"Весёлая вдова". Сцена из спектакля.
Ленинградский театр музыкальной комедии, 1972

"Весёлая вдова". Сцена из спектакля.
Ленинградский театр музыкальной комедии, 1988

       Начались репетиции. Режиссером был Леон, дирижером - Легар, исполнителями ролей Ганны и Данило - Мицци Гюнтер и Луи Тройман, влюбленные в свои роли и работавшие охотно и радостно. Репетиции шли по ночам. 30 декабря 1905 года состоялась премьера.
       Успех был средним; впрочем, с такого рода парадоксом, когда эпохальное произведение поначалу принималось прохладно, мы сталкивались уже не однажды. И опять пропагандистом выступил Штейнингер. Он неутомимо распространял билеты и рассказывал знакомым и незнакомым о красотах музыки, пока не добился своего: Вена заинтересовалась новинкой. Настоящий же успех пришел через несколько лет, когда оперетта сделала круг по земному шару. Светское общество Старого и Нового света узнавало в ней себя.
       В партитуре оперетты есть по-настоящему сатирические страницы. Плоская, нарочито-помпезная мелодия характеризует глупость и чопорность посла Понтеведро в Париже барона Зетта и его окружения. Но не это явилось главным обстоятельством, создавшим успех «Веселой вдове».
       Легар не был и не стал сатириком. Погоня за капиталом в его произведении очищена любовью.
       Герои Ганна и Данило тоже черногорцы, но они противопоставлены тупым и чванным служащим посольства. Они воплощают идею черногорского патриотизма, ибо по большому счету Легар ничего не имел против маленькой свободолюбивой страны с ее роскошной природой и чудесными народными песнями.
       Впервые возникли в оперетте живые образы современников - женщины, завоевывающей свою любовь в поединке с искателями приданого, и мужчины - не простака, проучаемого партнершей, а рыцаря, джентльмена, переживающего мучительный душевный разлад. Между ними стоит препятствие - огромный капитал Ганны. Сюжет двигали не внешние события, а внутренняя жизнь героев, развитие их созревающей любви.
       Ганна и Данило когда-то любили друг друга, были разлучены, теперь встретились в Париже, вдали от родины, в официальной обстановке посольства; она окружена поклонниками - претендентами на ее руку, то есть на ее капитал, и Данило не хочет быть в их числе. Напрасно Ганна ищет пути к откровенному разговору, провоцируя партнера на признание; наконец она разыгрывает помолвку с парижанином Россильоном - и только тогда ревность заставляет Данилу выдать себя.
       Это не наивная чистая любовь Периколы и Пикилло. Она осложнена политическими и корыстными соображениями, от исхода ее зависит судьба целого государства. Любовь Ганны и Данилы, невысказанная, подавляемая, омрачаемая с ее стороны оскорбленным самолюбием, с его - боязнью подозрения в корысти, нашла великолепное выражение в затаенно-страстной легаровской мелодике.
       Изысканная наивность музыкальных тем контрастирует с урбанистической изощренностью. Легар рассказывал, например, как возник мотив шансонетки из третьего акта. Дождь на улице загнал его в подъезд, и композитор наблюдал жизнь вечернего города; она отлилась в беспокойные, снующие ритмы, внезапно разрешающиеся разнузданным канканом.

После премьеры "Весёлой вдовы".
М. Гюнтер, Ф. Легар, Л. Тройман.
Вена, театр "Ан дер Вин", 1905

       Мелодика «Веселой вдовы», как и все творчество Легара, одновременно национальная и интернациональная. Если музыка Оффенбаха была голосом парижских бульваров и народный мелос Франции слышен в ней слабо, если Штраус выразил в музыке уже не только Вену, но и всю Австрию, то Легар не замыкал свое творчество никакими географическими рубежами. В выходе Ганны славянская мазурка резко сменяется широким парижским вальсом. Вальс во всех видах и формах становится здесь господствующим ритмом. (Все-таки сказался австрийский художник.) Именно вальс часто решает ситуацию. В финале первого акта Ганна и Данило, оставшись вдвоем, стоят «под вальсом», словно под электрическим током, и, наконец, не выдерживают и бросаются друг к другу. Безмолвный их танец под занавес - красноречивее любого диалога. А дальше - опять бесконечное томление вальса, то соединяющего, то разлучающего их. Ликующий, салонно-изящный, проникновенный, манящий, в финале второго акта гневный - таких щедрых трансформаций не знал даже Иоганн Штраус. Интернациональное начало сказывается в пикантном французском привкусе «Шансонетки», в пряных ритмах «Глупого всадника», в широкой кантилене «Песни о Вилье», начинающейся охотничьим сигналом и перемежаемой славянской плясовой мелодией. Может быть, нельзя еще говорить о жесткой форме, о музыкально-драматургическом развитии. Музыка «Веселой вдовы» не вписывается ни в какую схему, последовательность музыкальных номеров кажется необязательной. Но именно такой раскованности требовала любовная линия пьесы, с ее тонким вторым планом и свободно возникающими кульминациями. Томно-закатная, проникающая в душу красота мелодий, выражающая поединок любви и корысти - коллизия, столь характерная в ту пору для искусства самых разных стран, - вот что объясняет грандиозный успех «Веселой вдовы».

       «С «Веселой вдовой», - писал Легар через несколько лет, - я нашел свой стиль, к которому стремился в предыдущих произведениях... Я думаю, что шутливая оперетта не представляет интереса для сегодняшней публики. Я не могу усматривать назначение оперетты в том, чтобы подвергать осмеянию все прекрасное и возвышенное... Моя цель - облагородить оперетту. Зритель должен переживать, а не смотреть и слушать заведомые глупости».
       Это была не только полемика с Оффенбахом, но и творческая программа. Позже она определилась яснее, и стали говорить о том, что Легар принес в оперетту «слезы». Художник и время работали друг на друга. Безоблачные штраусовские времена отступили, двадцатый век набирал силу. И по миру летели, звенели, переливались всей щедростью оркестра завораживающе-меланхолические мелодии Легара.

Франц Легар

М. Дальский - первый русский
Данило в "Весёлой вдове"

       С «Веселой вдовой» имя его пришло в Россию. Трудно сказать, почему поначалу его музыка вызывала у русских скептицизм и явную антипатию, тогда как заурядные, забытые ныне оперетты, скажем, Лео Фалля встречались с восторгом и объявлялись, чуть ли не эпохальными. Первое русское сообщение о «Веселой вдове» появилось в журнале «Театр и искусство» (№ 34 за 1906 год). «Берлин в настоящее время сходит с ума от новой оперетки Легара - «Веселая вдова». Оперетта Легара идет каждый день уже целых два месяца. Она, точно, очень недурная и остроумная вещица; музыка не очень оригинальная, но Легар - хороший музыкант и комбинирует чужое и заимствованное с большим искусством». Правда, автор заметки, а им был видный русский критик А. Кугель, не указывает, у кого именно «заимствовал» Легар свои мелодии.
       Изложив сюжет «Веселой вдовы», Кугель сообщает любопытную деталь, ничем, однако, не подтверждаемую. «Говорят, первоначально посольство было русское, и удержание за Россией двадцати миллионов веселой вдовушки было предписано русским правительством как последняя мера для сохранения золотой валюты, но будто бы цензура сказала, что это неудобно...» Мы не знаем, откуда у Кугеля это сведение. Возможно, он услышал нечто подобное от кого-то из публики, узнавшего, что перед ним русский. Истинна эта версия или нет, она говорит об интернациональном характере конфликта оперетты.

       23 сентября 1906 года «Веселую вдову» показал петербургский театр «Пассаж», а через неделю - «Зимний Буфф». Здесь впервые в России прозвучал известный ныне номер «Качели», принадлежащий перу композитора А. Голлендера, привезенный постановщиком А. Брянским из Берлина и поныне сохраняющийся в русских постановках «Веселой вдовы».
       Критика была прохладной, весь успех приписывался Брянскому. Только пятьдесят второй спектакль в «Зимнем Буффе» (13 ноября 1906 года) был объявлен «достопримечательностью Петербурга».
       И все же интерес русской публики к Легару рос. «Веселая вдова» шла уже во многих городах России, насчитывая рекордное количество представлений. Летом 1908 года журнал «Театр и искусство» (№ 24) помещает портрет и биографию Легара, в большей части перепечатанную из немецкого журнала, и комментирует запрет «Веселой вдовы» в Париже. С этих пор в русской печати регулярно появляются сведения о венских премьерах оперетт Легара, по-прежнему в недоброжелательно-ироническом тоне, с завистливым подсчитыванием его гонораров.