Михаил Жаров - счастья баловень безродный...
Сны старого актера
Недавно очень молодой артист в разговоре о кино спросил меня: «А кто такой Жаров?» Я подумал, что ослышался. Но, как говорится, отнюдь. Удержавшись на стуле, стал перечислять названия фильмов, в которых играл Михаил Иванович, читая при этом на отзывчивом лице юного собеседника почти брезгливое: «Ну и что?» Некий образ почтенного благополучия, который пребывал с актером в последние годы жизни, исказил масштабы его, как актера: подумаешь, «сталинское кино»! Но будто у таланта есть бирочная метка. Пятьдесят с лишним фильмов, снятые на пленку спектакли Малого театра, книга мемуаров и – всенародная любовь. Нет, у Жарова все-таки сильный иммунитет против забвения. Двадцать лет Михаил Жаров вел дневники. Это уникальные записи. Они до того подробны, что по ним можно восстановить последние его годы по дням, иногда по часам. Но это не хронология. Это вспышки, это нервы, это юмор, это драмы. Это Михаил Иванович Жаров, каким мы его не знали.
* * *
...В картине с Бриджит Бардо играет актер старого индейца. Во все время просмотра меня беспокоили его глаза. Очень знакомы, я их знаю! Вспоминал о них и вчера. И вдруг сегодня утром проснулся от того, что вспомнил, чьи это глаза, – это Инкижинов, с которым я работал у Мейерхольда на уроках биомеханики. Мы с ним дружили. Потом он снялся в картине у Пудовкина «Потомок Чингисхана» в главной роли и эмигрировал за границу. Да, это он старый актер, играющий индейца, выдали глаза.
Четверг, 20 апреля 75 г.
* * *
Сон. Театральная площадь, но рвы и буераки с кустами, я прячусь в кустах, меня окружают казаки, и какие-то люди им показывают на меня. Это как будто съемка, но потом она переходит в явь, так как я чувствую, что меня сейчас зарубят (у них шашки наголо). У меня в руке револьвер. Вот сейчас, через несколько минут зарубят. Я решаю застрелиться, но боюсь, прикладываю дуло к груди, к виску. А они все ближе. Я сам себе говорю: «Милый, ну успокойся, ведь это один миг только и все, пересиль себя, вставь в рот, вот так». Закрываю глаза и через огромную силу нажимаю курок – осечка! Дальше не помню. Проснулся – сердце бьется, стучит, я весь мокрый.
Суббота, 23 октября 75 г.
* * *
На телевидении показали письмо. Я записал часть его, где жена разведчика пишет мне, что ее мужа расстреляли немцы под кличкой Жаров, которую он взял в подполье. Его фамилия – Федонин. Потом его жена очень трогательно рассказывала его историю.
Михаил Жаров - Счастья баловень безродный...
Снился Шаляпин – в компании актеров перед каким-то выступлением. Мы сидим группой. А на экране, или за окном на фоне парка, невероятной красоты и мощи голос Шаляпина. Я смотрю на него: он не тот, каким я его помню, а как бы сегодняшний – похудел, постарел, тихий и похож на меня. Сам слушает себя со вниманием. А со мною сидит какая-то певица и, подпевая Шаляпину, мне говорит: «А эту вещь может петь любой голос». – Да, но хороший, – отвечаю я, злясь, что она мешает мне слушать. Мне самому так понравилась эта фраза, что я позвал Шаляпина и ему рассказал.
Пятница, 5 мая 75 г.
* * * ...Зашел разговор насчет Царева, я вспомнил и рассказал, как он пьет. Когда хоронили Николая Черкасова, мы с ним приехали в Ленинград. Поминки начали в ресторане «Якорь» на Невском. Потом перешли наверх из ресторана в гостиницу – в номер Царева. Я был рядом, изредка заходил. Царев говорил: «Миша у нас святой, его не уговаривайте». Пили – не могу сосчитать, сколько и что. Все! Уезжали «стрелой». Утром я проснулся часов в шесть-семь. Голова у Царева, свесившаяся с подушки, была страшная – в два раза больше, чем обычно, отекшая, багрового цвета. Рот раскрыт, и он не храпел, а хрипел, задыхался. Вскоре он открыл глаза, и я решил ему сказать: – Миша, нравится тебе или нет, но я испугался за тебя. – Я рассказал ему, как он выглядел, какой он был багровый, отечный – мог ведь произойти удар, лопнуть сосуд. – Спасибо тебе, Миша, – сказал тихо и проникновенно, – спасибо! Другой мне никто не сказал бы! Он привстал, посмотрел на себя в зеркало: – Может случиться беда... Спасибо! В это время постучали в дверь: «Чаю не хотите?» – Чаю нет, а коньячку стопку дайте, – бодро сказал Царев, весело подмигнув мне.
Воскресенье, 16 июля 72 г.
* * *
...Эскин рассказывал, что Грибова на Героя Соц. труда выдвинул Лапин. «А вас никогда не выдвинет ВТО, пока председатель – Царев. Он, как Сальери, вас ненавидит!» Лестное сравнение!
Суббота, 18 марта 1975 г.
... Проснулся часов в десять – «целовался со Станиславским». Немирович посмотрел и ушел. Царев обещал какую-то работу, но не дал. Я от обиды проснулся. Воскресенье, 4 января 75 г. Гулял с генералами – Ротмистровым и Чуйковым (он жалуется, почему в кино показывают живых еще людей, не беседуя с ними и не ставя их в известность. Прав!) Ротмистров (они оба были на «взводе») спросил меня: – Почему небритый? Всегда такой элегантный и вдруг – небритый! Чуйков: – А почему ты сразу идешь на него в атаку? Сначала надо разведать, прощупать. Я: – Да, еще Станиславский говорил на репетициях «Тартюфа» Топоркову и Бендиной: «Прежде чем вступить в диалог, вы прощупайте друг друга в диалоге. Ну, прощупали?» Бендина: «Я его прощупала, а он меня почему-то не хочет...» Станиславский хохотал. – Так что это верно даже по Станиславскому, – смеясь, сказал Чуйков.
1975 г. (В больнице.)
* * *
Яншин рассказывал: Михаил Козаков из МХАТа уходит – его постановку о Пушкине с Роланом Быковым Фурцева закрыла, а Олег Ефремов больше постановок не обещает: «Ухожу!» «Куда?» – спросили его. «В никуда!» Оказывается, будто бы пушкинисты считали Быкова интересным и небывалым исполнителем Пушкина. Фурцева на этот довод Козакова ответила: «Меня не интересует, что там придумали пушкинисты. Для народа, для нас Пушкин – это красивый русский гений, а не горбатый карлик, каким вы его показали». После чего выступил Яншин и заявил протест: почему Фурцева так разговаривает с нами – мы тоже не мальчики и кое-что понимаем в искусстве. Петкер выступил – об ошибках Олега Ефремова. На что тот в заключение сказал, что отвечать Петкеру не будет, «потому что это – не творческий спор, а политический донос».
Михаил Жаров и Николай Сличенко
__________
...Зашел к Яншину – он лежит в год два раза. Умник, поэтому всегда в форме. Спросил его: как в театре? – Сложно. Надо, чтобы Олег Ефремов не надломился и не бросил бороться. У меня был разговор на каком-то банкете с Шаурой. Он спросил: «Как в театре, Михаил Михайлович? С репертуаром что-то у вас плохо, нет спектаклей, достойных вашей славы». Я ему ответил: «Так МХАТ ведь не особое самоуправляемое государство, так что и вы отвечаете за все это». «Это верно, но мы стараемся вам не перечить, а дать возможность управлять самим. Хотели Ефремова художественным руководителем – пожалуйста». – «Ну что ж, мы и довольны, во всяком случае, стараемся... Надо помочь и поддержать Ефремова!» – «Да, но он ведь еще ничего сам не создал, не указал – хотя бы пунктиром, – куда он стремится! Зачем эти опыты с режиссурой Козакова, с Пушкиным – Роланом Быковым. Это же не МХАТ». – А тебе-то понравился, говорят, Быков? – спрашиваю я. – Да, очень, когда я видел репетицию в фойе. Он был стремителен, умен, мыслил и даже был похож на Пушкина. А когда его одели во фрак и загримировали, это стало жалкое зрелище! Понедельник, 3 июля. (В больнице.)
* * *
...Жена Плотникова, Клавдия Ивановна, рассказывала про Смоктуновского, как он плакал у нее на репетиции, что ему столько лет, а у него ничего впереди – никто не знает, ничего не сыграл. «– Как вы думаете, Клавдия Ивановна, идти мне к Товстоногову, он зовет? – спрашивал Смоктуновский. – Да, обязательно, это ученик Плотникова, – я ему говорю, – и он очень способный режиссер. Идите! И вот, представьте себе, моя легкая рука – он сыграл «Идиота», а теперь – мировая знаменитость!» 1975 г.
* * *
...Выяснилось, что Царева и Равенских пригласил к себе Демичев по поводу письма к Суслову («телеграмма правительственная» – как ее уже окрестили в Москве). Разговор, как потом мне сказал Царев, занял часа три. Демичев высказал все претензии к Равенских, к его поведению на собраниях, на склоки и запугивание при выступлениях выдуманными встречами его, Равенских, с правительством. В конце сказал: «Имейте в виду, что может так случиться, что в театре вообще не будет главного режиссера и тем более группировок, которые он создает». Среда, 24 декабря 75 г.
* * *
Рассказывают, что в начале 1976 года состоялось какое-то серьезное и торжественное мероприятие в Театре на Малой Бронной. Что-то вроде отчета театров к очередному съезду. Собрались все руководители, дирекция. Зашла речь о Малом. Анатолий Васильевич Эфрос сказал: «Отношения между Равенских и Царевым носят ярко выраженный аграрный характер: оба хотят друг друга поглубже закопать в землю».
Иногда Равенских звонил Жарову ночью: «– Я хочу с вами встретиться, нужно серьезно поговорить. Ваш успех, успех театра – это мой успех! Ваша неудача – моя неудача. Я сделаю все, чтобы вы играли хорошо. (Как будто я прожил целую жизнь, пользуясь только его умением делать из меня «хорошо»! Во всем у этого талантливого, по существу, человека дикое самомнение, доходящее до наглости!) Короче, буду корежить и кромсать пьесу – вы не обращайте внимания. Все для вас, а вы только думайте о своей роли. Если вам что-нибудь не понравится, то не говорите мне во время работы на сцене (больше всего он этого боится), а приходите в кабинет, где можете в самых черных красках предъявлять мне претензии. Хорошо? – Ну что ж, меня устраивает, если вы начнете работать, а не просто ломать и корежить сделанное».
Четверг 16. 12.
* * *
...Шумные утомительные репетиции с криком. Три с половиной часа репетиции без минутного перерыва для меня... Усталый, измученный поехал на радио – «С добрым утром!», в отдел сатиры. Вел новогодний концерт и читал рассказ Нариньяни. А что делать?! Ни «сантима» не зарабатываю, кроме театра. Это при том, что Маечка экономит, все делает, готовит сама, ходит, стирает. Так плохо и бедно никогда не было. А девочки мои – невесты, и деньги (добытчик) могу найти я один. Что будет, не знаю! Кругом в долгах! Вторник 21. 12.
* * *
В 11 часов репетиция. Равенских опоздал на 40 минут. Разговаривал, острил, старался обаять всех, но хихикала только Л. Меняли и сокращали текст, все делается для перестраховки, и уходит чудесная, непосредственная чистота Ковалева (из повести). Вечером на спектакле Равенских заходил ко мне в уборную. Одно и то же: «Верьте мне, я вас сделаю артистом в новом качестве! Не спорьте со мной! А то вам сказать ничего нельзя. Вы – генерал, а генералы мне не нужны!» ...Слушать нет никаких сил, а доказывать – глупо, он все равно не слышит. Занят одним: допечь, доконать меня, чтобы либо я ушел, отказался от работы с ним, либо терпел до тех пор, пока лопнет сердце. Забыть, что я был против его назначения главным режиссером, он не может, не хочет и не простит, он считает себя гением. Шизофрения разыгрывается и делается для окружающих опасна. Он, как администратор, не знает ни меры, ни человеческого достоинства в других. Говорил мне до тех пор, пока Галя (его жена) не сказала: «Но он может опоздать на сцену, ему же надо играть! Оставь Михаила Ивановича!» – А ты оставь меня! _________
...Опять начинаем с первого акта, и опять не так – опять ор, и происходит длинный, неприятный диалог: он орет, я ему объясняю, что все происходящее не способствует хорошему настроению и желанию творчества. – Дайте хоть раз спокойно уловить и проверить ваши замечания. – Нечего их проверять, надо исполнять! – Это может делать техника, и то, если проверили и наладили, а у человека должна работать мысль. – Тогда я буду молчать или лучше уйду! Убежал. Я продолжаю репетировать с той же реплики, на которой он меня оборвал. Вбегает, опять орет: – Хорошо, репетируйте по-старому, я не вмешиваюсь в ваши сцены. А в понедельник приглашу министра Фурцеву, и пусть она смотрит! – Я не понимаю, что вы мне говорите, – это вы советуетесь со мной или сообщаете, что вы, как главный режиссер, собираетесь делать? Так меня сейчас это не интересует. Мне интересно понять и выполнить ваши предложения. Замолчал. Начали работать. Как только ему отвечаешь на его выпады, он утихает на минуту, потом опять... Начал гонять Х. Тот, бедняга, когда Р. заорал: «Лежит на полу!» – лег на пол, толстый, пузатый. Лег и пыхтит... – Да не вы! Машинка пишущая лежит на полу, а потом вы ее берете. __________
...Что это? Метод возбуждения актеров через гиперболу? Не знаю! По-моему, это болезнь! Начинается: анекдоты, хохмочки, пока не выдохнется. Причем все время смотрит на окружающих – смеются ли? Тратит на это часы. Может, возбуждает себя сам – не знаю. Утомительно. Потом опять ор:
Останавливается, и тогда по радио (а он кричит из-за стола по радио) на весь театр несется: – Да, ты Ермолова, но не с того конца! Чего ты ноешь?! Чего ты плачешь?! Ты же старая баба, а ей восемнадцать лет! На тебя смотреть противно! Это он объяснял кусок роли актрисе! ...Я чувствую гнев, стыд, обиду за тон, за манеру говорить людям грубо оскорбительное в лицо. Это может довести до истерики. Ударить хочется... Я вижу, как кругом все, все, начиная от рабочих сцены, на которых он орет, и кончая актерами, стоят серые, опустив вниз головы. ...Меня только загоняет в угол. Шепчет: «Если будете за мной идти, то я вас выстрою, а иначе все серо, плоско!» Но я тоже приспособился – молчу! И только качаю головой, не ясно – согласен или нет. Жалею сердце и время.
...Прогон. За мной послали «Волгу», за Равенских – «Москвич». – Я вам отдал «Волгу», а сам буду ездить на самосвале! Я промолчал. Он от злобы позеленел. Я понял, он будет мне за это мстить! Созвал всех. Трагедия! Катастрофа! Крах! Что делать?! Закрывать, снимать или работать?! Работать много, заново и трудно. Плохо все. Не хочу и не могу вспоминать все его «выступление». Бедный И. – молодой, но уже держится за сердце. Р. его не называет, но слова «катастрофа» и «все ужасно» бьют прямо в него. Мне: – Вы должны приехать в театр вечером, я буду с вами говорить отдельно с семи до одиннадцати. – Я не могу! – Почему?! – резко обрывая меня, кричит он истошно. – Делегаты Моссовета, членом которого я являюсь, едут сегодня в Останкино, там их приветствует Лапин. Потом я выступаю с Каплером... – Без вас обойдутся, я вам не разрешаю! Я, не желая вступать с ним в бессмысленный ор и жалея свое сердце, которое уже колет и колотится, тихо, насколько могу, отвечаю: – До одиннадцати я постараюсь приехать.
Пятница 17. 12.
* * * Театральные встречи ("БДТ в гостях у москвичей)"(1966)
...В театре, в приемной у Равенских... Я вошел. Начали разговор, я собрал все свое спокойствие (выпив предварительно все успокоительные лекарства). И тем не менее сейчас прекращаю записывать при одном воспоминании о всех глупостях его поведения – мне нехорошо колет под лопаткой. Одним словом, если я умру, то в смерти моей прошу винить только одного человека, он же и убийца милиционера Ковалева, – Равенских.
...Вечером сидели до 11 часов у Равенских в кабинете. За четыре часа прошли пять страниц текста. Учит с голоса. – Ты должен жить под страхом, – говорит кому-то из актеров. – Знаешь, что это такое? Вот мне звонят по телефону: вы должны дать роль Федора Иоанновича Николаю Гриценко, он с малых лет бредит этой ролью. Смоктуновский провалится вместе с вами! Или: будете фокусы разводить и людей мучить – убьют! – Кто это говорит? – Вся Москва! Вот в таких рассказах и пребываем на репетициях – я думаю, что это форма его разминки.
__________ ...Рассказывая и анализируя работу актеров, он точно, творчески подсказывает, что надо отбросить, на что обратить внимание. И тут же пересыпает разными – уже с бородой – историями из жизни актеров. Как садист, останавливает каждую фразу, орет, оскорбляет, гонит текст. А потом опять анекдоты. Я опять не вытерпел и стал ему резко отвечать. Еле-еле прошли сцену... Лежу отдыхаю. Вечером премьера «Самого последнего дня». «И тем не менее волнуюсь», – ответил я сегодня своим, когда они увидели, что я стал пить валокордин. Да, волнуюсь, хотя за спиной 50 лет театра, сцены. 27 марта 76 г.
* * *
Пошел с Майей на «Гамлета» к Любимову. Всем нашим управляющим, получающим 250–300 рублей, и зав. постановочной частью поучиться надо у их коллег из Таганки, которые буквально за гроши делают чудеса. Это музыканты, это художники, это артисты своей профессии. Как у них все точно, красиво, вовремя движется и освещается! Нет, носы задирать легко, и гениев из себя корчить еще легче, а вот работать и отдавать всего себя театру, как это делает Любимов, никакие Равенские не могут! А должны бы, хотя бы потому, что получают в 3–4 раза больше. Пятница, 10. 12. 75.
* * *
Сегодня Гиацинтова устраивает в театре юбилейный вечер. Царев открывает торжественную часть. Юрий Любимов приготовил выступление как своей учительнице. Но московское управление культуры через Анукова запретило выпускать его. Фадеева, которая будет вести второе отделение, концертное, сказала: «Я его выпущу, а там пусть спрашивают с меня». Молодец! Четверг, 24 августа.
* * *
Был в Доме актера. Обедал за «рупь». Утесов – старый, больной, не знает, куда себя деть. Рассказывал анекдоты. Собрались грузин, армянин, украинец и еврей. Человек произошел от обезьяны. Хорошо! Но какая это была последняя обезьяна, после чего появился человек? Грузин: «Шимпандзе!» Армянин: «Павиян!» Украинец: «Горилло!» «Не будем спорить, – сказал еврей. – Абрам-гутан!» Мужичок спрашивает апостола Петра: – Можно видеть Божью мать? – Проходи направо... Зашел. Сидит старая еврейка в очках и вяжет. – Матерь Божья, скажи – как это ты родила от непорочного зачатия Сына Божьего? – Откровенно говоря, мы хотели девочку!
* * *
...Умерла Валя Серова, бывшая жена летчика Серова и Симонова. Ей посвящены стихи «Жди меня и я вернусь», «Письма» и другие. Был у них на свадьбе в войну, на улице Качалова в затемненной Москве. Она была подругой Целиковской. Вместе жили в Алма-Ате во время эвакуации. Работала она и в Малом театре. Однажды не пришла на спектакль «Без вины виноватые». Был товарищеский суд. С обвинением выступала возмущенная Евгения Дмитриевна Турчанинова. Защищал Дикий (такой же алкоголик, как и Серова). Для того чтобы досадить, он назвал Турчанинову Еленой Дмитриевной. Его поправили: «Евгения». Он кивнул головой и продолжил: «Тут уважаемая Алевтина Дмитриевна сказала...» и т.д. И стал защищать дальше в таком духе. Серову уволили за «срыв спектакля и пьянство». Она упала в обморок. Пришел Симонов (он ждал ее в машине) и на руках вынес из театра... _________
...Эскин рассказывал, что жена Льва Свердлина покончила жизнь самоубийством. У нее боли в животе. Назначили больницу и рентген. Оставила записку: «Прожила хорошую жизнь и помирать в больницах не хочу». Раздавила ампулу и умерла. Кругом трагедии! _________
А как жить? Милые чудаки, кто будет кормить семью, им же надо встать на ноги! Четверг, 22 июня 1976 г.
* * *
...Отдохнуть не удалось – поехал в Дом актера, там подписал новое штатное расписание, получил за 14 рублей две бутылки водки и разных консервов. Это к празднику! Кроме консервов, мне, народному артисту СССР и т. д. и т.п., ничего не положено. А рядом в машине везут тюки, и не по одному. Почему так? Потому что за тюки я и заплатить-то не смогу из моей зарплаты! А мои дорогие радуются и сайре. 29 октября 77 г.
* * *
О ситуации вокруг съемок третьего фильма «Деревенский детектив» об Анискине. Пригласили к редактору нашего объединения. Объяснил, почему хочу быть режиссером. – Те, кого мне дают в качестве режиссеров, не в курсе материала. Приходится все равно за них работать. А потом, если будет хорошо: «Зачем вам Жаров? Смотрите, как я работаю!» Плохо: «Вот, смотрите, как ваш мастер Жаров мешал!» Я не хочу ставить. Я вынужден. Но с помощником, которому я доверяю. Есть у вас – прошу устроить встречу. Нет – я предлагаю своего. Пошли к заму Лапина. Он обедал, уехал домой. Ждали долго. Опять тот же разговор: почему я режиссер. Мне надоело отвечать. Я устал. В 77 лет с утра до вечера доказывать, что «я честный человек». Надоело (и вдруг от обиды потекли слезы). «Я прошу, создайте арбитраж или квалификационную комиссию, и я расскажу, почему у меня можно и нужно учиться молодым. Из девяти мастеров с «мировым именем» я работал с шестью, как их друг – помощник – актер. Я могу учить их методу работы не только во ВГИКе, а в вашей студии. Дайте мне режиссера-мастера, и я ухожу в актеры. Не можете – тогда дайте хоть то, что прошу я». ...В голове полная каша. Разговор с Майей: откажись от всего, уходи на пенсию, как-нибудь проживем. Хочешь, будем жить на даче – гулять с внучкой и тихо ее воспитывать. Ты уже устал, брось. ...Помер от рака А.П. Преображенский. Слезы полились сами... Умер человек, которому я жаловался на рак у меня, а он улыбался и меня успокаивал. 17 мая 77 г.
* * *
(На даче.) Ноет сердце. Поливаю ягоды, таскаю воду. Незаметно появляются признаки пенсионера (то, что я ненавидел, – «как можно терять время на ерунду!»). И вот сижу и часами «бью козла»! ...Без Маечки – тоска, не знаю, что делать, брожу по участку, стригу березки, прибиваю гвозди. Слушаю «Маяк». Но он стал очень скучный, подбор информации на редкость однообразный – вот и слушаешь все подряд... Сегодня слушал «Слово Божие» из Монте-Карло: от рулетки до спасения души... По-русски говорят с английским акцентом.
21 июля 77 г.
* * *
...Сидел дома, спал до 11 утра. ...Какая-то грусть на душе – такое впечатление, что уже все в прошлом, а хочется, ох как хочется работать.
28 декабря 77 г.
* * *
Сон: лежу в больнице. Хожу с пузырьком лекарств. Но не знаю, где моя палата. Меня все водят, показывают. Чувствую, что произвожу впечатление ненормального. Проходят три огромных, как вышибалы, доктора. «Ага, значит, все-таки сумасшедший», – думаю я и начинаю анализировать свое поведение – там наорал, там кого-то обругал, там в выступлении говорил не по теме. «Да, я сумасшедший!» Проснулся, принял облепиху. Уснул. Я член экзаменационной комиссии, но на меня никто не обращает внимания. Я обижаюсь до сердечной боли. «Если я член комиссии, то почему же меня игнорируют?» – спрашиваю. «Потому что вы – не нужны!» – отвечает какой-то секретарь, лежа на спине и вертя ногами «велосипед». «А вы, думаете, нужны?» – спрашиваю я. «Да, я нужен». Тогда какие-то симпатичные люди, видя, что мне плохо, говорят: «Плюньте на все, у вас больное сердце. Идите домой к Майе».
* * *
...Сегодня выборы депутатов, я баллотируюсь в Моссовет по 866-му округу. Изберут ли? Ночь спал плохо. Сон. Мои все ждут, когда я умру. «Но умру обязательно, не торопите». Не получается, и я плачу, что заставляю ждать. Совался в какой-то лифт, но он наверх идет, потом начал кувыркаться. Болело сердце. В шесть часов начались выборы. Подумал: может быть, такой казус – депутат умер, никто не знает, и голосуют за мертвеца!
Дмитрий ЩЕГЛОВ http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/835
Кинофильм "Медведь" (1938 г.) По пьесе А. П. Чехова
|
