Эту любовь и страсть они смогли передать нам детям, особенно мне.  Имена артистов: Н. Черкасова, Б.Фрейндлих, К. Скоробогатова. Ю.Толубеева, М.Призван-Соколовой, Аллы Тарасовой, Фаины Раневской с раннего возраста  для меня были «не простым для сердца звуком».

Что-то большое, необъяснимо прекрасное, волнующее вошло в мою жизнь с первых рассказов моих родителей о театре, опере, балете… 

За давностью лет я не помню, когда я впервые попала в театр. Помню только, что это был балет «Щелкунчик», который я полюбила раз и навсегда, и от музыки которого до сих пор в моей душе рождается необыкновенное чувство. Может потому, что оно навсегда связано с моими родителями, моим детством, моей семьей…

Начиная с 13 лет, я уже была завсегдатаем театров. Сначала Александринка, потом БДТ и  Ленсовет. Так мы и прожили всю нашу юность, молодость и большую часть жизни,  в этом «треугольнике»…

Говорить об Алисе Фрейндлих очень трудно. Это такое явление, что мне кажется, что в любом языке мира не найдется для нее тех эпитетов, которых она достойна. Да, в принципе, они все сказаны. Я одна из капель океана любви к Алисе Бруновне.
Моя юность и молодость, совпавшая с эпохой шестидесятников, дает мне некоторое преимущество перед нынешним поколением, так как многие спектакли я видела  вживую с Фрейндлих. Да и какие спектакли! Каждый из них может составить золотой фонд русской театральной школы, не говоря уже о  ее потрясающем  умении перевоплощения, вживания в каждую роль.   

Словами выразить свои чувства и впечатления от спектаклей трудно и в те далекие годы, и сейчас. Могу сказать, вернее, повторить вслед за тысячами мне подобных зрителей, что каждый сидящий в зале испытывал гипноз, катарсис, от действа, совершаемого на сцене. Гипноз от ее неповторимых интонаций, мимики, выражения глаз, губ, поворота головы, любого выверенного и точного движения. Мне иногда казалось, да и кажется до сих пор, что, если бы Алиса просто выходила на сцену и молчала весь спектакль, ее Божественная магия настолько велика, что никто бы не шелохнулся с места! Она сама - драгоценнейшее произведение искусства. Она подобна Галатеи, в которую Боги вдохнули жизнь! И пусть это звучит высокопарно, но это мое ощущение этой актрисы и женщины!

Часто, выйдя из театра после очередного потрясения, мы часами гуляли по городу, совершенно молча, так как после спектакля, с участием Алисы, говорить было невозможно!!! Слова казались просто не нужными. Это уже потом, через день или два, отойдя от этого гипноза, могли говорить, обсуждать, восхищаться, спорить и делать все возможное и невозможное, чтобы попасть снова в театр Ленсовета! А сделать это было подчас очень трудно, особенно, когда шли такие спектакли, как «Люди и страсти», «бесподобная» Дульсинея и столь же обольстительная Катарина, укротившая Петруччио! Да, да, я не ошиблась, именно Катарина (Фрейндлих) в конце концов, укрощает Петруччио, а не наоборот!
Ну, а про «Малыша» я говорить до сих пор не могу! Мы с дочерью посмотрели этот спектакль не меньше 10 раз! И перед нами была не женщина, уже ставшая матерью, а самый настоящий мальчик- Малыш, с его неуемной фантазией и ничем не замутненным светлым и чистым сознанием! А моя дочь до 14 лет свято верила в сказки и в то, что и к ней обязательно прилетит Карлсон и, выходя из театра, плакала о том, что Малыш в лютый мороз может замерзнуть, дожидаясь возвращения друга. Вот и приходилось всеми правдами и неправдами опять доставать билеты на этот спектакль, чтобы дочь могла удостовериться, что Малыш жив, и что он обязательно дождется Карлсона!

А сейчас, когда моя дочь стала матерью троих детей и живет на другом конце света, то своим детям до сих пор рассказывает сказки про Малыша, и они тоже открывают окно и ждут  друга, хотя младшей 7 лет, а старшему - 15!
Вот, что такое  сила воздействия на зрителя и волшебство искусства Алисы! 
 Впервые я увидела Алису, совсем еще юной, какой-то совершенно летящей и звенящей в спектакле Б.Ласкина «Время любить».  Это был спектакль, совсем с простеньким сюжетом, но овеянной такой теплотой сердец всех исполнителей, что он стал одним из любимых на долгие годы! Несмотря на то, что  в нем  играли  такие мастера, как Николай и Сергей Боярские, Иван Дмитриев, Алисонька не только не потерялась на их фоне, но, наоборот, привнесла такую ноту  человеческого тепла и радости, такой искренности, восторженности,  молодости, влюбленности, так проникновенно и безыскусно звучала ее песня: «Что-то очень непонятное носится в эфире; что-то очень непонятное происходит в мире; у людей сердца стучат!  …», которую запел вслед за ней весь Ленинград, что  казалось, вот- вот  наступит светлая и прекрасная жизнь на земле, где не будет места ни страданиям, ни боли, ни войнам, ни потерям. И вся эта уверенность и это чувство появлялось,  от той улыбки, чистого прозрачного взгляда бездонных зеленых глаз  юного существа  в простеньком платьице в горошек…

Ну, а следующим откровением и потрясением  для меня была «Варшавская мелодия». И не только меня, но и всех, кто видел этот спектакль!!! Впервые я посмотрела этот спектакль  в дуэте с Игорем Ледогоровым, потом были и другие партнеры, в том числе и Анатолий Солоницын, но лучшим я считаю Ледогорова. Потому, что каким бы талантливым не был партнер Алисы, он все равно бы померк перед ней. Она была в этом спектакле  скрипкой Паганини и мелодия этой скрипки поведала нам о любви нечто такое, о чем мы до сих пор не знали. Это  был спектакль на разрыв души, ее Алисиной души, потому что ОНА кричала не только о несостоявшейся любви, но о несправедливости мироустройства, где правили политические амбиции, а не человеческие чувства! Этот спектакль о том, чего не должно больше быть на земле!!!

Боже, как она играла!!! Ничего похожего от той девочки из спектакля «Время любить» не было! Она была истинной полячкой, озорной, лукавой, с искрометным чувством юмора, а потом невыносимо страдающей, любящей, все еще любящей и любимой, но уже навсегда разлученной  нелепым постановлением каких-то чиновников. Ох, как же мы люто ненавидели их, как хотелось помочь им, Гелене и Виктору, и как мы задыхались от  своего бессилия! Она сыграла Гелену так убедительно, что потом долго ходили легенды в нашем кругу, что она по происхождению полячка. Ведь тогда никто о своих-то корнях и знать-то не знал, а если и знал, то старался об этом даже не вспоминать… Да, было такое время.

И уже тогда стало понятно, что этой актрисе, этому человеку подвластна любая роль.

Невозможно из всего сыгранного Алисой Бруновной выделить какую-то роль. Все роли ее хороши, и она в них! От спектакля к спектаклю росло ее совершенство, она была везде так вдохновенна, так гармонична, так естественна, а подчас наивна, простодушна, безыскусна, что казалось, что она не играет, а проживает жизнь своих героинь. Ее игру можно было сравнить с волшебной машиной времени, куда нас переносила это маленькая, элегантная женщина с безошибочным вкусом, без малейшего налета пошлости и желания добиться успеха любой ценой. Только одному Богу известно, какой труд, какое преодоление себя стояло за ее работой над ролью. Она была и навсегда останется камертоном  в  искусстве. Ангелы поцеловали ее при рождении, и она это очень рано поняла. И прошла и проходит свой земной путь достойно, ни разу ничем и никогда не поступившаяся своими принципами, своему предназначению на земле, которое ей даровано Свыше.

В каких-то комментариях,  посвященных актрисе, я прочитала, что Алиса Фрейндлих женщина «сильная и властная». Не соглашусь с этим в корне. Что сильная - да, властная – ни в коем случае!

Наоборот, она очень хрупка и беззащитна, она знала, несомненно, знала, что ей выпадет нелегкий в жизни путь.  Гениальность, талант и легкая жизнь несовместимы. Поэтому ей было необходимо создать психологический барьер, который отделял  бы ее от зрителей, назойливых журналистов, прессы. Навряд, ли кому-то из нас понравилось, если бы постоянно вторгались в наше жизненное пространство, в нашу частную жизнь.

А Алиса с этим прожила всю свою жизнь. Но она смогла избежать того, чего не смогли избежать тысячи талантливых актеров и актрис, а именно: она не стала  попсовым идолом, расхожей монетой для «желтой» прессы. Ни на своём прошлом, ни на своем настоящем она не позволит никому заработать ни копейки. «Желтая» пресса и Алиса несовместимы.
 Она уже при жизни стала Пассионарной личностью, человеком, который бесстрашно встречает неизвестное. Новое, сегодняшнее, то, что за чертой, за горизонтом, куда подвластно заглянуть только Времени.

Каждый спектакль был по своему хорош, но все же из всего, что я видела, наибольшее впечатление, кроме Дульсинеи, Катарины, совершенно ни на кого похожей Джульетты это был, несомненно, спектакль «Люди и страсти».

Само название притягивало к себе как магнит.  Как, каким образом, в эпоху тотальной коммунистической идеологии можно было поставить такой спектакль  для меня непонятно до сих пор. Наверно, правы те, кто говорит, что подлинные произведения искусства, шедевры поэзии, прозы, живописи, кино, театрального искусства рождаются не благодаря, а вопреки. Во всяком случае, у нас в России. Тогда режиссеры, да и вся труппа театра создавали вопреки. Вопреки всем запретам Обкомов и Горкомов, вопреки чиновникам от искусства. И какие шедевры создавали!!! Какая недосягаемая планка была задана в театральном искусстве, балетном, оперном, исполнительском искусстве! И слова расхожей песенки: «И даже в области балета, мы впереди планеты всей…», казалась не издевкой, а совершеннейшей правдой.  Вспомним постановки театра «Современник» или театра Сатиры, МХАТа, Малого театра, Ленкома с его «Юноной и Авось», Театра на Таганке, наших ленинградских: БДТ с «Идиотом» и «Карьерой Артура Уи», «Стеклянным зверинцем», «Ценой», «Историей лошади» и все спектакли Ленсовета, постановки театра Акимова, театра Комиссаржевской и Малого драматического театра, «Ромео и Джульетта» с Улановой, «Спартак» С Максимовой, Васильевым и Лиепа,  спектакли Кировского театра с Нуреевым, Макаровой, Барышниковым.

Языком театральной аллегории, метафоры со сцены лилось нам в души, в сердца, в сознание, мысль о ценности человеческой личности, о Добре и Зле, о Милосердии и несправедливости! Театр был не развлечением, а работой ума, души и сердца! Театр воспитывал, просвещал, направлял. Это была школа мудрости, нравственного начала и чести

«Времена не выбирают, в них живут и проживают…» - эта истина известна. Но, если бы мне пришлось выбирать время, то я выбрала то, свое, в котором была идеология, но было и другое. Идеологии я научилась противостоять, она для меня просто не существовала. Я бы хотела остаться в том поколении героев фильмов «Девять дней одного года» и «Летят журавли, в том поколении молодых, умных, мучающихся неразрешимыми проблемами, задыхающимися от тупости власти, в поколении, которое было гораздо глубже, масштабнее, интеллигентнее, искреннее и честнее. Пошлость, бездуховное убожество, серость, откровенную халтуру, царящую в театрах и на экранах, отсутствие нравственных принципов сегодняшнего дня я не в состоянии ни понять, ни принять. Игорь Северянин еще сто лет назад писал по этому поводу: «И хочется мне крикнуть миллионам //Бездарностям, взращенным в кабаке: //Приличней быть в фуражке почтальоном, //Чем лириком в дурацком колпаке».

  В мою эпоху было Искусство, был Его Величество Театр с гениальными режиссерами и актерами!

А сейчас вроде бы все сыты, одеты, обуты, количество машин в городах скоро перерастет число его жителей…, и что же мы видим?    Здесь хочется привести слова известного режиссер театра и телевидения Светланы Ильиничны Аннапольской из ее воспоминаний «Акватория любви»: «...И еще Смоктуновский говорил о
том поколении молодых, умных, мучающихся неразрешимыми проблемами, и как бы
спрашивал: а что сейчас — ведь прошло уже больше 15 лет? А я сейчас подумала о
другой картине — «Лимита». Это же тоже срез поколения, и мне стало очень
тревожно: куда мы идем? По моему мнению, актер Смоктуновский у нас единственный
гений. И мне хотелось прикоснуться к нему, хотелось понять, как он мыслит и как
он умеет, оставаясь самим собой, быть таким разным. Он мне как раз об этом и
рассказывал: как он окунается в мир настоящих людей, думает и живет, как эти
люди. Вот такой у него был способ работать над ролью.
И я думаю, насколько то
поколение было глубже, масштабнее. А когда я смотрела «Лимиту», если бы это
было плохо сделано, на меня бы это не произвело бы такого впечатления, — меня
будто окунули в помойное ведро. Я бы хотела остаться в том поколении героев
«Девяти дней...». Я-то и останусь, а тем, кто сейчас растет, мы должны помочь
переосмыслить какие-то вещи. Если мы им не поможем — я имею в виду художников,
начиная с литературы, театра, телевидения, — если мы им не поможем, то с
молодым поколением может произойти страшная вещь. Они ничего не хотят. Нет,
конечно, не все, но многие. Они или не могут пробиться, или они воруют, или
работают за деньги, и главное их качество — авантюризм. Для меня это страшно».

Действительно страшно  от духовного вакуума, равнодушия и жесткости, которым сейчас проникнута наша жизнь.
 Кроме театральных и кино шедевров, которые создала Алиса Бруновна (Оскар, Калифорнийская, на Верхней Масловке, Полторы комнаты), кроме отдельных постановок В.Пази, Н.Пинигина, театра Л.Додина, Молодежного театра и Театра на Моховой в Петербурге; работ Галины Волчек, Петра Фоменко, Романа Виктюка в Москве и еще двух-трех режиссерских работ, везде мы видим подобие искусства, суррогат, которым нас постоянно кормят, всячески убеждая, что это и есть подлинное искусство. Про телевидение и СМИ я, вообще, умалчиваю!

Я не ханжа и прекрасно понимаю, что театральное искусство- это не раз навсегда застывшая форма, и должно развиваться, искать новые сценические решения, создавать свой язык театра. Но, разрушая театральную систему, выработанную десятилетиями  и проверенную жизнью, необходимо сначала создать новую систему, а не проводить безумные эксперименты на актерах и зрителях. А.Н.Бенуа еще в начале ХХ века подобные эксперименты в искусстве назвал «психозом экспериментализма, во что бы то ни стало», который осуществляется под рукоплескания толпы и заказные статьи театральных критиков. Какое гениальное предвидение Бенуа А.Н. А уж к его  мнению  нашим новоявленным «гениям» в режиссуре стоило бы прислушаться или хотя бы знать его мнение.

 И когда я вижу, в уважаемых и любимых мною театрах, невероятное количество пошлости, всяческих режиссерских «изысков», которые непонятны, наверно, им самим,  и когда преследуется одна лишь цель - заманить публику ту, которая может платить деньги…то тут ничего похожего на искусство нет, тут процветает коммерция, которая сейчас так в ходу у обывателя. И когда я вижу, как планомерно уничтожается актерская и режиссерская школа, то так и хочется вспомнить слова мальчика из андерсеновской сказки и воскликнуть: «А король-то голый!»

Но не будем о грустном, хочется все же надеяться, что новые поколения молодых, талантливых, умных, еще застанет то время, когда театр снова поднимется на должную высоту. И примером может служить Алиса Бруновна, плоть от плоти, кровь от крови уникальное петербургское Явление. Она могла родиться только в Петербурге, она стала неотъемлемой частью культуры этого города, с его изысканной и точно выверенной архитектурой,  с его мифами и легендами, его Поэзий и Литературой, с его волшебной музыкой Белых ночей…

И именно здесь, а не в Москве, даже в эпоху расцвета  театра «Современник» и Таганки, мог родиться на сцене театра Ленсовета такой спектакль, как «ЛЮДИ И СТРАСТИ», поставленный по произведениям классиков немецкой драматургии.

Игорь Петрович не побоялся навлечь на себя хулу за то, что он обратился к такой теме. Ведь, когда был поставлен спектакль, не прошло и 30 лет со времени окончания ВОВ. И слишком еще свежи были раны от военных лет, от ужасов блокады! И слишком в народе еще  были сильны анти германские настроения.  Во всяком случае, даже в нашей среде, иногда слышала такие реплики: «что это, Владимиров взялся за немцев: то Брехт, а теперь на классиков перешел, не в ту сторону потянуло…». И  все же он не побоялся пойти на риск! Да, это был своего рода риск, спектакль могли не принять зрители. Но уже так огромен был его талант и коллективный талант, созданной им труппы, что спектакль стал одним из любимых.

В этом спектакле было необычно все: сценография, представляющая деревянный помост, где проходит все трехчасовое действие, становящейся то местом казни, то местом правосудия, освещение, музыка Г.Гладкова, костюмы, а самое главное игра актеров.

От первого выхода на сцену Михаила Боярского до последнего речитатива-песни А.Фрейндлих – все было сыграно на одном дыхании, на разрыв души.

От Ариэля Акосты, который предпочел смерть, но не измену своим  принципам, тут же на глазах у зрителей  перевоплотиться в  образ королевы Елизаветы, подписывающий вердикт о казни Марии Стюарт, а потом показать страдающую, но не сломленную Марию –Антуанетту, казненную прилюдно на площади… и все это в течение какого-то часа- это было невероятным! Это перевоплощение было почти фантастическим, вернее, какой-то мистификацией, непостижимой ни умом, ни сердцем. Но все это происходило, прямо на глазах у зрительного зала!!! И когда Алиса уже во втором действии, в «Кавказском меловом круге» играет крошечную роль древней, согбенной грузинской старушки, чуть позже пускающейся в пляс, и залихватски танцует лезгинку, то ноги сами ходили ходуном, и хотелось тут же выбежать на сцену и пуститься в пляс вместе с ней! И перед нами была не Алиса, ни Ариэль Акоста, ни Елизавета, ни Мария-Антуанетта - нет, перед нами лихо, страстно, завораживающе танцевала дитя гор солнечной  Грузии.

Когда я сейчас пишу эти строки, я вспоминаю все до мельчайших подробностей и деталей  в этом незабываемом спектакле.

А как не вспомнить, мощную постановку «Трех грошовой оперы» по Б.Брехту, превратившуюся в режиссуре И.Владимирова в эксцентрику трагического балагана, где Алиса играла миссис Пичем, создавая совершенно гротесковый образ, который очень часто пресса сравнивала  с полотном Пикассо  «Любительница абсента».  Об этом спектакле по Ленинграду ходили легенды. И встречаясь со знакомыми, первый вопрос был: «Ты видел «Трехгрошовую оперу?» И если кто-то не видел, то встреча могла из минутной превратиться в часовую, так как рассказам об этом спектакле не было конца! Как ей удавалось это бесконечное перевоплощение из образа в образ, из спектакля в спектакль, было непонятно никому, да и мы, зрители были эгоистичны. Алисы нам всегда не хватало! В эти годы весь репертуар держался на ней. Чего стоит ее «Таня», «Человек со стороны», «Пятый десяток», «Преступление и наказание»!!! Она была занята по три, а иногда по четыре раза в неделю.

Она не имела права болеть, уставать, быть не в форме, она не могла принадлежать дому, семье, дочери, мужу, быту. Она должна была служить только нам зрителям. И она Служила! С полной отдачей. Не жалея себя, выворачивая себя наизнанку и поднималась в своем служении  до заоблачных высот. Непонятно, откуда она брала силы, вдохновение, не зная усталости, заучивая не только громадные тексты, но  иногда за один вечер, играя сразу же несколько ролей! Это была Актриса с тысячью лиц,  но никогда, ни в чем не повторяемых.

Даже, если  бы Алиса Бруновна никогда ничего больше не сыграла, то ее имя после спектакля «Люди и страсти», все равно должно было быть причислено к шедеврам театрального искусства.

   КАТАРИНА или как Алиса укротила Петруччио.

Такой Катарины, которую сыграла Алиса Фрейндлих, не было и не будет, ни до нее, ни после.

К этому времени, как на сцене театра Ленсовета появился спектакль «Укрощение строптивой», режиссер Сергей Колосов уже поставил в Москве на сцене Театра Советской Армии этот спектакль, а в 1961 году он был записан в виде телефильма, правда, почему-то в несколько урезанном виде. Фильм снят в  академической манере, порой не совсем удачно было режиссерское решение той или иной сцены, а  от того мог показаться скучноватым, и его от откровенного провала спасла только замечательная игра Людмилы Касаткиной и Андрея Попова.

Голливуд то же обращался к этой пьесе,  в 1967 году на мировые экраны,  вышел  фильм  Франко Дзеффирелли «Укрощение строптивой» с красавицей Элизабет Тейлор и Ричардом Бартоном. Но до нашего проката он, естественно, в те годы не дошел. Позже, когда, наконец, можно было увидеть этот кино шедевр, ибо все, что снимал Дзеффирелли, навсегда вошло в золотой фон мировой классики («Ромео и «Джульетта», «Травиата», «Мадам Баттерфляй», «Каллас навсегда», «Чай с Муссолини») поневоле напрашивалось сравнение  образа Катарины. Катарины, образ которой создали Элизабет Тейлор, Людмила Касаткина и Алиса Фрейндлих.

И все же, несмотря на мировую славу и ослепительную красоту Элизабет Тейлор, несмотря на потрясающие декорации и натурные съемки в фильме

Дзеффирелли, несмотря на лиричность и трогательность Людмилы Касаткиной, укрощенной Петруччио, Алиса Фрейндлих  прожила в образе Катарины  совсем иную, только ей свойственную жизнь.  И Тейлор, и Касаткина сыграли типичную Катарину, сначала взбалмошную и неукротимую, а потом, постепенно, превращавшуюся в покорную, преданную и верную жену. Зная хотя бы приблизительно сюжет, уже заранее знаешь и все его развитие, и концовку фильма, и спектакля. Все зависело только от убедительности игры актеров.

Я не шекспировед и не могу утверждать, каким именно хотел видеть Шекспир Катарину. Но мне кажется, что такой, какой ее  сыграла Алиса!

И  Алиса была бы не Алисой, если бы пошла по проторенному пути.

Да и Игорь Петрович, как гениальный режиссер увидел в этом образе нечто большее, чем укрощенную «чертовку». Его режиссерские находки в этом спектакле  так остроумны, неповторяемы, так непредвиденны, так блистательно выписаны диалоги каждого героя этого спектакля от Петруччио и Катарины до самых незначительных, второстепенных ролей, что все это действие превращалось в какой-то один нескончаемый карнавал, праздник жизни.

А как хороши были  Анатолий Равикович, Алексей Петренко и, конечно, Дмитрий Барков! С каким размахом, страстью, неукротимостью, своей непомерной гордостью, бесстрашием, бесконечным, почти маскарадным шутовством и любовью к Катарине  показал Дмитрий Барков нам Петруччио!

 Ну, а Катарина Алисы Фрейндлих - это превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя. И не только. Она сыграла эту роль с озорством, задором, обаянием молодости, сознанием своей женской логики и правоты! 

Фрейндлих-Барков были великолепным дуэтом и не только в этом спектакле! Позже у Алисы Бруновны будут такие же успешные и замечательные дуэты. В кино, в «Служебном романе» и «Старомодной», в театре со Стржельчиком и Басилашвили. И мне кажется, что в выборе актрисы на роль «Мымры»,  для Рязанова определенную роль сыграл этот  спектакль!

 Она появляется на сцене в образе подростка-хулиганки, стреляющей из рогатки в Бьянку, ее женихов, в отца…, но по выражению ее глаз, какой-то особой угловатости (и как это Алисе удалось при ее то пластике?!), было видно, что она страдает, страдает от отсутствия родительской любви, от всей этой своры «поклонников» ее сестры,  и, вообще, от непонимания.  Ее не любят, ее отвергает общество, она среди всех - «белая ворона», а раз так, то вот вам - получайте. Хотите меня видеть такой - пожалуйста!

Но как же она хочет обожания, любви, внимания к себе!!! 

И с первого появления на сцене Петруччио и с первого взгляда Катарины  на него, становится понятно, что наконец-то появился в ее жизни человек, достойный силы ее характера, остроумия, ее сердца и руки. И противится она ему по привычке, по инерции, показывая свой нрав, характер, и тогда, когда вступает с ним в бой  на шпагах и не уступает ему, и тогда, когда между ними идет словесная перепалка. Но в тот момент, когда стремительный и неукротимый Петруччио целует ее в губы, и когда она отходит от него, шатаясь, готовая вот-вот упасть, опьяненная, покоренная этим, становится понятно, что строптивая Катарина это уже только маска, укрощать ее не нужно, она покорена и готова уже идти за ним на край света. Но Петруччио этого  не понимает и по своему «неразумению» и все еще продолжает «укрощать» Катарину - Фрейндлих. А она, она готова, согласна  подчиниться всем его требованиям.  А он, как шарманщик,  заводивший единственную мелодию,  заставлял Катарину  видеть на небе в одно и тоже время то луну, то солнце, то в старике - юную женщину. И какой лукавый, умный, снисходительный взгляд у Алисы, этих бесконечно бездонных и мудрых глаз, который как бы говорит… да я согласна,  во всем согласна  с тобой, но ты, дружок, должен помнить поговорку: «муж-это голова, а жена- шея». Куда шея повернется, за ней и голова последует.

Мне кажется, что, когда Владимиров продумывал последнюю сцену, он руководствовался именно этой поговоркой. Он сам был покорен Алисой, и именно, отсюда такой бесподобный финал всего этого действа!

Я с нетерпением ждала последней сцены, ведь именно в ней скрыт весь смысл шекспировской комедии!  Мы, сидящие в зрительном зале, находились уже в таом состояния «опьянения» от всего происходящего на сцене, что перестали ощущать  действительность. Это было перемещение во времени, в балаганную круговерть шекспировских уличных театров, где жизнь текла по законам, где весь мир-театр, а все люди в нем актеры. И мы все были участниками это чудодейства!

Как же была хороша, замечательна последняя сцена, когда на зов Петруччио приходит Катарина!  Какой панегирик поет она ему и всем мужчинам и как покорно отвечает на призыв Петруччио  пройти с ним в спальню… и тут же (ах, какой гениальный режиссерский прием!), одним незаметным движением она дергает натянутую бечевку и все мужчины: Петруччио, Лоренцо, ее отец, гости через секунду пали ниц к ее ногам. А она легче воздуха взмывает вверх на балкон  и оттуда лукавая, озорная и непокоренная смеется своим бесподобным смехом. Недаром по ходу действия она поет: «Ты  говоришь - Да, я говорю - Нет».  И вот на этой ноте Торжества Женщины, которая говорит: «Да»,  заканчивается спектакль.

 А что было потом?  А потом нескончаемый шквал аплодисментов, криков «браво».  А потом долго стояли в ушах все эти мотивы и распевали эти шлягеры во всех студенческих общежитиях и компаниях. «Ты говоришь – Да, я говорю – Нет»!  Что еще можно добавить…, только глубоко сожалеть, что я больше этого никогда не увижу воочию и порадоваться, позавидовать самой себе, что я это видела. 

В каком-то интервью Алиса Бруновна говорила, что в каждой роли есть частица от  свойств ее характера, ее личности. Да, это, несомненно!  Но мне кажется, что и каждая роль формировала ее личность, влияла на ее мировоззрение, и все это с годами сливалось воедино, переплавлялось, как в горниле огненной печи и  превратилось,  наконец, в драгоценный слиток эпохи, имя которому Алиса Бруновна Фрейндлих! 

А однажды мы с Алисой Бруновной оказались вместе в кафе, что была на углу Невского и ул. Рубинштейна. Вот, как это было.

В 1983 году я вынуждена была уехать из своего любимого города в Нарву. Причиной этому была болезнь дочери. Расставаться с Ленинградом, где прошли лучшие годы моей жизни, где воедино с ним сливалась «песня и душа» казалось невозможным…, но обстоятельства были выше моих сил и желаний.

В 1983 году я переехала в Нарву, «город ничем не примечательный, но имеющий три замечательных пригорода: «Ленинград, Таллинн и Тарту» – как злословили по поводу Нарвы местные острословы. И действительно, город ничем не отличался, кроме того, что в нем  было много зелени,  мало народа и изобилия (это в те то годы!!!) продуктов в магазине.

Но город меня утомлял. В Ленинграде я могла ходить часами по десятку километров в день, в Нарве не могла заставить пройти и одной автобусной остановки, а все норовила проехать в автобусе. Долго не могла понять такой метаморфозы с собой, а потом поняла, что на меня угнетающе действует архитектурный облик Нарвы, если можно говорить об архитектуре безликих пятиэтажных «хрущевок» и таких же безликих новостроек…

Утешало одно, что до Ленинграда всего было 2,5 часа езды. Поэтому особенно в первые годы жизни в Нарве, я каждые выходные уезжала к себе домой: в театр, в музей, в концертный зал.

С середины 80-х театральный бум начала 70-х как-то стал угасать, в воздухе уже «пахло грозой» и жителей города все как-то больше беспокоил хлеб насущный, а не духовные материи.

Я полагаю, что начало и середина 80-х годов были самыми трудными и в личной, и творческой жизни Алисы Фрейндлих.  Ведь на пике своей популярности, подлинной уже всенародной славы, после выхода в свет «Служебного романа», имевшего головокружительный успех, она покинула Ленсовет. Были к этому и личные причины: развод с Игорем Петровичем…

Для всех театралов это был гром среди ясного неба. Представить театр Ленсовета без Фрейндлих было невозможно, как и ее без него. Как она могла решиться на этот шаг и повернуть свою театральную карьеру, как из первой Примадонны, которую обожали все, уйти в театр БДТ, где годами  был установившейся репертуар, свой стиль, свой творческий почерк, а главное, своя театральная иерархия среди актрис – это нужно было иметь несокрушимую волю и веру в себя. Никто, никогда не узнает, сколько бессонных ночей провела Алиса Бруновна, принимая такое решение, никто никогда не увидел на ее лице и тени недовольства, разочарования, отчаяния, наконец, просто элементарного волнения. Все так же мила, улыбчива, корректна, выдержана, интеллигентна…

Итак, БДТ.  Если популярность театра Ленсовета после ухода Алисы падала стремительно, то БДТ  все  еще находился в зените своей популярности и славы.

Все так же ошеломляли зрителей режиссерские находки Товстоногова, все так же блистательны премьеры, которые выходили одна за другой, все так же спрашивали лишнего билетика за километр от театра,  все так же царили Зинаида Шарко, Людмила Макарова,  Валентина Ковель, Эмма Попова, Светлана Крючкова, Лариса Малеванная, Ольга Волкова… А вот пришедшей сюда Алисе Фрейндлих в этом созвездии места не оказалось. Да и репертуар этого театра не ее амплуа.  Может, в какой-то момент Георгий Александрович Товстоногов пожалел, что пригласил Алису в свой театр…, кто знает, во всяком случае, это осталось  тайной для зрителей.

Алиса Бруновна пришла в театр в 1983 году.  Нельзя сказать, что она была без ролей. Она играла в спектаклях (роль Барменши  в спектакле «Барменша из дискотеки»,  Глафиру в «Волках и овцах», Ирину в «Киноповести с одним антрактом», Леди Милфорд в «Коварство и любовь»). Но весь этот репертуар  был совершенно не достоин ее дарования! Но она терпеливо и мужественно ждала, она знала, знала, что должна победить все обстоятельства! И  дождалась!

В 1985г. в журнале «Театр»  и во многих периодических ленинградских изданиях появились публикации о новой готовящейся премьере в БДТ «Этот пылкий влюбленный» по пьесе никому неизвестного американского драматурга Нила Саймона.  В публикациях сообщалось, что в этом спектакле роли будут исполнять В.Стржельчик и Алиса Фрейндлих. Весь театральный мир с нетерпением ждал выхода спектакля. Неужели мы увидим снова Фрейндлих в роли, достойной ее таланту?! Премьера  была назначена на 28 сентября 1985 года. Из своего театрального опыта попадания в этот театр я знала, что билеты на 28 сентября должны продаваться 21. И я, без единой капли надежды заполучить долгожданный билет, хоть на какой-нибудь ярус, хоть на пол, хоть на потолок, хоть на люстру, все же поехала в Ленинград. Но, подойдя к дверям  БДТ, я поняла, что все совершенно безнадежно, кассы еще и не открывались, а на входной двери висел аршинный плакат с надписью: «ВСЕ БИЛЕТЫ НА СПЕКТАКЛЬ «ЭТОТ ПЫЛКИЙ ВЛЮБЛЕННЫЙ» ПРОДАНЫ. ПРОСЬБА АДМИНИСТРАТОРА НЕ БЕСПОКОИТЬ». Постояв несколько минут перед этим обезоруживающим объявлением, я поплелась «вдоль улиц шумных»  далеко не в радужном настроении. Меня впервые ничего не радовало в нем. От нечего делать зашла, как всегда, в Лавку писателей, потолкалась на улицах. Не было настроения пойти, ни в Русский, ни в Эрмитаж…Шел мерзкий, холодный дождь, и мне вдруг захотелось в Нарву, в тепло и уют своего дома… Кто же знал, что через какой-то час я встречусь с Алисой Бруновной при самых невероятных обстоятельствах.  Я пошла по направлению к Московскому вокзалу, чтобы благополучно сесть на трамвай и приехать на автовокзал. Ничего не хотелось, ни есть, ни пить, но я, как сомнамбула перешла на нечетную сторону Невского проспекта и оказалась перед входом в заурядное кафе-булочную, что некогда располагалась на углу Невского и ул. Рубинштейна. По инерции я зашла внутрь, оно оказалось полупустым. Я решила выпить чашку кофе и купить какой-нибудь пирожок. Кофе тогда подавали в таких заведениях «бочковый», т.е. варили его неизвестно где и как, по неведомым никому «кулинарному» способу, а потом выливали в большие металлические баки, откуда и наливали в фаянсовые стаканы посредством обыкновенного водопроводного крана советского образца.  Как непременное приложение к нему  продавали жареные пирожки с мясом, повидлом и капустой. Очередь была небольшая, передо мной стояла невысокая женщина, почти с меня ростом, одетая в пальто светло-серого цвета и в черной шляпе, надвинутой на  правый бок. 

Я взяла свой кофе, неизменный пирожок и оказалась вместе со стоявшей передо мной женщиной за одним столиком, вернее, я подошла к столику машинально. Я поставила чашку с кофе, откусила пирожок и вдруг услышала: «Приятного аппетита».  Господи, промелькнула мысль, где же я могла слышать этот голос? Соотнести этот голос с Алисой, у меня просто не хватило фантазии. Это мне казалось такой же фантастикой, как если бы у меня появились за спиной крылья, и я бы вмиг воспарила в поднебесье. Я подняла глаза и уставилась на нее, на меня нашел ступор, столбняк, но я НЕ УЗНАЛА ЕЕ. Я мучительно, тупо смотрела на нее, не отрываясь, соображая, где, когда я могла видеть эту женщину! Алиса поняла, что я нахожусь в состоянии невменяемости, и спросила: «Вам плохо? может чем-то надо помочь?» И только, когда ко мне вернулась память и сознание, и я  могла бы что-то вразумительное сказать в ответ, но злосчастный пирожок, застрявший у меня в горле, мешал мне вымолвить хоть слово.  Единственно, что  я смогла  в тот момент сделать, так это отрицательно помахать головой.  Тогда она улыбнулась своей чарующей улыбкой, чуть склонила голову и сказала: «Да, да, это я, а Вас это удивляет?» Я опять ничего не могла произнести. Она просто вообразить не могла, что встреча с ней,  в кафе, за одним столиком, сразит  меня наповал!

А надолго Вы в нашем городе?- последовал следующий вопрос.

О, Боги, я готова провалиться была сквозь землю, я что-то несусветное пролепетала в ответ. Она же мягко и даже, как-то робко, спросила меня: «а может, Вы хотите попасть в театр?».

«Да, да», - кричало все мое существо, но я опять только молча, как баран, которого ведут на закланье, кивнула ей.

«Ну, что ж, нет ничего проще, - с облегчением сказала Алиса, - (ей, вероятно, надоело стоявшее перед ней немое «существо», в виде меня, но в силу своей природной интеллигентности, она не могла так просто развернуться и уйти) у нас в БДТ через неделю будет премьера. Приходите. Вы знаете, где находится этот театр?».

-Да, - вымучила я из себя.

Я опомнилась только уже на автовокзале. Поверить во все происходящее я до конца не могла. Уж не помню, как я добралась до дома, как оказалась у себя в квартире. Мои домашние смотрели на меня с недоумением. Мама спросила: «Ты, что заболела?» Говорить, объяснять у меня не было сил, всю ночь мне снился Ленинград, отрывки из спектаклей, Она, БДТ, злосчастный пирожок, булочная…

Пришла в себя я только через неделю. На премьеру я не поехала. Боялась, что все, что произошло со мной, это просто какой-то сон.  Во второй половине октября, когда вновь был назначен этот спектакль, я все же  решила поехать. К БДТ подошла на полусогнутых от волнения ногах, не веря, что чудо может произойти. Я пришла задолго да начала спектакля, окно администратора было закрыто, я робко постучалась. Не открывая окошка, мужской голос спросил: «Фамилия?». Я срывающимся от волнения голосом назвала свою фамилию. И вдруг, по мановению волшебной палочки (милой Алисы), окно распахнулось и администратор, улыбаясь в тридцать три несуществующих зуба, протянул мне КОНТРАМАРКУ!

Спектакль пересказывать не буду, его надо  было видеть.  Но все же несколько слов скажу об атмосфере, царившей в зрительном зале. Уже прошла премьера, уже написаны рецензии от самых осторожных до самых восторженных. Но почитатели таланта Алисы Фрейндлих и Владислава Стржельчика в напряженном ожидании.  Все  с нетерпением  ждут начала спектакля, почти нет обычных разговоров и обмена мнениями ни в фойе, ни  и зале. Что же нам предстоит увидеть? Но вот открылся занавес…. И нет таких слов, чтобы выразить то, что прожили эти два человека на сцене в тот вечер. Я несколько раз смотрела этот спектакль, но в тот вечер он был сыгран, как никогда не игрался ни до, ни после!  Скажу только, что в этом блистательном и непревзойденном дуэте Алиса переиграла самого Владислава Стржельчика! Особенно упоительно хороша она была, во втором акте в образе Бобби Митчелл, наркоманки и психопатки, безнадежно мечтающей стать голливудской звездой. Как играла она глазами, с каким неподражаемым мастерством несла несусветную чепуху, как кокетливо и яростно начесывала волосы, как она была бессмысленно глупа и счастлива в финале этого акта,

когда они  вместе со Кэшманом, задрав ноги курят «наркоту» и орут какую-то песню!!! Это было полное и окончательное перевоплощение в человека, раздавленного жизненными обстоятельствами!  Это даже не Людмила Прокопьевна, в кино эту метаморфозу от Мымры до очаровательной женщины мы, по существу, не видели, все оставалось за кадром, а здесь, в театре за какой-то короткий  20 минутный перерыв, Алиса смогла перевоплотиться в образ актрисы-неудачницы (это она-то!!!). Это было похоже на сказку, когда Царевна Лебедь может превратиться в лягушку и наоборот. Алиса из сказки сделала быль. Позже все эти спектакли вплоть до кончины Владислава Стржельчика шли с полным аншлагом!

Алиса Бруновна победила жизненные  обстоятельства, она смогла отойти на шаг назад, выждать время, перестрадать, чтобы потом задать такой тон в театре, взять такую высоту, до которой  никто и ни когда уже  не сможет подняться.  Это была ее победа, как человека и как актрисы! Навряд, ли кто-нибудь, даже из известных и очень уважаемых мной актрис был способен на такое. Алиса смогла. В этом проявилась ее  жизненная мудрость, стойкость, вера в свое предназначение и в свой талант!

А весной следующего 1986 года она приезжала к нам в Нарву на встречу со зрителями. Самый большой концертный зал города был набит битком. Я сидела в 15 ряду. Когда погас свет, и она вышла на сцену, то, как всегда, очень сдержанно, достойно, с милой улыбкой поздоровалась с публикой, минуя обычное: «я

рада выступить перед вами и т.д.». Она подошла к микрофону, пристально поглядела в зал и, прищурив глаза, сказала: «у меня в вашем городе есть знакомые». И мне показалось, что мы на какую-то долю секунды встретились глазами: она стоявшая на сцене и освещенная юпитерами и я, сидевшая в темном зале. Конечно, это была моя фантазия, встретиться с ней взглядами я не могла, но мне так этого хотелось!!! Да и мало ли у нее было в Нарве знакомых, кроме меня…

 В этот вечер она читала свой цикл о Марине Цветаевой. Вместе с ней приехал, и Юрий Соловей, но он, этот молодой стройный красавец-мужчина мерк перед Алисой. Ей были подстать только такие партнеры, как М.Боярский, Д.Барков, А. Равикович,  Л.Дьячков, И. Владимиров (в театре Ленсовет), В.Стржельчик, О.Басилашвили  (в БДТ).

Ну, а в 1999 году была «Калифорнийская сюита». И хотя это была пьеса того же Нила Саймона, который написал  «Пылкого влюбленного», и играли в ней опять два актера, этот спектакль совсем ни по сюжету, ни по настроению, ни по игре не был повторением «Пылкого». Глядя на этот великолепный дуэт, я поневоле задавалась вопросом, а что же будет дальше, что сможет создать Алиса Фрейндлих лучше и  выше этого спектакля? Оказалось, что смогла! Впереди был «Оскар и Розовая дама»! А в кино:  «На Верхней Масловке» и «Полторы комнаты»!

  ДУЛЬСИНЕЯ ТОБОССКАЯ.

 Образ созданный Алисой Бруновной в этом спектакле, иначе, как Песней Торжествующей Любви не назовешь.

Когда-то, уже не помню у кого, я прочитала высказывание: «Воспоминания - рай, из которого мы не можем быть изъяты».

Очень верно и точно сказано. Те воспоминания, которые у меня связаны с годами молодости, моей  страстью к Театру, Поэзии, Музыке, Балету…для меня настоящий рай, и он, как это ни странно звучит, гораздо более реальный, чем существующая действительность.

 Этому спектаклю, как всегда предшествовал анонс, появившийся в газете «Вечерний Ленинград». И, как всегда, он был полон желчи и заведомого неприятия спектакля. В адрес Игоря Петровича сыпались упреки, что он превращает бессмертную классику, каким является роман Сервантеса «Дон-Кихот», в шутовство дешевого мюзикла…, да и, вообще, каких только нападок не подвергалось режиссерское решение Владимирова. Но, чем ожесточеннее в своей продажности была газетная и журнальная шумиха, тем непременно хотелось увидеть все своими глазами. Любыми путями, несмотря на ночные бдения у стен Ленсовета, холод, дождь, ветер, жару… ничто не останавливало нас в желании попасть на этот спектакль.

 И вот, наконец, свершилось. После неоднократных попыток, дежурства, перекличек, разочарований, что не досталось билета, мы в театре.

Это был 1973 год. Год, когда уже похоронили надежды «хрущевской оттепели», но, все же в наших душах еще теплился  робкий огонек на перемены.  Хотя уже многим было понятно, что нам, нашему поколению нечего ждать от власть имущих. В эти годы  все больше и больше ощущался конфликт Личности и власти. Именно  в эти годы начался еще один Исход внутренней и внешней эмиграции. Уезжали артисты, музыканты, певцы, танцоры…

 В эту пору начавшегося «застоя», который кончился катастрофой 1991 года, единственной надеждой для нас оставался Театр. В нем мы искали и находили созвучие нашим мыслям и чувствам.

  На мой взгляд, спектакль «Дульсинея Тобосская» один из самых философских, глубоких по смыслу, ярчайших среди всего репертуара театра Ленсовета!

Это не просто спектакль, это философская притча о человеческих судьбах,  преданности, о силе Любви, которая, как животворный поток преображает жизнь человека и сметает на своем пути все препятствия. Для Любви – препятствий не существует.

И все же по порядку. Медленно гаснет свет в люстрах, слышны еще какие-то закулисные шумы, идет последняя установка декораций, в зале напряженная тишина и ожидание. Ожидание чуда, как всегда, чуда! И чудо произошло. Вот открывается занавес, слышится легкий топот копыт, на заднике сцены видны горы, мельница, неясный, но легко узнаваемый силуэт Дон-Кихота. И Песня, которая служит рефреном всего спектакля: «Не копье пробило грудь, ранила тревога, не мешайте верить в путь, он у нас от Бога//Нам не выгод, ни щедрот, ничего не надо, лишь бы где-то Дон-Кихот сел на Росинанта….»… Ведь в этой песне, при всем нехитром мотиве  были выражены все наши чувства, чаяния, надежды… «нам не выгод, ни щедрот, ничего не надо…». И нам ничего не было нужно, нам нужна была свобода, свобода выбора, творчества, свобода Личности.

И впитав сразу же эти слова в себя, я почувствовала, что «выпала» из действительности, перенеслась, как на крыльях в другую эпоху. И, как наяву увидела  хмурый декабрьский вечер в селении Тобоссо, простой деревянный стол, из не струганных досок, обывателей этого городка, яркие декорации, красный и зеленый перец, развешанный на плетне родительского дома Альдонсы, всеми оттенками переливающиеся наряды тобосских горожанок. Это было так органично, так живо, что ни на одну минуту, мы не сомневались, что это Испания, та страна, где вечно светит солнце, где рождаются Рыцари и прекрасные гордые женщины.

 И  вот первое появление скачущего Санчо.  Мы слышим топот копыт, и  его диалог с толпой: «Не приведи Господь кому, родиться Дон-Кихотом». Эти слова сразу же цепляют тебя за сердце, и ты уже весь превращаешься в слух. Ведь, это он о нас говорил, мы все в какой-то мере были донкихотами. И как  сегодня  пророчески звучат его слова: «…когда его нет, мир наполнится злодеями. Потому что все злодеяния будут оставаться безнаказанными…». Какая удивительная гениальность пророчества  И.П. Владимирова и А.Володина о сегодняшнем дне.

Но  Алису, как это ни странно, я увидела не сразу. К зрителям спиной сидела безликая нескладная женская фигура, одетая в крестьянское платье, держа в руках сито.  Весь  первый диалог, между появившимся Санчо, ее женихом и родителями, она так и сидела совершенно отстраненно, не поворачивая даже головы.

 Стало понятно, что это Алиса только тогда, когда она начинает свою песнь: «Ночь Тобосская темна, только звезды и луна… за рекою крик осла… только я, только я одинокая…». И такая тоска,  в ее голосе, во всем ее облике, что становится не по себе, особенно, когда она вновь повторяет «раздается крик  о-с-л-а а-аа-а..!». Не любимая, не любящая, бесконечно одинокая, не нужная никому, да и самой себе, не знающая ни цену жизни, ни цену любви.  И эти опущенные плечи, и взгляд исподлобья и угловатость – все в ней создавали почти отталкивающее впечатление. 

Она еще не знает, что в ее жизнь войдет человек, который преобразит ее, наполнит ее смыслом. Она все еще деревенская простушка. Может не очень умная, грубоватая под стать всей деревенской жизни. Но вот Санчо бросает взгляд на Альдонсу и произносит: «Она». И начинается преображение Альдонсы-Алисы. Постепенно, не вдруг, не сразу, но все уверенней становится она, она уже заинтересовано вступает в разговор с Санчо, все смелее задает ему вопросы.  И  все же еще не понимает до конца, что Она  была «царица души» Дон-Кихота!

Альдонса - это зазеркалье Дульсинеи.  Стоит только прикоснуться  к дрожащему серебру зеркала и перед нами уже не крестьянка из глухого испанского селения, а женщина, которая проходит через душевные испытания, в ней  открывается такая  глубина чувств, гордость, достоинство, она  так смело бросает вызов всем,  что это граничит  с безрассудством, но по - другому она уже жить не может и не хочет. Потребность любить и быть любимой дала ей силу, любовь преобразила ее, наполнила ее сердце нежностью, страстью, гордостью, смирением!

Как преображается она внешне, мы видим, как распрямляются ее плечи, как начинают блестеть глаза, какая смелость появляется во всем ее облике, в гордом повороте головы. С каким достоинством она говорит на реплику Санчо:  «Мы корсетов не носим, у нас и так все в порядке»…, и как счастливо смеется, когда узнает, что ее любил Алонсо Кихано Добрый!

И опять же удивительный режиссерский и сценарный ход  Луис де Караскиль -Алонсо Кихано Добрый- это уже другое зазеркалье Дон-Кихота!  

Как смело Алиса бросает жениху: «Ну, теперь держись за скамейку, женишок. Надоело мне оправдываться перед тобой»!  Это уже не Альдонса, забитая крестьянская простушка, исправно выполняющая свои нехитрые обязанности по дому. Желание Любви, быть любимой изменяют ее. И  с какой страстью и  желанием свободы и любви она поет: «Было, было, было…,    а не пытайте меня вопросами… может было. А может и не было…, было, было… было!!!».

И бросая вызов всей этой постылой жизни,  освобождаясь от мещанских пут, каким твердым становится ее голос, как великолепен ее взгляд, как уверенно она произносит «не нужно мне от них утех, у них сердца глухи!».  А там, где «сердца глухи» - Алисе и ее героиням места нет. Она может жить только среди тех, у кого стучат сердца.

Она уходит, и на вопрос: «куда?», уверенно и гордо  бросает: «Любовь - сия страна!».

 Альдонса ищет этой любви в доме Тересы,  но и там не находит ее, давая отставку то одному, то другому.  И как иронично и тонко играет эту роль Дульсинеи – Алиса. Она с прилежностью ученицы повторяет вслед за Тересой все монологи, которыми должна обольщать очередного кабальеро. И как она хороша и бесподобна была в сцене с Маттео, когда, посмотрев на него, произнесла: «Здравствуй, мальчик!» Ее пение вставных куплетов, этих монологов-исповедей было той краской, тем способом выражать себя, который составляет особенную притягательную сторону ее великого Дара. Так было во всех спектаклях, а в Дульсинее этот Дар проявился так ярко, так талантливо, так прекрасно. И если бы остались в спектакле только эти монологи-исповеди и потрясающий дуэт Алиса и Анатолий Равикович, то все равно  этот спектакль воспринимался, как подлинный шедевр.

Алиса неоднократно в спектакле поет песню: «Ночь Тобосская темна…» каждый раз вкладывая  в нее совершенно другой смысл. В доме Тересы  ее  плач-мольба «только я.. одинокая», уже  звучит совершенно по другому… ведь ее «обожают», ей поклоняются, но она понимает, что все это не Любовь… и ждет, ждет своего часа.

И вот появляется Луис де Караскиль  и снова звучит ее «Ночь Тобосская темна…», но какие теплые интонации  звучат в ее голосе.  В них и надежда, и ожидание счастья!

Какими богатейшими модуляциями голоса, каким разнообразием тончайших интонаций пользовалась Алиса в этой роли!  Как она презрительно и уничижительно, чуть растягивая слова, обращается ко всем присутствующим в доме Тересы: «Нет, милые мои, нет, начитанные, не буду я ради вашего удовольствия кого-то из себя изображать».

И снова Альдонса бросает вызов: «надоели вы мне все пристойные» и уходит, бросая вызов Тересе, своим обожателям, Санчике, всем жителям Толедо. Она хочет быть сама собой, Альдонсой,  любящей и любимой женщиной, для которой свобода выбора и Любовь – смысл ее жизни.

Она, наконец, полюбила и для нее  не существует препятствий, она бросает вызов всему миру и ничего не боится! Какой блестящий диалог Луиса и Альдонсы, как она кротка с ним, как готова подчиниться любому его слову, с какой  преданностью и верностью она готова ему служить. И какой красавицей она становится. От Алисы уже невозможно было оторвать взгляда! От ее лучезарных глаз, от ее полуулыбки, от ее женственности.

С какой  искренней интонацией, просто, наивно, почти без выражения, она говорит Луису: «А жениться на мне не обязательно»… И снова звучит мелодия «Ночь Тобосская темна», но так томно, нежно и любовно, что слова уже не нужны.

 Любовь преображает не только Альдонсу,  крестьянку из Тобосса, но и Луиса, и Санчо.

Как яростно, почти на разрыв аорты она поет: «кто любви настоящей на свете сильнее…каждой женщине хочется быть Дульсинеей, хоть на час, хоть на миг, хоть во сне, хоть в мечте…»

И вот на этой ноте, песне Торжествующей Любви, Любви к Человеку, Свободе – заканчивался спектакль!

 Выразить словами все, что было после спектакля, невозможно!!! Не знаю, как на других спектаклях, но в тот вечер, был такой шквал аплодисментов, что актерам пришлось повторить финальную песню.  И они, эта великолепная троица, на которой держался весь спектакль: Алиса, Равикович и Боярский подошли к самому краю авансцены и, обнявшись за плечи, пели с такой страстью, яростью, искренностью, вызовом к существующей в мире несправедливости, что нас, зрителей, охватил экстаз:  «Не копье пробило грудь, ранила тревога, не мешайте верить в путь, он у нас от Бога//Нам не выгод, ни щедрот, ничего не надо, лишь бы где-то Дон-Кихот сел на Росинанта….» 

А вместе с ними пели стоя все мы, и это было такое единство душ и сердец, какое редко бывает в жизни!  Но ЭТО было! И я счастлива,  что могу хотя бы  в памяти воскресить этот незабываемый  спектакль!  Спектакль задержался на полчаса, когда мы вышли из театра,  транспорт уже не ходил. Мы вышли на Невский, и шли домой на Васильевский, и во все горло, насколько хватало силы пели: «Нам не выгод ни щедрот, ничего не надо…». Редкие прохожие и милиционеры никто не удивлялся, эта Песня была у всех на слуху.

Господи, куда же все ушло, и  куда же подевались Дон-Кихоты и Санчо Пансы …?

 ПУШКИН И АЛИСА

Казалось бы, какое отношение имеет Алиса Бруновна Фрейндлих к Пушкину?

 К счастью, имеет, и,  самое, непосредственное. Ибо она принадлежит не только к той части русского народа, для которой имя Поэта «не простой для сердца звук», но и потому что Алиса Бруновна  воскресила и смогла воплотить в жизнь своим голосом, своей щедрой и безгранично талантливой душой  - голос пушкинской эпохи. 

Мне всю жизнь было бесконечно жаль, что Алисе Фрейндлих не довелось воплотить на театральной  сцене и на экране образы пушкинских героев.

Пушкинская тема на сцене театра – это отдельная тема, и я не буду в нее углубляться. Но как могли пройти мимо Алисы Бруновны все режиссеры кино, ставившие фильмы по произведениям Пушкина, для меня остается загадкой?!!! Ведь она живое воплощение пушкинских героинь. Какой очаровательной, игривой шалуньей она могла бы быть в роли Лизы Муромской в «Барышне крестьянке» или  Маши в «Метели», да и пушкинская Татьяна- это  сама Алиса, со своим глубоким внутренним миром, чуткой душой, преданностью и желанием быть любимой. Уверена, что окажись Алиса на месте, Татьяны, она бы отдала всю свою «светскую жизнь» «за полку книг, за дикий сад…». А какой бы гордячкой и подлинной царицей была бы ее Марина Мнишек» в «Борисе Годунове»! И лукавой, беспечной шинкарочкой в той же трагедии! И царственную Клеопатру из «Египетских ночей» Алиса сыграла бы лучше Элизабет Тейлор…, но режиссеры не увидели, не разглядели и не поняли в ней  многих граней ее дарования, сверкающих, как алмаз.

Мне кажется, что, и  Алиса  Бруновна в душе сожалела  о своих несостоявшихся пушкинских ролях.

И все же она воплотила свою мечту. В 1996 году она прочитала сказки А.С.Пушкина. В общем, казалось, что ничего сверхъестественного не произошло. Кто только из артистов не читал сказки Пушкина, да и многие произведения Поэта?! И среди них были подлинные шедевры, такие, «Евгений Онегин»  в исполнении И.М.Смоктуновкого и С.Юрского, лирический цикл в исполнении Дмитрия Журавлева, Василия Ланового, Михаила Козакова, Олега Даля… Да талантливо, а у Смоктуновского - гениально, ничего тут не прибавить, ни отнять.

Но Алиса не просто прочитала, она своими интонациями, своим  проникновением в глубочайшую мудрость пушкинской сказки, смогла показать нам,  откуда берет свое начало истоки его гениальности, его так называемая «народность».

Я не знаю всего творческого процесса Алисы Бруновны при работе над сказками Пушкина. Но я уверена, что она, прежде всего, была в Святых пушкинских местах на Псковщине, она слышала эту речь, «с этаким певком», как писал В.Набоков о няне Пушкина – Арине Родионовне, она изучала их манеру, их современный говор, слушала их песни,  их плачи и сказания, она дышала этим воздухом, сидела у Лукоморья, видела и Русалку, что на ветвях сидит, и ученого кота….

    В моих бесконечных путешествиях  были остановки в пути - настоящие станции «счастья». Те, которые всегда со мной, до последнего вздоха! Одной из таких станций «счастья», кроме Театра, Поэзии и Музыки, является для меня Святые Горы - Пушкинский заповедник, где мне в былые годы молодости довелось работать летом нештатным экскурсоводом, где я познакомилась с Семеном Степановичем Гейченко, Борисом Михайловичем и Любовь Владимировной Козмиными и многими замечательными людьми, а самое главное,  я почувствовала Благодать этих мест. Она настолько велика, что каждый приезжающий становится ее пленником. Ее неоглядных далей, хрустальных вод, тишины и величия лесов, дурмана цветущих полей и живой истории, которая ощущается здесь, как нигде в другом месте. 

Мне кажется, что Алиса Бруновна тоже стала пленницей этих мест. Живо воскресить простонародные интонации, их «певок» так безыскусно, просто, с  тончайшим юмором и одновременно сочувствием к своим «героям», представить почти былинные предания, можно только, побывав в этих местах. Думаю, что, живя здесь, Алиса, с ее богатейшим воображением и даром перевоплощения погрузилась в омут преданий, сказаний, историй и легенд, чем так богата псковская земля и, в том числе, заповедные пушкинские места.

Но все это были бы мои теоретические рассуждения о гениальности актрисы, если бы мне не представился счастливый случай убедиться в этом воочию.

  После моего переезда в Нарву, уже в конце «лихих» девяностых я работала в одной из нарвских гимназий. Преподавала Мировую художественную культуру. Оторванные и оторвавшиеся от своих исконных корней, от Родины своих предков, молодые люди образца 1983-1985 г.г. уже ничего не знали о России. Рассказывать и показывать им на «пальцах», что такое Россия, ее культура, живопись, поэзия, театр - «Сизифов труд». Мы, по возможности, ездили в Петербург, посещая театры, музеи, концертные залы. Но этого было явно мало, чтобы у них пробудилась душа! И тогда я решила отвезти их в Пушкинский заповедник. Но не просто на экскурсию, а пожить там несколько дней, поработать в заповеднике. Что мы и осуществили, приехав впервые туда летом 1999 года сразу же после юбилейных дней, посвященных 200-летию А.С.Пушкина. Работали мы в Заповеднике на разных работах, помогали ухаживать за цветами, убирали территорию, чистили дорожки. Ну, и конечно, гуляли по заповедным местам и окрестным деревням, сохранившим свой колорит, покупая у местных жителей молоко и всякую нехитрую снедь, которую они нам за бесценок продавали.

У меня с собой была кассета с записью сказок А.С.Пушкина в исполнении  Алисы Фрейндлих.  Ребята слушали ее сначала, что называется, в «пол уха», наверно,  проклиная,  меня  в душе: «ну, что это она к нам привязалась со своим Пушкиным, и так уже в школе надоел, до чертиков». Вслух, естественно они мне этого не говорили, но в их блуждающих взорах я могла это прочитать. Потом, они как-то привыкли к моим рассказам о Пушкине и к голосу Алисы, а на третий или четвертый день пребывания в заповеднике, сидя вечером у костра, в тишине и благодати, они сами захотели еще раз послушать, как она читает сказки. И это было так органично, естественно, так ошеломляющее, что казалось, что вот сейчас из-за кусточка, на тропинке, ведущей к нашей поляне, покажется Арина Родионовна, подсядет к нашему костру, и будет рассказывать нам сказки.

 Живительная сила пушкинских мест  настолько велика, что у каждого, кто побывал здесь хоть раз, начинает просыпаться душа. С.С.Гейченко называл это «пушкинской прививкой», я бы сказала Преображением души. Это Преображение произошло и с ребятами! Они уже так свыклись с пушкинской поэзией и  Алисиным голосом, что готовы были слушать его все время. Некоторые даже старались в разговоре подражать ее интонациям. А им было по 15-17 лет! Самый возраст нигилизма и максимализма. Какие уж тут сказки?!

В один из вечеров, захватив с собой магнитофон с записью Алисы, мы пошли в ближайшую деревню к знакомой «бабушке» за молоком. Вошли, как всегда в сени, подставили свои банки,  она наливает нам молоко…а сама вся в слух обратилась… Как-то очень уж по недоброму, ревниво на нас глядит, хотя старушка, стала нам почти родной. Господи, думаю, - «в чем же мы провинились, может, ребята что-нибудь натворили?»,- мелькнула у меня первая мысль. А она на меня взглянула и говорит, кивая на магнитофон: «чё это вы в Шарабыки к Данилихе таскались, аль ног не жалко? Никак ея голос слышу, с манитофона вашего, ишь «аристка», (она так и сказала «манитофон», «аристка») выискалась. Да я, бы вам  всего «Руслана» могла сказать  на энтот ваш манитофон, а она только и могла, что ступление, небось, уже совсем память-то отшибло». Я обомлела!!! Бабушка наша, Светлая ей память, приняла голос Алисы за свою родную, псковскую, жительницу из соседней деревни Шарабыки!  Ребята на меня смотрят, вижу, хотят «просветить» бабушку, что это вовсе не «Данилиха» читает, а народная артистка России – Алиса Бруновна Фрейндлих, но я их остановила. Ведь произошло немыслимое. Это было настоящее проявление народного признания Алисы Бруновны, хотя она об этом никогда не узнает.   Я хотела написать Алисе Бруновне об этом удивительном случае, но я знала, что таких писем ей приходят в день десятки…, и остановила себя.

    Вот когда я поняла до конца смысл слов: «Народная артистка». Ее голос слился воедино с голосом народа.

Об Алисе Бруновне написаны сотни рецензий, статей, сняты десятки, если не сотни передач.  Но  так никто никогда до конца не понял и не понимает, в чем же скрыт секрет не только ее творческого долголетия, но и магии ее Личности, магии ее Голоса.. Ведь дело  вовсе  не в системе Станиславского, ни в мимике, не в повороте головы, ни в слегка удивленном, чарующем взгляде, ни в трудолюбии и требовательности к себе… 

 Я полагаю, что ее Дар, как и любой Божественный Дар несет в себе величайшую тайну, которую нам, смертным не суждено постичь!

 В ее голосе звучит  Голос эпохи, голос исконно русского народа, без которого, как и без Пушкина, не было бы исторического бытия России.

После фильма «Полторы комнаты или сентиментальное путешествие на родину» А.Хржановского образ И.Бродского и Алиса Фрейндлих, создавшая тонкий психологический и драматический портрет матери поэта, для меня слились в единое и неразрывное целое. Судя по той полемике, которая развернулась на многих сайтах и в средствах массовой информации, фильм вызвал ожесточенные споры и  полярные точки зрения от самых хулительных до самых восторженных.

 Я не собираюсь препарировать этот фильм, это всего лишь мое субъективное мнение, с которым многие могут не согласиться, и все же сбрасывать со счетов появление такого фильма в нашем кинематографе, нельзя.  

Зачем в художественном произведении, каким является этот фильм искать прямых аналогий с жизнью и судьбой Иосифа Александровича? Мне кажется, что фильм не об этом, а о том, что пережило все наше поколение: послевоенный голод, какие-то зарождавшиеся надежды на изменение режима, упоение, да, да упоение литературой, которая хлынула на нас со страниц «Иностранной литературы» и Самиздата, ведь сам Бродский об этом говорил, что: «Книги стали первой и единственной реальностью, сама же реальность представлялась бардаком или абракадаброй. Для нас цивилизация значила больше, чем насущный хлеб и ночная ласка. И мы не были еще одним потерянным поколением. Это было единственное поколение русских, которое нашло себя, для которого Джотто и Мандельштам были насущнее собственных судеб». Я бы добавила, что кроме книг для нашего поколения такой же реальностью стал Театр и искусство Кино. Мы выросли на фильмах итальянского неореализма: Лукини, Висконти, Антониони, французских режиссеров  Жан-Люк Годара и Клода  Лелуша, «Земляничной поляны»- Ингмара Бергмана, фильмов Анджея Вайды «Пепел и алмаз», «Канал», «Все на продажу», «Это сладкое слово свобода» , «Березы» с замечательными польскими актерами: Збигневым Цыбульским и молодым Даниэлем Ольбрыхским, Беатой Тышкевич.
И вот на этом излете надежд и чаяний последовал полный  политический и общественный застой, и как следствие этого, повальная эмиграция, как внутренняя, так и внешняя. Внутренняя часто заканчивалась трагически: алкоголизм, самоубийства, болезнь, преждевременный уход из жизни. Внешняя - тоже была тяжела, ведь многие уезжали в никуда и потребовалось немало времени, чтобы завоевать свое место под солнцем, там на Западе. Я помню, когда каждую неделю приходилось вычеркивать из записной книжки номера телефонов своих друзей и знакомых... И это было больно, нестерпимо больно и тем, кто уезжал и тем, кто оставался. Во всяком случае, для меня, моих друзей и знакомых этот фильм воспоминание и напоминание о том жестоком времени, где не было места  человеческой Личности!

    Напоминание через судьбу И.Бродского. Я знаю точно, что если бы он был жив сейчас, то никогда не вернулся бы в Россию. В мыслях - может быть, а в последние годы даже в мыслях навряд ли...  Он говорил: «можно возвращаться на место своего преступления, на место своей любви - никогда». Но автор фильма имеет право и должен иметь право на свое понимание и видение сценического и экранного образа своего героя. Зачем же ему отказывать в этом праве?
   Согласна с теми, что в фильме А.Хржановского не все однозначно. Во всяком случае, для меня. Может слишком много времени уделено Сталину, меня покоробили все эти покачивания чемоданов и перегородки, отделяющей гостиную от «закутка», где жил поэт. Не было и не могло быть такого в наше время, чтобы во время урока ползали под партами с единственной целью заглянуть учителю под юбку. Здесь режиссеру не хватило чувство меры, и того принципа «золотого сечения», который определяет степень таланта, его художественного вкуса  и элементарного знания эпохи.  А может даже не знания эпохи, сколько желания пойти на потребу массовому зрителю, которому сейчас непременно нужна вот такая «малина», хотя все эти факты описаны самим Иосифом Бродским в его эссе «Полторы комнаты». Но в этих описаниях Бродского скрыт символический и гротесковый смысл и выдавать его за реальность и иллюстрировать на экране было неуместно. Это та ложка дегтя, которая могла бы испортить бочку меда, если бы…

Если бы в центре фильма не стоял образ родителей Бродского. Так как для меня, прежде всего, это фильм не о Бродском, а о его родителях: Марии Моисеевне и Александре Ивановиче.

И вот здесь начинается совсем другая история. История двух ленинградских интеллигентов, семьи, на долю которой выпала очень тяжелая драматическая судьба. Эта семья  одна их тысяч, которая прошла через все невзгоды и испытания достойно, и осталась нравственным камертоном для всех порядочных людей во всем мире. У ленинградского поэта, ныне покойного, М.Дудина были такие строчки о городе: «все с этим городом навек: и песня и душа…» и заканчивается оно строками: «да будет мерой чести Ленинград». Да, этот город, непостижимый, неповторимый город, в котором живет одно из ее сокровищ - Алиса Бруновна Фрейндлих  была, есть и будет Мерой чести этого города. Поэтому только она и никто другой  могла создать образ Матери.  И дело здесь вовсе не в актерском мастерстве,  а в ее душе, в умении любить и сострадать.  У  Антуана Сент –Экзюпери в его удивительной повести «Маленький принц»  Лисенок говорит Принцу: «По-настоящему можно видеть только сердцем; главное невидимо для глаз».

И всю свою долгую творческую и человеческую жизнь Алиса Бруновна видит и слышит только сердцем. По-другому, она не умела и не могла, поэтому так  и неповторимы ее роли, поэтому так прекрасен свет ее глаз, поэтому так хороша она в любой роли.  Только материнское сердце может знать, а стало быть, и Алисы Бруновны, каково  было ей, Марии Моисеевне Бродской, матери родившей Гения, и всю жизнь промыкавшейся в коммунальной квартире, слышать от соседей, учителей сына, знакомых и родственников, мягко говоря, нелестные высказывания о своем сыне. «Ах, злые языки, страшнее пистолета»…

Каким же мужеством, стойкостью, терпимостью даже к недругам своим, судьям, доносчикам и иудам должна обладать эта маленькая женщина, во время суда над ее единственным сыном и страшным приговором, который вынес  ему советский суд - «самый справедливый суд в мире»?  Сколько косых взглядов  она чувствовала на своей спине, выходя на коммунальную кухню. И потом  после того, когда КГБ выпроводило Иосифа Александровича из Советского Союза? Ведь она в глазах обывателей стала, чуть ли не матерью «врага народа».

Что она должна испытывать?! Чтобы испытал каждый из нас? Ведь она понимала, ощущала сердцем, что  больше никогда не увидит единственного и любимого сына!  И как тонко, человечно, почти буднично, естественно прожила на экране роль Матери Алиса Бруновна.  Самой сильной сценой и удачей фильма считаю эпизод, когда Иосиф звонит родителям в Ленинград по телефону и спрашивает у них слова «Офицерского вальса». И она спутано, взволнованно, боясь, что вот-вот оборвется эта тонкая нить, связывающая ее с сыном, торопливо напевает ему эти слова, а вместе с ней  Александр Иванович и все соседи. Те соседи, которые  немало горестных минут добавили в жизни Марии Моисеевны, те, которые шушукались за ее спиной и ненавидели  ее Осеньку, «тунеядца» и «лентяя», в конце фильма поют все вместе, кто как может, совершенно невпопад «Офицерский вальс».  И во всем облике Матери свозит такая человечность, мудрость, интеллигентность, достоинство, духовная сила этой не сломленной женщины. Она вышла победителем из схватки со Временем, хотя вовсе к этому не стремилась. Она просто по-другому не могла жить. Она не могла ненавидеть соседей, кэгэбистов, разлучивших ее с сыном, она, вообще, была не способна на ненависть. Она была способна только на сострадание, только на Любовь к сыну и  всему человечеству! Мы никогда не узнаем, что могла на самом деле чувствовать и переживать Мария Моисеевна. Она не оставила никаких свидетельств и воспоминаний о сыне. Но вот мы в кадре видим  дрожащие губы Алисы Фрейндлих, ее спешный голос, ее страдальческие глаза, и мы верим каждому слову, взгляду, жесту! Алиса Бруновна создала один из лучших образов Матери, разлученной с сыном не войной, а  эфемерной идеологией, погубившей миллионы человеческих жизней. Она создала его без всякой экзальтации и аффектации, но пронзительно трагичный и человечный!

  В заключение моего размышления, хочу привести слова древних мудрецов по поводу фильма А.Хржановского: «Я сделал все что мог! Вы - сделайте лучше!»  

Пусть Бродского, Фрейндлих, Юрского, да и, вообще, Творцов,  тех, кто заставляет нас уйти от повседневной суеты и от гения которых преображается наша душа, будет как можно больше!!!

Может тогда измениться  наше сознание и наша жизнь станет лучше, ярче и осмысленней.

Что касается известности и славы Алисы Бруновны, то хочется вспомнить слова Сергея Довлатова о моем знаменитом земляке, гениальном Михаиле Барышникове, о славе и популярности которого он писал: «Недавно я зашел в хозяйственную лавку около Квинс-бульвара в Нью-Йорке. И увидел на стене громадный портрет Михаила Барышникова. Одно изображение, без подписи. И вдруг я понял, что такое слава! Это когда твое изображение можно повесить в хозяйственной лавке. Не в фойе оперного театра. Не в редакции модного журнала. А именно в хозяйственной лавке. И быть уверенным, что всем оно знакомо».