Слово "цдака" обычно переводят на русский язык как "милостыня", но перевод этот весьма приблизителен. Слово это происходит от слова "цедек" – "справедливость", и глубинный смысл его заключается в том, что Всевышний специально не очень несправедливо распределил блага между людьми, чтобы предоставить им великую возможность восстановить справедливость в этом мире. Вот почему иудаизм считает помощь беднякам и нищим не жестом доброй воли, не проявлением милосердия, а именно обязанностью каждого еврея. Даже бедняк обязан помогать тем, кто еще беднее его, – таков смысл этой заповеди. При этом еврей обязан давать цдаку тому, кто ее просит, даже если у него есть все основания подозревать, что этот человек далеко не беден. Дающего вообще не должен волновать этот вопрос, так как к ответу обманщика призовет Бог.

Дать цдаку у Стены Плача считается особенно большим благодеянием – ведь тому, кто решил совершить паломничество в Иерусалим, предписывается "не появляться пред Господом с пустыми руками", а совершать там жертвоприношения, жертвовать на Храм и раздавать цдаку в соответствии со своими возможностями. В наши дни, когда Храма нет, невозможно стало приносить в нем жертвы, но ведь никто не мешает нам исполнить хотя бы часть заповеди.

И потому многие евреи, особенно те, кто приезжает в Израиль в качестве туристов, приходят к Стене Плача, приготовив большие суммы для раздачи милостыни. Нередко эти деньги собраны не только им самим, но и его многочисленными родственниками, которые, узнав, что он едет в Израиль, дали ему деньги специально для того, чтобы он раздал цдаку у Стены Плача.

Так что хотя в районе Стены Плача ежедневно толчется сотня, если не больше, нищих, всем им достается весьма щедрое подаяние. Нередко им дают даже не мелочь, а купюры в пять, десять, а то и в сто долларов или евро.

На самом деле среди тех, кто просит милостыню у Стены, встречаются самые разные люди, и некоторые действительно в силу тех или иных обстоятельств оказались без средств к существованию. Есть среди них и психически нездоровые люди – они и в самом деле нуждаются в помощи, но не в материальной, а совсем в другой.

Наконец значительную часть тех, кто собирает цдаку у Стены Плача, составляют так называемые профессиональные нищие. Из года в год они приходят на это святое место, как на работу, и за это время научились мастерски опустошать карманы доверчивых паломников и туристов, в том числе и тех, кто вроде бы от природы не склонен ни к сентиментальности, ни к особой щедрости. Одного взгляда на приближающегося к нему человека такому профессионалу бывает достаточно, чтобы понять, как и о чем с ним разговаривать, – бить на жалость, выжимая из него слезу, или, наоборот, буквально требовать с него деньги, напоминая о том, что у него и без того много грехов, и Бог не простит ему скупости у Стены своего Храма.

Если профессиональный нищий чувствует, что человек приготовил для подаяния большую сумму, то непременно начнет рассказывать, что вынужден собирать деньги на какое-нибудь святое дело. Например, о том, что у него недавно умер сосед, и он взял на себя заботу о пропитании оставшихся после него десяти сирот, и это при том что у него у самого десять детей, которых нечем кормить. Или что ему не на что справить бар-мицву сына или свадьбу дочери. Или что он работает в доме престарелых, хозяин которого разорился и все живущие там сто стариков остались без куска хлеба...
Как вы догадываетесь, многие после подобных историй не только вытаскивают из карманов все, что у них есть, но еще и извиняются за то, что не могут дать больше. При этом следует заметить, что ни один нищий у Стены Плача не работает в одиночку. Одиночке здесь попросту не выжить. На самом деле все нищие Стены Плача, как истинные, так и профессиональные, объединены в два-три товарищества, или, если хотите, профсоюза. У каждого из этих товариществ есть свой староста, который договаривается с другими старостами о распределении территории вокруг Стены Плача. После этого рано утром проводится "профсоюзное" собрание, в ходе которого каждый член этого стихийного братства получает свой участок работы на данный день, а также ему устанавливается время, в течение которого он имеет право собирать на данном участке деньги. На следующий день или даже в течение одного рабочего дня староста имеет право перевести того или иного нищего на другой, более или менее выгодный участок работы.

Нарушители этой конвенции находятся крайне редко, так как в этом случае их ждет весьма суровый товарищеский суд, на котором нарушителя могут и побить. Как писали классики, может быть, даже ногами. 

В конце дня все товарищества, как правило, собираются на общую сходку, в ходе которой каждый нищий, входящий в "профсоюз", отдает старосте определенный процент от заработанной им суммы. Крик при этом стоит невероятный. И дело не в том, что кто-то из членов нищенствующего братства пытается скрыть свои доходы, – всем известно, что делать это бесполезно, потому что старосте каким-то образом всегда известно, сколько именно тот или иной нищий "заработал" за день. Нет, споры разворачиваются вокруг "бонусов". К примеру, если какой-то турист отвалил нищему сразу тысячу долларов, возникает резонный вопрос: должна эта сумма включаться в общий расчет или нет?
Надо подчеркнуть, что Галаха – еврейское религиозное законодательство – категорически запрещает нищему, побирающемуся у Стены Плача, отвлекать людей просьбами о подаянии во время молитвы и вообще слишком настойчиво просить деньги. И хотя речь идет не о статье уголовного кодекса, нарушители этого закона безжалостно изгоняются от Стены как ее смотрителями, так и полицией.
В связи с этим уже упоминавшийся Дан Блох в своей книге "Стена знаков" рассказывает весьма поучительную историю одного из профессиональных нищих, которого он назвал условным именем реб Идл.

Реб Идл "работал" у Стены два, а то и все три десятка лет и был подлинным мастером своего дела. Подавали ему много и охотно. При этом на самом деле он был далеко не бедным человеком – в Иерусалиме ему принадлежало несколько больших квартир, которые он сдавал внаем, да еще какое-то время он был владельцем большого магазина на одной из оживленных улиц города. Впрочем, магазин он очень скоро закрыл, так как, по его словам, это был куда менее доходный бизнес, чем попрошайничество.

Много раз взрослые дети реб Идла уговаривали его оставить свою "профессию" и выйти наконец "на пенсию". Когда его сын женился на дочери крупного израильского бизнесмена, последний, стыдясь своего нового родственника, предложил ему в обмен на отказ от "работы" миллион долларов компенсации, но реб Идл с усмешкой отверг это предложение.

Вдобавок ко всему с годами он становился все наглее и наглее и к старости уже даже не требовал, а вымогал деньги у людей, приходящих к Стене Плача.

Когда смотрители пожаловались на него полицейским, те прислали под видом молящихся своих агентов, но реб Идл обладал поистине фантастическим чутьем и, быстро угадав в них переодетых стражей порядка, повел себя с ними предельно любезно.

И все же настал день, когда он попался, так как явно переступил все границы приличия. В тот день реб Идл заметил у Стены американского туриста, в котором мгновенно угадал преуспевающего бизнесмена. В тот момент, когда этот бизнесмен истово молился, припав лицом к Стене, реб Идл подошел к нему и стал просить деньги на несчастных сирот, которые сидят в маленьком темном доме без света и без куска хлеба.

Бизнесмен сделал нищему знак рукой, чтобы тот не мешал, но реб Идл не отставал. Американец снова махнул рукой – дескать, отойди, не мешай. И тут реб Идл разразился целым потоком проклятий в адрес этого человека, самым мягким из которых было пожелание, чтобы тот не дожил до конца года.
Наконец американец закончил молитву.

– Прости, – сказал он реб Идлу с улыбкой, - когда я говорил с нашим самым большим боссом, мне было не до тебя. Но это не значит, что меня нужно было проклинать. На, возьми 100 долларов и забери свои проклятия назад, – и он протянул реб Идлу зеленую банкноту.

Однако реб Идл отказался принять деньги и провозгласил, что его проклятие остается в силе.
Бизнесмен отсчитал 500 долларов и протянул их реб Идлу, но тот отказался принять и эти деньги.
– Знай, – прокричал он, – ты обидел не меня, а несчастных сирот, а сироты находятся под особым покровительством Бога. И Бог не простит тебя до тех пор, пока ты не пообещаешь мне отдать десятую часть своего годового дохода!

Тут американский бизнесмен по-настоящему возмутился и направился в полицию, чтобы пожаловаться на вымогателя. И смотрителям, и полиции только это и нужно было - под угрозой ареста реб Идлу с того дня было запрещено приближаться к Стене Плача.

Однако, как пишет Дан Блох, своего ремесла он не бросил, а просто переместился в другую часть города, где, возможно, собирает милостыню и по сей день…
Впрочем, как уже было сказано, среди тех, кто просит милостыню у Стены Плача, есть действительно крайней нуждающиеся люди, не имеющие даже крыши над головой и обычно ночующие под открытым небом прямо у Стены Плача. К таким бомжам смотрители Стены и полицейские зачастую относятся даже хуже, чем к профессиональным нищим, и время от времени требуют, чтобы они убирались с этого места, так как их внешний вид и исходящий от давно не стираных одежд и немытых тел запах вызывает у многих отвращение.

Каждого из них приводит к Стене своя судьба и своя беда, и каждый молит полицейских не прогонять его из этого места, но что может поделать полицейский, если ему дали такой приказ?
Среди нищих бомжей, пытавшихся сделать Стену Плача своим домом, долгое время обретался высокий худой мужчина с длиной бородой и пейсами, казалось, сошедший с какой-то иллюстрации к Библии – именно такими художники обычно представляют себе еврейских пророков. Глаза мужчины светились не только острым умом, но и тем особым светом духовности, который обычно отличает больших знатоков Торы.

Когда полицейские потребовали, чтобы он оставил Стену и нашел себе другое место для ночлега, этот мужчина только покачал головой.
- Я не могу этого сделать, – сказал он, – так как я дал обет жить на подаяние у Стены Плача до тех пор, пока Бог не пошлет мне знак, что Он простил меня.
- И что это должен быть за знак? – заинтересовался полицейский.
- О, для того, чтобы понять это, нужно знать историю моей жизни, – усмехнулся мужчина. – Как вы, наверное, догадались по акценту, родом я из Соединенных Штатов. Родился в обычной еврейской семье – не то чтобы очень богатой, но достаточно зажиточной. Окончив школу, я поступил в Гарвардский университет. Там же познакомился с моей будущей женой. Она не была еврейкой, но тогда это не имело для меня никакого значения. Однако родителей мой выбор привел в ужас. Отец заперся со мной в своем кабинете и долго говорил о том, что, вступая в брак с нееврейкой, я отрекаюсь от своей семьи и своего народа, и он мне этого никогда не простит. "Я бы еще согласился подумать, если бы твоя девушка прошла гиюр , – сказал отец. - В конце концов, прабабкой царя Давида была моавитянка Рут . Но если ты женишься на нееврейке, то знай: я тебе больше не отец и ты никогда не переступишь порог нашего дома!".

Признаюсь, этот разговор поверг меня в недоумение. Я никогда не думал, что отец придерживается столь крайних националистических взглядов, он всегда казался мне либеральным, свободомыслящим, лишенным предрассудков человеком. И вдруг такая средневековая дикость! Но моя мать, как выяснилось, придерживалась тех же взглядов. "Отец прав – ты лишил нас еврейских внуков. Эта женщина не должна переступать порог нашего дома, – сказала она. – Но знай, что я все равно буду любить тебя!".

Тем не менее, позиция родителей не побудила меня отказаться от своих планов. Я любил свою будущую жену, и мне было безразлично, еврейка она или нет. Предлагать ей пройти гиюр было бессмысленно и нечестно - ведь она была убежденной атеисткой и не требовала, чтобы я крестился.
Вскоре мы отпраздновали свадьбу. Родители на нее не пришли, но я надеялся, что с годами они смягчатся, и все образуется. Увы, они остались при своем мнении, и я полностью прекратил с ними всякие отношения.

Шли годы. Мы с женой оба сделали успешную карьеру, вместе растили наших троих детей, воспитывая их на тех общечеловеческих ценностях, на которых стоит Америка. Но после десяти лет нашего брака жена вдруг стала посещать одну христианскую секту. Я попытался вырвать ее оттуда, но все было бесполезно – вместо этого я вместе с детьми тоже стал ходить на собрания этой секты. И вот, сидя на этих собраниях, я неожиданно ощутил тоску по своему потерянному еврейству, хотя довольно смутно представлял себе, что такое иудаизм. И настал день, когда вместо того чтобы пойти на очередное собрание секты, я направился в синагогу на урок Торы.    

То, что мне открылось на этом уроке, потрясло меня. Я вдруг получил ответы на многие мучившие меня вопросы. С этого дня я стал посещать уроки Торы регулярно, и чем дальше, тем больше ими увлекался. С каждым днем я все яснее понимал, насколько правы были мои родители, когда говорили, что я вступил в запретный для еврея брак. Но я слишком любил жену и детей, чтобы вот так, одним махом, разрушить семью. Я попытался спасти нашу любовь и предложил жене пройти гиюр, но она наотрез отказалась сделать это. После этого мы развелись. Я снял отдельную квартиру и, продолжая работать на прежнем месте, все свободное время отдавал изучению Торы. Я уже неплохо выучил иврит, знал не только Пятикнижие, но и всю Библию, и усиленно изучал Талмуд. Я отрастил бороду и пейсы. И с каждым днем мне все больше и больше открывалась глубина моего падения: вступив брак с нееврейкой, я действительно лишил себя еврейских потомков, разорвал связь нашей семьи с нашим народом. Тогда-то я и дал себе слово, что отправлюсь в Иерусалим и буду жить на подаяние у Стены Плача до тех пор, пока Бог не пошлет мне знак, что я прощен Им.

- Так в чем же должен заключаться знак? – спросил его полицейский.
- Если хотя бы один из моих сыновей примет гиюр и станет евреем, это и будет знаком того, что я прощен. Я не поддерживаю связи с семьей, но уверен, что если это произойдет, сын непременно приедет в Иерусалим, к Стене Плача, и здесь мы с ним встретимся.
- Теперь я понимаю, – сказал полицейский. – Но, извините, вы не можете ночевать у Стены Плача, это запрещено.
- Хорошо, – ответил этот мужчина, - но позвольте мне хотя бы находиться здесь ежедневно с шести утра до полуночи…

В течение нескольких лет этот нищий проводил целые дни у Стены Плача. Он никогда ни к кому не обращался с просьбой подать ему деньги – просто стоял с протянутой рукой. Как выяснилось уже потом, на самом деле он не нуждался в деньгах – родители оставили ему приличное наследство, кроме того, на его личном банковском счету была скопившаяся за годы работы очень солидная сумма. Но он дал себе обет жить на подаяние – и оставался верен этому обету.
Однако однажды утром этот нищий не появился у Стены.

- Надо бы как-то выяснить, не случилось ли чего-либо плохого, – сказал один из уборщиков.
- Не думаю, – ответил смотритель. – Вчера я видел, как он подошел к одному из молящихся и долго о чем-то с ним беседовал. Затем он обнял этого молодого мужчину за плечи, и они вместе куда-то ушли. Мне кажется, больше мы его здесь не увидим. Во всяком случае, в качестве нищего…

***
Дан Блох рассказывает в своей книге еще об одном нищем, постоянно "работавшем" у Стены. Этот человек повсюду ходил с шофаром – бараньим рогом, в который у евреев принято трубить по великим праздникам. Подходя к туристам, он предлагал им протрубить в шофар "за исправление их душ", после чего протягивал руку за подаянием. Все полученные таким образом деньги он обычно в тот же день пропивал, угощая своих собратьев по ремеслу.

Дан Блох вспоминает, как однажды в Иерусалиме выпал снег, прекратилось движение транспорта и вообще город, казалось, вымер. Он, как обычно, пришел на работу в свой кабинет, расположенный возле Стены Плача. На женской половине Стены молились несколько женщин, но на мужской не было ни души. Блох начал молиться у Стены в полном одиночестве, а когда закончил, обнаружил стоящего неподалеку от нее нищего с шофаром.

- Пойдемте ко мне в офис, согреетесь, – предложил ему Блох.
- Ничего, я подожду! – ответил нищий. – Мне нужно заработать денег.
- Но вы же видите, что здесь никого нет. Да и вряд ли кто-нибудь придет в такую погоду! – сказал Блох.
- Ничего, я подожду, – упрямо повторил нищий.
Дан Блох вернулся в кабинет, налил себе горячего чаю и подошел к окну. Попрошайка одиноко маячил у площадки перед Стеной Плача.
"Нет, так он окончательно замерзнет, – сказал сам себе рав Блох. – Надо что-то делать!"
Выйдя из своего офиса, Блох подошел к нищему и вывернул карманы.
- Вот все, что у меня есть. Считайте, что вы уже заработали немного денег. А теперь пойдемте ко мне греться и пить чай!
Нищий пересчитал деньги.
- Нет, – сказал он. – Не пойду. Я должен заработать сегодня еще две тысячи шекелей.
- Сколько? – изумленно переспросил Блох.
- Две тысячи, – повторил нищий.
- Но для чего вам столько?
- Этого я вам сказать не могу. Дурная примета - говорить, для чего тебе нужны деньги, прежде чем ты их получишь. Но как только получу, расскажу.
- И вы всерьез думаете, что сможете собрать сегодня такую сумму?
- Видите ли, молодой человек, – раздраженно сказал нищий, – я работаю не где-нибудь, а у Стены Плача. Это, как вы знаете, единственное место на Земле, от которого никогда не отойдет Божественное присутствие. Так неужели вы думаете, что за столько лет работы у меня с Богом не сложилось полное взаимопонимание? Каждый день я прошу Его послать мне строго определенную сумму на мои нужды, и Он мне ее всегда посылает. Всесвятой, да будет благословен Он, знает, что я никогда не прошу лишнего. И если сейчас мне нужно две тысячи шекелей, значит Он пошлет мне две тысячи шекелей. Поверьте, Он хочет, чтобы я замерз, еще меньше вас. Так что если будет нужно, Он пришлет ко мне самого Илью-пророка!

Дан Блох вернулся в свой кабинет и продолжил наблюдать в окно за стоявшим у Стены нищим. Его отношение к этому человеку в одночасье изменилось – он был поражен силой его веры. Вдруг он заметил, как неподалеку от площади остановилась машина.

"Каким образом она смогла подъехать к этому месту? Здесь же запрещен проезд!" удивился рав Блох. Из машины между тем вышел почтенный старец, что-то сказал нищему и направился к Стене Плача. Около получаса старик молился у Стены в полном одиночестве, а затем направился к выходу и там протянул нищему пачку денег. После этого старец сел в машину, и она мгновенно словно растворилась среди снежных хлопьев.

Блох выбежал на улицу как раз в тот момент, когда нищий заканчивал пересчитывать деньги.
– И сколько там? – зачарованно спросил рав.
– Ровно две тысячи шекелей, – ответил нищий. – Ну, что я вам говорил?! Ах, да, я же обещал сказать вам, зачем мне нужны эти деньги! Видите ли, недавно я в одном месте немного выпил и начал… гм, буянить, так мне присудили штраф. Сегодня я как раз должен заплатить штраф, судебный сбор и гонорар адвокату, который вел это мое дело. Вместе это составляет чуть больше двух тысяч шекелей. С теми деньгами, которые вы мне дали, получается вообще точно до последнего гроша!
источник- http://mnenia.zahav.ru/ArticlePage.aspx?articleID=11260

Дети японского Шиндлера

Осенью в Литве, Израиле и Японии отметят годовщину со дня смерти Сугихары Юкико - замечательной женщины, которая вместе со своим мужем Сугихарой Чиюне спасла от смерти больше шести тысяч душ. Беженцы-евреи из Польши, застрявшие летом 1940 года в Литве, не имели другого шанса на спасение от фашистов, кроме японской визы. И супруги Сугихара, единственные из азиатов, признанные потом в Иерусалиме праведниками народов мира, рискуя жизнью, дали беженцам этот шанс. В сентябре 1939 года рухнула привычная жизнь семьи Гринберг. Их родную Польшу заняли немцы. В первые дни оккупации многие бросали свои дома и бежали прочь. Гринберги умчались к дальним родственникам в Вильнюс, который был подарен Сталиным Литве, а позже, как и вся Литва, стал советским. 22-летнюю Дорис, беременную первым ребёнком, родители направили в Каунас, тогдашнюю столицу Литвы. Всю большую семью фашисты расстреляли в вильнюсском предместье Панеряй. А 92-летняя Дорис с детьми, внуками и правнуками до сих пор живёт в Сиднее. Своим спасением она обязана тогдашнему вице-консулу Японии, который выписал ей транзитную визу.

Виза в никуда

Перед каунасским домом Сугихары в июле 1940 года столпилось больше двухсот беженцев, умолявших его выписать им визы. Они плакали в голос, кидались в ноги японскому дипломату, целовали его ботинки…
Чиюне вопреки воле своего начальства начал выписывать транзитные визы, позволявшие их обладателям пересечь территорию СССР и отплыть на корабле из Владивостока в Японию.
Страна - союзница Германии во Второй мировой войне - принципиально не принимала беженцев. Поэтому речь могла идти только о транзите через Японию, а значит, требовалось разрешение на прибытие в некий конечный пункт. Но в какой? Все демократические страны закрыли въезд для евреев. Один из беженцев догадался: формальным конечным пунктом может считаться остров Кюрасао - голландское владение в Карибском море, въезд в которое не требует визы. Консул Голландии в Литве Ян Цвартендийк согласился выписать странный документ, удостоверяющий, что его владельцу не требуется виза для въезда на остров Кюрасао.

Чиюне и Юкико с сыновьями.

В Каунасском музее Сугихары, созданном в двухэтажном особняке бывшего японского консульства, экспонируется невиданный в мировой дипломатии документ: правую его половину занимает разъяснение о ненужности визы для въезда на остров за подписью Цвартендийка, а на левой половине - транзитная японская виза за подписью Сугихары. Ещё в углу проставлены штампы МИДа Литовской ССР и НКВД СССР (к тому времени Литва уже стала союзной республикой).
Такой документ двух сердобольных дипломатов оказался охранной грамотой для целой семьи.
Когда Сугихара поверил, что каждая его подпись на документе спасёт несколько человеческих жизней, он всё своё время посвящал только изготовлению виз. Весь месяц трудился, буквально не разгибаясь.
Парадоксально, что спасительные визы на далёкий остров Кюрасао (куда так и не добрался ни один из беженцев) выписывал вице-консул уже не существующего консульства. После присоединения Литвы к СССР советские власти потребовали от всех иностранных дипломатов закрыть свои заведения. Сугихара, владевший русским языком, сумел договориться с новой властью о месячной отсрочке распоряжения - для завершения дел. Реально он завершал единственное дело - спасение беженцев.
Когда Чиюне и Юкико освободили особняк, закрыв консульство, ещё три дня снимали номер в гостинице и продолжали проставлять визы. Кончились бланки - Чиюне чертил их от руки. Даже сидя в купе поезда на Берлин (новое место службы Сугихары), все последние минуты он выписывал визы. А когда поезд тронулся, дипломат протянул консульский штамп через окно оставшимся беженцам - и они продолжили процедуру без него, подделывая подпись. Всего в течение августа и четырёх сентябрьских дней 1940 года было выписано 2193 подобные визы, по которым в Японию выехало больше 6000 человек. На японской границе «сработали» ещё не менее 400 виз с поддельными подписями. Многие беженцы перебрались в Шанхай, кто-то ухитрился затеряться в Японии, кто-то попал в США или Австралию. Останься они в Литве, их ждала бы верная смерть в печах немецких концлагерей.
Как подсчитали в наши дни, общее число детей, внуков и правнуков беженцев, спасённых дипломатами Японии и Голландии, превысило 50 тысяч.

Шпион-спаситель?

Кем же был Сугихара? Этого не знают до сих пор. По одной из версий, японским шпионом, направленным в Литву, чтобы отслеживать перемещения военных грузов из Германии в СССР и обратно. Будто бы на него работали два офицера польской разведки, служивших в вермахте. Во всяком случае, после поражения Японии в войне дипломатическая карьера Сугихары завершилась.
Конечно, без негласной поддержки влиятельных лиц инициатива Сугихары вряд ли была бы возможной. Милитаристская Япония не была единой. Военной хунте, настоявшей на союзе с нацистской Германией, противостояло лобби в МИДе, склонявшееся к союзу с американцами. В конце концов оно не победило, но, возможно, кто-то именно из этой группы чиновников оказывал негласное покровительство инициативе Сугихары. Есть гипотеза, что тайным ангелом, под чьим покровом действовал Сугихара, был японский принц Конои, которого нацисты злобно именовали скрытым евреем.
Не боялся ли Чиюне расправы? Боялся, спустя много лет рассказала Юкико. Потеря работы в МИДе - чепуха по сравнению с грозившим Сугихаре расстрелом. Боялся и Ян Цвартендийк: ему предстояло возвращаться в Голландию, уже оккупированную фашистами.Эти люди боялись, но делали то, что им повелевала совесть.

Автор: Савелий Кашницкий Статья из номера: АИФ №31 от 29 июля 09   http://www.aif.ru/society/article/28373