"Вы помните, когда возник лицей…"

«Роняет лес багряный свой убор,

Сребрит мороз увянувшее поле,

Проглянет день, как будто поневоле.

И скроется за край окружных гор…»

 

Кто из читателей не знает с  юности этих щемящих строк, соединенных со светлой грустью и печалью уходящей осени…

Эти строки навсегда связаны  в нашем сознании  с Лицейскими днями, с именем Пушкина, его друзьями,   их играми и забавами, первой влюбленностью и первыми поэтическими опытами:

 

 В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал

Читал охотно Апулея,

А Цицерона не читал.

В те дни, в таинственных долинах,

Весной при кликах лебединых,

Средь вод, сиявших в тишине,

Являться Муза стала мне…

 200 лет тому назад 19 октября 1811 года морозным утром в Царском Селе открылось новое учебное заведение – Лицей.  Новое - по своей структуре, системе воспитания, местонахождению. Ибо сама природа Царского влияла на эстетическое сознание и гармоническое становление юных воспитанников. Тридцать юношей в возрасте от 12 до 14 лет переступили его порог.

Это было первое в России учебное заведение, где отменялись телесные наказания,  где  с юных лет читали римских и древнегреческих философов в подлиннике, где учили фехтованию и живописи, изучали законы «ямба и хорея», обучали танцам и верховой езде,  дипломатии и всерьез занимались историей …

Но, самое главное, Лицей  соединил юношей в одну единую семью и юношеской клятве, данной по выходе из Лицея,  29  его воспитанников  не изменили до конца своей жизни. Ежегодно 19 октября они собирались вместе  «на брегах Невы». А если кого-то из них не было за дружеским столом, то все собравшиеся пили за их здравие, вспоминали их имена, читали стихи, посылали им дружеские послания.

  По-разному сложились судьбы воспитанников Лицея. Одни из них поднялись на самую высшую ступень государственной службы, как Александр Михайлович Горчаков,  выдающийся русский дипломат, при имени которого трепетала вся Европа или умерший в полной нищете «государственный преступник» пылкий, романтичный и бесконечно одинокий Вильгельм Карлович Кюхельбекер, Кюхля, как звали его в Лицее.         

 Но ни разность общественного положения, ни звания,  ни чины,  ни награды – ничто не могло заставить их изменить юношеской клятве, помогать и поддерживать друг друга. 

«Святому  братству верен я…» - написал один из  самых знаменитых воспитанников Лицея – Александр Сергеевич Пушкин. И в нашем сознании Лицей, прежде всего, олицетворяется  с его именем. Так как все, к чему прикоснулся его легкий и светлый  Гений, окрасилось и осветилось его именем на века.  Его друзья и недруги, юные девы и женщины, которым он посвящал свои стихи, места, по которым он проезжал, дома, в которых он жил  - весь этот сонм судеб и событий  мы называем  пушкинской эпохой.

Можно с полной убежденностью сказать, что 19 октября для Александра Сергеевича был днем особым.  Если в силу жизненных обстоятельств он не мог быть вместе с друзьями, то в этот день рождалось стихотворные послание друзьям.

В знаменитом стихотворении 19 октября, написанном в 1825 году в Михайловской ссылке он  вспомнил всех своих друзей поименно:

 

…Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют...
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,

Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой...
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой

Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне... пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

 

 И совсем недаром Пушкин, умирая,  произнес: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского: мне было бы легче умирать…».

 

 Но в поэтическом наследии лицеистов первого выпуска остались не только произведения Пушкина. Лицейским дням посвящали свои произведения Кюхля и Антон Дельвиг- «ленивец сонный» - друзья Пушкина. Три стихотворения в честь лицейских дней были написаны Алексеем Илличевским, одним из лучших лицейских стихотворцев. В его квартире часто собирались на лицейский праздник.

А 19 октября 1833 года собрались у Михаила Яковлева, лицейского старосты и в этот вечер  Алексей Илличевский писал:

 

Опять мы на Лицейский праздник

Соединились в круг родной.

Спасибо, Яковлев-проказник,

Ты староста у нас лихой!

 Лицей, когда мы соберемся,

В нас обновляется опять,

Смотрите ж, братцы, поклянемся,

День этот вечно поминать…

 И они поминали этот день вечно. Думаю, что в истории человечества такой преданности дружбе и  верности юношеской клятве мало найдется примеров.

 В своем послании  «19 октября 1825 года» Пушкин писал:

 «Кому ж из нас под старость день Лицея

Торжествовать придется одному?»…

 Эта участь выпала Александру Михайловичу Горчакову, дипломату, великолепному  и тонкому знатоку живописи, чуткому товарищу и прекрасной души человеку. Ему выпала нелегкая участь, ведь от его слова и искусства дипломатии зависела судьба России. Он блестяще выполнил свой гражданский долг, пробыв на дипломатической службе более 60 лет.  И, тем не менее, принадлежа по праву к первым Персонам Европы,  он оставался  верным до конца своих дней лицейской клятве. На свои собственные средства воздвиг в Италии памятник умершему  Николаю Корсакову, первому из лицеистов.  После декабрьского восстания 1825 г., когда двое лицеистов были его участниками: Иван Пущин и Вильгельм Кюхельбекер, Александр Горчаков принимает самое живое участие в их судьбе. Он делает заграничный паспорт на имя Ивана Пущина, с тем, чтобы тот смог уехать за границу и избежать суда.  Но Пущин отклонил предложение лицейского друга. Чувство чести и достоинства, внушенные ему за годы пребывания в Лицее, не позволили совершить этот побег.  Он разделил участь со всеми, кто вышел на Сенатскую площадь 25 декабря 1825 года.

Николай Михайлович Карамзин, путешествуя по России, писал:  «Что ни город, то норов». И действительно, как нет двух 

одинаковых 

людей на

 земле, 

так и нет двух одинаковых городов на свете.  

Но среди множества городов, многоликих, многошумных, с тысячелетней историей и совсем молодых, Царское Село занимает  особое место, не только в истории России, не только, как пышная парадная царская резиденция, связанная неразрывно с именами дочери Петра-Елизаветы Петровны и  Екатерины Великой. Царское Село  неотделимо в нашем сознании от Лицея,  от имени Александра Сергеевича Пушкина, от имен целой плеяды поэтов пушкинской поры: П.А.Вяземского, В.А.Жуковского,  М.Ю.Лермонтова…

  О Царское Село- великолепный бред,

который некогда завещан Аонидам! –

 - и вот уже новый   век и подрастает в аллеях Царского Села целое созвездие поэтов, которым суждено войти в историю литературы, как поэтам  Серебряного века.

От Пушкина до Анненского – вереница «пленительных загадок» все еще не разгаданных до конца. Разве не загадка каждый поэт, и его творения?

 «Скажите: Царское Село и улыбнемся мы сквозь слезы»…- эти строки принадлежат замечательному русскому поэту Иннокентию Федоровичу Анненскому.
Царское Село - «город Муз», по выражению знаменитого историка и искусствоведа Сергея Голлербаха имеет необыкновенную притягательную силу Gеnius Loci – Гения места. Его парки, куртины и дорожки, цветники, великолепные дворцовые ансамбли, причудливый ажур кованых решеток, обелиски и стройные портики, отражающиеся в глади озер и прудов, создают особую атмосферу – атмосферу «поэтического бреда», длящегося в русской поэзии вот уже более двух веков.
В стихотворении, написанном в альбом Л.Н.Микулич, Анненский превосходно выразил эстетическую прелесть своего любимого города:

Там на портретах строги лица,
И тонок там туман седой –
Великолепье небылицы
Там нежно пахнет резедой,
Там нимфа с Таицкой водой,
Водой, которой не разлиться –
Там стала лебедем Фелица
И бронзой Пушкин молодой…»

Судьба, жизнь и даже внезапная кончина на перроне Царского Села Иннокентия Анненского - неотделима от этого города.
«Последним царскосельским лебедем» назвал поэта и учителя Николай Гумилев. После окончания историко-филологического факультета Петербургского университета Анненский стал педагогом. Большую часть жизни он служил директором царскосельской Николаевской мужской гимназии. «Он был кумиром своих учеников и учениц, тем более, что к данным внутренним присоединялись и блестящие внешние данные — одухотворенно-красивая наружность и чарующее благородство в обращении», — писал один из его коллег-учителей.
И все же, душа Иннокентия Анненского принадлежала литературе. Поэтическое творчество Анненского приняли близко к сердцу, оценили, ощутили глубину и прозрачность А. Блок, Вяч. Иванов, В. Брюсов, В. Ходасевич, М. Волошин, Н. Гумилев...
Перефразируя высказывание современного петербургского филолога и преподавателя Петербургского университета Бориса Аверина, «счастлива та литература, у которой есть такие второстепенные поэты», как Иннокентий Федорович Анненский.

Николай Гумилев

ПАМЯТИ АННЕНСКОГО
К таким нежданным и певучим бредням
Зовя с собой умы людей,
Был Иннокентий Анненский последним
Из царскосельских лебедей.

  Поэзия Пушкина – это неиссякаемый  Кастальский ключ, из которого черпали и черпают свое вдохновение все последующие поколения поэтов.

Поэтическая Пушкиниана поэтов Серебряного века обширна и разнообразна. Лучшие поэты начала ХХ века сформировались под влиянием Музы великого русского поэта, вобрали в себя все лучшее, что привнес в русскую поэтическую традицию Александр Сергеевич Пушкин.   

Осип Мандельштам, один из самых ярких и гениальных поэтов ХХ века с упоительной пушкинской  легкостью писал: 

Поедем в Царское Село!

Свободны, ветрены и пьяны,

Там улыбаются уланы,

Вскочив на крепкое седло...

Поедем в Царское Село!

Казармы, парки и дворцы,

А на деревьях - клочья ваты,

И грянут «здравия» раскаты

На крик – «здорово, молодцы!»

Казармы, парки и дворцы...

Одноэтажные дома,

Где однодумы-генералы

Свой коротают век усталый,

Читая «Ниву» и Дюма...

Особняки - а не дома!

Свист паровоза... Едет князь.

В стеклянном павильоне свита!..

И, саблю волоча сердито,

Выходит офицер, кичась:

Не сомневаюсь - это князь...

И возвращается домой -

Конечно, в царство этикета -

Внушая тайный страх, карета

С мощами фрейлины седой,

Что возвращается домой...

Историческое  и поэтическое Бытие России немыслимо и неосуществимо без Пушкина. И его имя- не простой для сердца звук для многих из нас. Так было с самого момента его смерти, так было после страшных революционных событий ХХ века, когда миллионы людей вынуждены были покинуть Россию.

И всю эту, впитанную с молоком и кровью, Россию они несли в себе всю жизнь, раненные Россией и не оправившиеся от этой раны, и долгими зимними вечерами пытались передать своим вырастающим на чужбине детям этот горячечный бред, эту боль, это страстное ожидание, готовность вернуться: «вот-вот, и мы поедем в Россию». Этого не понять тем, кто сейчас живет в ней, это трудно понять эмигрантам последующих волн. Но это может поведать нам, какую  Россию мы на самом деле потеряли, если эти люди, цвет мировой науки и культуры, так ее любили.

Пушкин для эмигрантов первой волны, для всех лицеистов, рассеянных по разным странам света стал символом примирения. Недаром поэт Владислав Ходасевич, покидавший Петроград в 1921 году сказал о Пушкине: «Это мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как перекликаться в наступающем мраке». Его слова оказались пророческими. Из всех мирских паролей, когда-либо звучавших в эмигрантской среде только «веселое имя Пушкин» объединяло русских:

 Есть давно утерянные годы,

Есть давно умолкнувшее детство,

Есть стихами прозвеневший город –

Пушкинское стройное наследство.

 В мае там сирень, в апреле - вербы,

В сентябре - рябина, дождик, слякоть…

Как туда вернуться я хотел бы –

Просто для того, чтобы заплакать.

 - так писал один из поэтов Серебряного века «царскосел» Дмитрий Кленовский.

 Но не суждено было им, покинувшим Отечество  больше увидеть Россию. Она являлась к ним в сновидениях, мечтах и мыслях, воплощаясь в прозе и поэзии, на живописных полотнах и в музыке.  Имя Пушкина, сам Поэт стал светским духовником всей русской эмиграции. Красной нитью проходит через все творчество Русского Зарубежья две неразделимые темы: Россия-Пушкин. Культура Русского зарубежья дала беспримерный феномен коллективного творчества – она «сплела» венок Пушкину, в котором нашли свое отражение все виды искусства.

   Но и для тех, кто остался в России творчество Пушкина, его гений были одним из источников вдохновения. И среди них- Анна Андреевна Ахматова.  Отроческие, гимназические годы Анны Ахматовой  прошли в Царском Селе, где и сейчас каждый невольно ощущает неисчезающий пушкинский дух. Тот же Лицей и небо, и так же грустит девушка над разбитым кувшином, шелестят листья под ногами на аллеях парка и мерцают пруды... Анна Ахматова с самого детства впитала воздух русской поэзии и культуры. В Царском Селе написаны многие стихи ее первого сборника «Вечер»:
    
    Смуглый отрок бродил по аллеям,
    У озерных грустил берегов,
    И столетие мы лелеем
    Еле слышный шелест шагов.
    Иглы сосен густо и колко
    Устилают низкие пни...
    Здесь лежала его треуголка
    И растрепанный том Парни.

    Анной Ахматовой был создан целый «Царскосельский цикл»  

 Царскосельская статуя:

Уже кленовые листы

На пруд слетают лебединый,

И окровавлены кусты

Неспешно зреющей рябины,

И ослепительно стройна,

Поджав незябнущие ноги,

На камне северном она

Сидит и смотрит на дороги.

Я чувствовала смутный страх

Пред этой девушкой воспетой.

Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света.

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы влюбленной...

Смотри, ей весело грустить,

Такой нарядно обнаженной.

 Тема поэзии и Царского села бесконечна,  в этой статье  мы только слегка коснулись ее, вспоминания самых знаменитых «царскоселов»,  и, прежде всего, отдавая дань и нашу благодарность памятной годовщине- 200-летия со дня открытия  Царскосельского Лицея… Лицея, подарившего нам  Пушкина.

Но мир Царского Села, его дивной архитектуры, поэзии рождавшейся из легкого «дуновения-вдохновения», как писала Марина Цветаева, гравюр и живописных полотен, отражающих всю дивную красоту этого райского уголка земли – бесконечен и безграничен.  И для любознательного читателя, любящего поэзию, живопись и все то прекрасное, что остается в веках – всегда есть возможность погрузиться в этот бездонный и прекрасный мир ЦАРСКОГО СЕЛА. 

 

Ирина Иванченко, член Союза русских литераторов Эстонии.

Октябрь, 2011 года.

при создании страницы использован материал с сайта- http://www.pushkin-town.net/.pushkin/rus/liceum200.htm