не будет стерт с лица земли.

Зрелище незабываемое!

На огромном пространстве стадиона колыхалось море голов. Из разных концов Нью-Йорка пришли сюда американцы. Среди них - русские и негры, французы и евреи, итальянцы и украинцы, поляки и чехи. И все они слились в одном порыве, в одном чувстве, в одной страсти - освободить мир от фашистской чумы.

Яркий свет сотен прожекторов падал на восторженные лица, и, как радостный вздох, проносились слова:

- Ред Арми!

Целый день висели над Нью-Йорком тучи, налитые дождем, но ни одна капля не упала на землю. И лишь через несколько минут после окончания митинга вода вырвалась из туч и проливной дождь упал на улицы Нью-Йорка и зашумел над опустевшим Поло - Граунд. Американцы, улыбаясь, говорили:

- Вы видите? И природа с нами...

Да, все лучшее было в этот вечер с нами. На большой площади разместился президиум митинга и, вырываясь из усилителей, в воздухе встречались слова известного ученого Альберта Эйнштейна и мэра Нью-Йорка Ла Гардия, председателя еврейского конгресса США Стифена Вайза и известного государственного деятеля Лимена, видного юриста Джемса Розенберга и выдающегося писателя Шолома Аша, знаменитого негритянского певца Поля Робсона, замечательного американского писателя Эптона Синклера, популярного немецкого романиста Лиона Фейхтвангера, звезды Голливуда Эди Кэнтора...

И все они в один голос говорили о надежде и спасителе человечества - о Советском Союзе, об огромной исторической роли нашей Родины, о дружбе народов в СССР, о борьбе, о жизни, о единении антифашистского фронта, о культуре, об объединении усилий, о победе. Это на одних этажах. А на других?

На других угрожали участникам митинга крупными разоблачениями, на других - троцкистско-меньшевистские фашистские вороны каркали, предвещая поражение Красной Армии на фронте, Франклину Рузвельту - на выборах, 8-й Армии Монтгомери - в Африке...

Массы жаждут победы и победного мира. На митингах с нашим участием в США, Мексике, Канаде и Великобритании присутствовало около пятисот тысяч человек. Слово "Виктори" - победа - самое священное слово. Каждое упоминание о Красной Армии вызывает величайший восторг, и когда кое-кого из ораторов ввиду их запятнанной политической репутации не желают слушать, они прибегают к "помощи Красной Армии" и начинают хвалить наших героев. Это им обеспечивает внимание аудитории. Сталинград стал символом доблести, эмблемой победы. Дети в школах пишут сочинения на тему о Сталинграде, на фильм "Сталинград" трудно было достать билет. Многие композиторы пишут песни и симфонии о Сталинграде...

И когда одна газета, желая напугать наших слушателей, сообщила о том, что Михоэлс и Фефер - не артист и не поэт, а участники Сталинградской битвы и прибыли мы со "специальной миссией", а посему надо быть с нами осторожными, это нам помогло. Узнав из этой заметки, что "мы участвовали в битвах за Сталинград", народ повалил на митинг. Зал, рассчитанный на десять тысяч человек, был переполнен. На многих собраниях, во многих газетах, на предприятиях и в кафе, в театрах и на фермах, в троллейбусах и в сабвее дебатируются вопросы войны, вопросы открытия второго фронта, послевоенные проблемы. Это на одних этажах. А на других?

На других - безумно боятся скорого окончания войны. На других этажах мечтают об удобной, затяжной и выгодной войне. И пресса на этих этажах какая-то нервная. Стоит Красной Армии освободить новый город, как начинается лихорадка с пророчествами о близком исходе войны, и, наоборот, стоит немцам захватить какой-нибудь населенный пункт, как начинается гадание на кофейной гуще с большой примесью скепсиса и пессимизма. Некоторые круги вообще больше склонны обсуждать послевоенные проблемы, нежели проблемы войны, а кое - кто с удовольствием заглушил бы вопросы ведения войны романсами о "круглом столе". У одного общественного деятеля спросили: - Какая симфония вам больше нравится? Седьмая Шостаковича или Девятая Бетховена? - Он ответил; - Восьмая Монтгомери! Этот остроумный ответ расходится с настроениями на некоторых этажах. К сожалению, симфония войны с фашизмом не везде в моде. В Нью-Йорке даже происходила недавно дискуссия на тему "Нужно ли ненавидеть врага?"

Некоторые предпочитают всем трем упомянутым симфонию волн у берегов Флориды.

В наши грозные и величественные дни нам было странно видеть на первых страницах некоторых газет целые столбцы, посвященные интимной жизни Чарли Чаплина или по хождениям известного боксера Демпси, нам странно было видеть фотографии молодой красивой женщины с подписью: "Самая счастливая женщина. Ее муж, мобилизованный три месяца тому назад в американскую армию, освобожден по болезни и вернулся к своей семье". Это на одних этажах. А на других?

Миллионы американцев честно трудятся на военных предприятиях, шахтах и фермах. Американцы - народ замечательный, веселый, предприимчивый и трудолюбивый. Американцы любят все жизнерадостное, творческое, и поэтому их взоры обращены к тому, что происходит в Советском Союзе, к жизни и борьбе советских народов, причем основная волна интереса и любви сконцентрирована на Красной Армии, вторая волна - на дружбе народов. На эту тему вы можете рассказывать днем и ночью и вас будут слушать с наслаждением. Это замечательное явление в нашей стране очаровывает всех и выбивает почву из-под ног у сеятелей ненависти и вражды между народами.

- Расскажите о дружбе русских и грузин, украинцев и евреев, армян и азербайджанцев, таджиков и казахов... До вашего опыта народы ведь укрепляли свое господство, увеличивали свои богатства, строили свою культуру за счет других народов, как же это все переделано?

Этим интересуются и рабочии на заводах Форда, и школьник из Лос-Анжелоса, и профессор из Бостона, и техник на бойнях в Чикаго, и кинооператор в Голливуде.

Американцы очень любят песни советских народов. Вечером, когда бурная жизнь Нью-Йорка начинает затихать,, на богатом и пышном Бродвее зажигаются огни, правда, более скромные, чем до войны, по длинной и узкой Пятой авеню мчатся отдельные такси и бродят запоздалые пары, в небоскребах, похожих (если смотреть на них с высоты 102-го этажа Эмпайр Билдинга) на огромные надгробные плиты, светятся отдельные окна, где-то, скажем, на 10-м, 28-м и 64-м этажах, вечером, когда наибольшее оживление начинается в ночных кафе, - мы бродили по авеню и стритам Нью-Йорка, и как приятно было, когда из низких окон доносились к нам мелодии русских песен: "Полюшко", "И кто его знает", украинской "Распрягайте, хлопцы, коней", грузинской "Сулико" и еврейской "Лехаим"...

На митинге в Лос-Анжелосе к нам подошла молодая актриса Голливуда и просила дать ей текст "Песни о Родине". В другом месте просили у нас слова "Вечера на рейде". Эту песню мы слышали - без слов - в Сан-Франциско. Ее пели американские моряки, собиравшиеся в Советский Союз с подарками для Красной Армии. Ее пели украинцы в Детройте на нашем митинге. Ее пели солдаты в Нью-Йорке на берегу Гудзона. И один из них, указав на небоскреб, сказал: - Они еще не знают, что такое война... Они не понимают, что этот небоскреб может иногда оказаться ближе к фашистской бомбе, чем низенький домик на Урале. Как вы думаете?

Это был мудрый американец. До войны он имел собственную фабрику, он ее продал и поступил добровольцем в американскую армию. У него хороший голос, и он еще надеется после войны поступить в оперу. Он мечтает о поездке в Москву.

- Конечно, не сейчас... Позже, когда победим. Таких много в Америке. Десятилетняя школьница Энн, опустив глазки, спросила у нас:

- Сколько стоит билет до Москвы?

Она копит деньги для того, чтобы съездить после войны в Москву.

С какой нежностью она говорила о Москве! С каким вкусом она спела американскую песенку "Москва, Москва". Это было в Филадельфии. И вот мы опять в Нью-Йорке.

Мы присутствуем на одном из многочисленных митингов. Это митинг меховщиков. Подъем царит совершенно фантастический. Слова ораторов прерываются возгласами: "Да здравствует свободный американский народ!", "Да здравствует Франклин Рузвельт!", "Да здравствует героическая Красная Армия!"

Как стаи птиц, овации взлетают в воздух, смешиваясь со звуками "Интернационала", с дружескими возгласами по адресу нашей великой Отчизны.

Это на одних этажах. А на других?

На других фашистские повара готовят римско-берлинские блюда. Они открыто ими никого не угощают. Их испепелил бы народный гнев. Опасно. Нет, они открыто не выступают, и поэтому кое у кого складывается впечатление, что фашисты где-то далеко, по ту сторону фронта. И нечего "волноваться".

Мы часто вспоминали в США о взаимоотношениях между двумя дореволюционными писателями, ненавидевшими друг друга. Когда у одного из них спросили: "Что вы собираетесь делать этим летом", - он ответил: "Я буду сидеть на даче и ненавидеть моего врага". Есть немало таких, которые сидят на даче и ненавидят фашистов, иногда даже посылая им с дачи проклятия. Но одними дачными проклятиями фашистов не уничтожишь. Дачная ненависть мало влияет на последышей ку-клукс-клана. А они точат ножи, они провоцируют, они гнусно врут, они воровским образом пробираются в психику некоторых легковерных американцев, они восстанавливают один народ против другого, они лезут в кино, они показываются в театре, они "поют" в прессе. Они и их подголоски в "Ридерс дайджест", "Нью-Йорк джорнэл америкэн" и "Чикаго трибюн" систематически отравляют умы американцев.

Нас весьма поразил тот факт, что в руках некоторых американских летчиков мы видели вышеупомянутый "Ридерс дайджест", являющийся аккумулятором самой грязной антисоветской пропаганды.

- Зачем вы это читаете? - спросили мы.

- А мы не покупаем, нам дал командир! - последовал ответ.

И где-то с амвона, в одном из самых индустриальных центров США - в Детройте - католический поп мистер Кофлин распространяет яд человеконенавистничества и расизма. Правда, он иногда скрывается под маской антисемитизма, но кому не известно, что антисемитизм является разновидностью фашизма, одним из его орудий в борьбе со свободолюбивыми народами.

Дело не в том, что Кофлин играет на низменных инстинктах отсталых людей. Мы отлично понимаем, что в любом лесу растут разные деревья и в любой реке можно найти различную рыбу, и не это удивляет, а удивляет тот факт, что эта кофлиновская средневековая проповедь не встречает должного отпора.

Когда на экранах США появился фильм "Миссия в Москву", американские газеты за редким исключением подняли шум, что это - пропаганда. "Пропаганда" - одно из самых страшных слов в США. Змеиное шипение Кофлина мало кто называл пропагандой. Складывается впечатление, что пропагандой некоторые американцы склонны считать лишь дружеские выступления за Советский Союз, а антисоветские и антиамериканские выступления не называются пропагандой, а волеизъявлением личности.

Очень мало в прессе США печатается сведений о зверствах фашистов. Казалось бы, что одной из самых актуальных задач является показ подлинного лица фашизма. Надо вооружить американский народ еще большей ненавистью к врагам Америки, Советского Союза, Великобритании и всех свободолюбивых нодов. И ежели полные, половинные, четвертушечные и осьмушечные фашисты скрывают от масс разбойничий характер гитлеризма, то просто непонятна та робость, с которой прогрессивная печать публикует данные о кровавых делах немецких полчищ.

Неужели это лишь потому, что некоторые редакторы не желают портить настроение или аппетит своим читателям? Но это опять - таки только на некоторых этажах. А на других? На других, на самых многочисленных, мы видели длиннейшие очереди людей, державших в руках с трудом заработанный, потом добытый, заботливо завернутый доллар для того, чтобы передать его в фонд Красной Армии на усиление мощи ее удара по заклятому врагу человечества.

По лицам видно было, что им не легко достался этот доллар. Вот пожилая женщина принесла на многолюдный митинг все свои сбережения - сто долларов, при этом она, словно извиняясь, заявила:

- Это все, что у меня есть!

Профсоюзные деятели питают огромный интерес к нашим профсоюзам:

- Как советские профсоюзы добились единства?

- Что делают профсоюзные деятели на фронте?

- В чем состояло участие профсоюзов при защите Москвы, Ленинграда и Сталинграда?

На один банкет, устроенный в нашу честь профсоюзами Детройта, явились троцкисты с целью задавать нам каверзные вопросы, но, увидя настроение присутствующих, они поняли, что им надо убраться восвояси, ибо на этих этажах их уже узнали и им угрожала не только словесная дуэль.

И так же, на различных этажах, расположилась интеллигенция. Не будем останавливаться на тех, которые живут на самом верху и являются послушным орудием власть имущих. Их довольно много, они сильны, занимают видные посты. Из ученых это преимущественно узкие специалисты, а из людей свободных профессий - это большей частью адвокаты, вроде тех, кого изображает актер Поль Муни в спектакле "Адвокат". Пьеса как раз изображает героя накануне его взлета на самые верхние этажи, но его конкуренты вспомнили, что еще в молодости он позволил себе некоторое вольное обращение с законом, чтобы спасти жизнь человека.

Не успевает он кое - как выкарабкаться из этого почти безысходного положения, как его уже поджидает другая катастрофа - семейная драма: адвокат как будто на краю гибели. Он уже бросается к окну, чтобы покончить расчеты с жизнью. Останавливает его звонок телефона: одно крупное акционерное общество предлагает ему ведение дела, которое сразу меняет направление его прыжка.

Но, как уже установлено, Америка не сосредоточилась и на одних верхних этажах.

Есть большие круги интеллигенции, занимающиеся творческим трудом и остающиеся верными правде жизни. Вернее, пытаются ее постичь - эту сложную многоэтажную жизнь, пытливо ищут, хотя и не всегда с должным успехом. Некоторые, правда, не умеют понять чего-то до конца. Вспоминается фильм. Он, несомненно, продиктован настоящей антифашистской мыслью. И сценарист и режиссер в целом ряде сцен удачно раскрывают звериную природу фашизма.

Зверская расправа с народом, с людьми труда, с людьми культуры показана с поразительной убедительностью. Народ не "безмолвствует". Он ополчается, он вооружается, он борется, и он побеждает. Побеждает человек - сын народа. Остается сказать одно последнее и важнейшее слово; сделать вывод: зверь побежден, истреблен, стерт с лица земли. Именно зверь побежден, зверь вне морали, вне человеческих страстей, вне высоких человеческих качеств. Именно таков враг.

Но здесь на сцену выступает та непонятная нам, ложная и ничем не объяснимая, чисто созерцательная "объективность", которая заставляет этих крупных интеллигентов спорить на тему: "Нужно ли ненавидеть врага".

И автор, и сценарист, и режиссер вдруг в самом конце фильма, где показана гибель бандита, обставляют эту смерть подлеца чуть ли не героически, храбро, человекоподобно. "Ведь и они, мол, рискуют".

И долго приходится доказывать, что у вора нет чести, что у мародера нет достоинства. Что нельзя гангстера считать храбрецом и нельзя искать признаки героизма у отцеубийц, детоубийц, народоистребителей. Героизм предполагает гуманную идейность.

А вот и другие, внутренне более цельные, сосредоточенные люди, в которых совершаются в свете небывалых, потрясающих событий современности глубочайшие процессы познания. Мы их видели и в Гарвардском университете и в театре на Бродвее, где творят благородная, талантливейшая актриса Элен Хейс и лучший певец Америки Поль Робсон, мы их видели в библиотеках Фолджер-Лайбрэри, где люди по-серьезному сумели поставить перед собой крупные задачи и отдаться их разрешению.

А над ними, или, вернее, среди них, возвышаются высочайшие точки человеческого гения - Альберт Эйнштейн и Чарли Чаплин. С одним из них, с Эйнштейном, мы встретились в небольшом университетском городке Принстоне, а с другим, с Чаплином, мы провели незабываемые часы в Калифорнии.

Оба по - разному заняты работами, несомненно имеющими гуманистическое значение, и, говоря о гуманизме, они обращают свои взоры в сторону Советского Союза.

Да и не только они. Подобное же чувство мы испытали при встречах с Теодором Драйзером, с Шоломом Ашем, с Лионом Фейхтвангером, с Юлианом Тувимом.

Американцы, как известно, чрезвычайно конкретны. Они не любят отвлеченных положений и обобщенных страстей. Если их сердца бьются радостью в связи с победами Красной Армии и если сами они идут вперед, омоложенные тем, что сбросили с себя многопудовую ложь, которую наши общие враги пытались выдать за правду о Советском Союзе, то все эти новые черты и качества выражены у них в конкретных фактах их повседневного поведения.

У одних это огромный интерес к нашей музыке. Следует отметить, что русская музыка ближе всего по духу американцу, и такие композиторы, как Чайковский, Глинка, Мусоргский, Шостакович и Прокофьев, заполняют программы американских крупнейших: концертов. У других это интерес к советскому театру и литературе. А у третьих, у большинства, все внимание поглощено - Красной Армией.

Пробыв в США свыше трех месяцев, посетив четырнадцать крупнейших городов, мы простились с американскими. друзьями на банкете в гостинице "Коммодор", где присутствовало около двух тысяч человек, представителей различных слоев населения. На этот банкет прибыли делегации из разных городов США, где мы побывали. И в выступлениях и в приветственных телеграммах Альберта Эйнштейна, Чарли Чаплина, Лиона Фейхтвангера, Шолома Аша и многих других звучал призыв к максимальному напряжению сил для выигрыша не только антифашистской войны, но и антифашистского мира, звучал призыв к укреплению дружественных связей и в грозные дни войны и в солнечные дни послевоенных бурь.

И мы расстались с гостеприимными американцами с надеждой, что отдельные голоса замаскированных и незамаскированных рупоров фашизма утонут в общем дружном хоре американского народа и основы нашей дружбы прочно поселятся на всех этажах далеко не одноэтажной Америки.

 

источник- http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/BIO/GOSET/GOSET16.HTM

 

 

Дополнительные материалы - http://www.lechaim.ru/ARHIV/175/VZR/m05.htm   http://scepsis.ru/library/id_1475.html

 

Анастасия Потоцкая-Михоэлс "О Михоэлсе богатом и старшем"

 

 

---

43:45 Исторические хроники с Н. Сванидзе. 1947 г. Соломон Михоэлс	02:53 Посвящение Соломону Михоэлсу	03:21 "Цирк" Сон приходит на порог - 1936	01:28:34 В поисках идиша А.Городницкий
04:39 MIKHOELS playing King Lear 1935	01:36 Solomon Michoels Jewish Commitee USSR Михоэлс Еврейский Антифашист	02:21 Поёт СОЛОМОН МИХОЭЛС Не суждено Solomon Mikhoels 1932	00:47 Михоэлс Выступление

 

---

 

«Еврейское счастье». Госкино, 1925

 

 

    

 

Кинофильм «Еврейское счастье» (1925) стал вехой в истории советского и мирового кинематографа. Это ещё одна, весёлая и ироничная, вариация на тему «маленького человека», сквозную как для русской, так и для еврейской литературы.

Режиссёр-постановщик фильма Алексей Грановский (Авраам Азарх) был основателем Еврейской театральной студии в Петрограде. Соломон Михоэлс (Вовси) начал в ней свою актёрскую карьеру. Впоследствии, уже в Москве, на базе студии Михоэлс создал Московский государственный еврейский камерный театр (ГОСЕТ), в котором был актёром, режиссёром, а с 1929 по 1948 — художественным руководителем.

Основанная на прозе Шолом-Алейхема, классика еврейской литературы на идиш, картина вновь соединила режиссёра-постановщика Алексея Грановского и актёра Соломона Михоэлса, сыгравшего главную роль — незадачливого коммерсанта и свата Менахема Мендла.

Сильнейшее художественное средство, обогатившее картину, придавшее ей глубину и многоплановость, — интертитры Исаака Бабеля (оформлены художником Натаном Альтманом). Титры Бабеля — психологический комментарий и авторский голос картины, то смыкающийся с видеорядом, то нарочито контрастирующий ему. По мнению знаменитого писателя, литературоведа Виктора Шкловского, «эти надписи блестяще смонтированы в ленту и связаны с жестом».

 

 

 

 

 

 

Скачать фильм - Еврейское счастье 1925г.