Сестры милосердия... Белые голубки... О ком это сказано? Так называли женщин, которые посвящали себя очень тяжелому, но прекрасному делу. Служению людям в те минуты, когда к человеку приходит беда – болезнь. Люди, осознающие помощь ближнему как свой долг, принимающие чужую боль как свою, способны вынести тяжкие испытания и не потерять человечности и доброты. Все мы уважаем труд врача, сделавшего операцию, но очень часто забываем о тех, кто после операции выхаживает больного...
Исследование по истории сестёр милосердия, выполненное А.В. Пастернаком, ставило целью следующую задачу - «наряду с официальной информацией, связанной с датами, статистикой, именами и т.д., дать описание конкретных ситуаций, в каких оказывались сёстры, привести яркие случаи из их практики, которые могли бы характеризовать их деятельность». Данная работа охватывает весьма широкие временные рамки, впервые выделяются важные проблемы истории института общин сестёр милосердия и представлен один из возможных вариантов их решения.
Первые упоминания "диаконис". На заре существования христианства еще не было специальной женской организации, занимавшейся благотворительностью. Возможно, ею занимался особый чин вдов, но сведений об этом практически не сохранилось, поэтому упоминание о служительнице Фиве в послании апостола Павла к Римлянам (около 58 года) не следует рассматривать как устоявшийся термин: "Представляю вам Фиву, сестру вашу, диаконису церкви Кенхрейской. Примите ее для Господа, как прилично святым, и помогите ей, в чем она будет иметь нужду у вас, ибо и она была помощницею многим и мне самому" Диаконисой она была названа в собственном значении этого греческого слова как "служительница". В Византии диаконисы приписывались к конкретным церквам, например, при Софийском храме Константинополя состояло 40 служительниц. Помимо вышесказанного, диаконисы являлись особым связующим звеном между священнослужителями и женщинами - членами общин. Во избежание нареканий со стороны язычников они присутствовали при частных беседах священников с женщинами, и сами наставляли последних, посещали больных и бедных, а также христиан, заключенных в тюрьмы. На одной из фресок древних катакомб, где собирались христиане, изображены две такие женщины, несущие еду, скорее всего, бедным верующим: первая держит в руках поднос, а другая - корзину с фруктами и хлебом.
Диакониса Олимпиада. Предание донесло до нас житие сподвижницы Иоанна Златоуста, Олимпиады. Она, женщина знатного происхождения, была поставлена в диаконисы после ранней смерти мужа. Сам Иоанн любил Олимпиаду за добродетели и духовно наставлял ее. В 404 г., после изгнания Златоуста в Константинопольском храме случился пожар, и Олимпиада была обвинена в поджоге. Кроме того, она не пожелала подчиниться новому архиепископу. Диаконису присудили к выплате огромного денежного штрафа: ее имущество было продано с общественных торгов. После происшедшего изгнанная из Константинополя Олимпиада удалилась в Кизик, откуда, помогая своему духовному наставнику, высылала деньги в далекую Армению. Диаконисе приходилось бороться с большим унынием, Иоанн, утешая ее отправил в Кизик 17 писем, дошедших до нас. Он напоминал о трудах, которые она переносила ранее: "С первого возраста до настоящего дня ты непрестанно питала алчущего Христа, напояла жаждущего, одевала нагого, гостеприимно принимала Его странником, посещала больного, приходила к связанному. Имей в мыслях море твоей любви, которое ты открыла до такой степени, что оно с большой стремительностью достигает самых границ вселенной". Олимпиада пережила Иоанна всего лишь на три года и умерла, так и не вернувшись из ссылки, в 410 г. Основные сведения о настоящих диаконисах, в основном, относятся к IV-VI столетиям. В "Постановлениях святых апостолов", записанных в конце IV века в Сирии, приводится чин посвящения женщин в этот сан. Последнее упоминание о диаконисах на Востоке относится к XII веку. Изменилась литургическая практика: постепенно перестают крестить взрослых женщин, поскольку широко распространяется крещение детей, в храмах не всегда соблюдается разделение на мужскую и женскую половины. "Постановления святых апостолов" - главный юридический источник, обосновывавший служение диаконис, утратил свое значение, изменился состав низшего клира: диаконис сместили иподиаконы. Кроме того, в связи с борьбой Византии с новой ересью богомильства возникла угроза еретического искажения женского служения и его перерастания в женское священство - возможно, здесь сыграл свою роль пример Западной Церкви, где диаконисы уже были запрещены. В дальнейшем ни в Католической, ни в Православной Церкви служение диаконис не возобновлялось.
Возникновение общин бегинок. Церковное служение женщин после исчезновения диаконис не прекратилось. В раннее средневековье, эпоху крестовых походов, когда многие мужчины, загоревшись идеей освобождения Гроба Господня, оставив семьи, двинулись на Восток. Женщины же находили духовную поддержку в создании собственных общин. Одна из первых женских общин такого рода была основана около 1184 года в Люттихе, современном Льеже (Бельгия), священником Ламбертом Ле Бегом. Название новой организации бегинок дало либо его имя - Бег, что по-французски значит "косноязычный", либо старонемецкое слово "беггам", имевшее два значения: "нищенствовать". Сначала бегинки носили платья голубого и коричневого цветов, затем - из черного сукна, а на голове - белые покрывала, наподобие апостольников. Утро они начинали общей молитвой и ранней литургией, в течение дня собирались для общих молитв, а также исполняли келейное правило - остальным временем могли располагать по-своему усмотрению "молиться". Бегинки занимались призрением девиц и покинутых жен, служили больным, пилигримам и всем, кто в чем-то имел нужду; при общинах создавались больницы и странноприимные дома, где бедные и больные часто содержались на деньги, собранные в складчину. Бегинки ходили по домам, посещая тяжело больных, омывали тела умерших, трудились даже во время чумы, воспитывали детей-сирот, иногда основывая целые училища. Со временем некоторые объединения бегинок стали богатеть, так как приобретали имущество путем дарственных грамот и завещаний, - а вступившие обязывались передавать все, что имели, общине. Кроме того, в XIII-XIV веках к бегинкам примкнули преследуемые инквизицией за еретические воззрения спиритуалы францисканского ордена, а также "братья и сестры свободного духа". По этой причине, а также из-за возникшей среди бегинок частичной испорченности нравов, женские общины были запрещены на Латеранском (1215 г.) и Вьенском (1311 г.) соборах католической церкви. Более того, в 1307 году в Тулузе казнили многих бегинок. Широкое распространение эти женские общины имели в Нидерландах: здесь они дольше всего и продержались, - равно как и в Германии, где после Реформации (XVI век) получили наименование "духовные женщины". В XIX веке во Франции под именем бегинок возродились секты, которые из-за их мистического и таинственного характера подвергались преследованиям исправительной полиции. Некоторые женские общины под этим названием существовали вплоть до конца XIX века в Амстердаме и Брюгге. Следующий этап в развитии женской благотворительности связан с именем католического священника Винсента де Поля.
Братство милосердия для ухода и духовной помощи бедным больным. Первая попытка Винсента организовать женскую общину относится к 1617 году - времени, когда он служил в Шатильоне. Две молодые женщины, принадлежавшие к высшему свету и ведшие праздный образ жизни, из любопытства зашли в церковь, где в тот момент проповедовал де Поль. Его слова настолько поразили девушек, что они впоследствии решили посвятить себя служению бедным, несмотря на неудовольствие их прежних знакомых. Однажды одна из этих двух женщин, госпожа Шассуанье, попросила де Поля упомянуть в проповеди некое бедное семейство, в котором имелись больные дети. Винсент исполнил просьбу, и после службы сам отправился навестить несчастных. Он с удивлением заметил, что множество людей двигалось в том же направлении, неся съестные припасы. "Можно было подумать, что это крестный ход", - рассказывал он потом.
Первая община сестер милосердия. Постепенно Винсент приходит к идее создания женской организации, члены которой всецело посвятят себя уходу за неимущими больными. Во время миссионерских поездок он часто встречался с простыми женщинами, не желавшими вступать в брак, хотя и не чувствовавших особого расположения к иноческой жизни - на них он и решил опереться в первую очередь. Сначала к нему пришли две крестьянки: одна из них, Маргарита Назо, до этого пасла коров. На новом поприще Маргарита трудилась недолго, так как вскоре заразилась чумой, ухаживая за больной женщиной, и сама с радостью отправилась на лечение в госпиталь Сен-Луи, прекрасно зная, что никогда оттуда не вернется. Днем рождения первой общины сестер милосердия принято считать 1633 год. В 1863 г. в Швейцарии был организован Международный комитет помощи раненым, переименованный в 1867 г. в Международный комитет Красного Креста, утверждён особый отличительный знак, обеспечивающий правовую защиту на поле боя: красный крест на поле боя. Российское общество Красного Креста, созданное в Петербурге в 1867г., берёт начало от Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия.
В приюте проводились некоторые профилактические меры: проверялось качество покупаемой еды, в случае возникновения заразной болезни больных детей отделяли от здоровых. В 1638 году было постановлено принять в новую организацию нескольких детей-подкидышей из "Куша", парижского родильного дома, который Винсент не рискнул целиком взять под сестринский контроль. Таким образом, был устроен приют на двенадцать человек. В деле организации братств ближайшей сподвижницей Винсента стала Луиза Ле Гра, вдова Антуана Ле Гра, секретаря королевы Марии Медичи. Де Поль, прежде чем поставить Луизу на руководящую должность, в течение четырех лет испытывал ее. С 1629 года она стала инспектировать женские общины, объезжая всю Францию. Винсент писал ей в то время, когда она ухаживала за больными чумой в парижских больницах: "Благодать Божия, которая почивает на людях, посвящающих себя служению больным, дозволяет мне иметь полную уверенность, что Вам от этого не будет никакого вреда". И действительно, с Луизой ничего страшного не случилось - позднее она получила прозвище "мать несчастных". Устав общины был формально утвержден в 1668 году - после 30 лет ее фактического существования папой Климентом IX, а Людовик XIV взял эту организацию под особое покровительство. В конце жизни Винсент уже не мог ходить, и его носили в церковь на руках, по поводу чего он шутя говорил: "Вот я теперь большой человек, точно епископ", - хотя всю жизнь оставался в сане простого священника. И он, и Луиза Ле Гра сохранили духовное единство, сопутствовавшее их трудам, даже при кончине: оба умерли в 1660 году с разницей в полгода. Уже в 1729 году Винсент де Поль был причислен католической церковью к блаженным, а спустя восемь лет - к лику святых. Деятельность сестер Винсента де Поля и диаконис пастора Флиднера лишь предварила возникновение профессионального сестринского ухода, начало которому положила Флоренс Найтингейл (1820- 1910) , осмыслившая и переработавшая ранний опыт женщин на данном поприще.
Флоренс родилась в 1820 году во Флоренции в аристократической английской семье. Отец дал дочери хорошее домашнее образование: Флоренс знала древнегреческий и латынь, изучала немецкий и французский языки, много путешествовала с родителями по Европе. Имея блестящие перспективы на беззаботное светское будущее и выгодное супружество, 24-летняя Найтингейл устраивается сиделкой в одну из английских больниц, вызвав скандал в доме благородных родителей. В1851 году, окончательно порвав с семьей, Флоренс устраивается в общину диаконис Кайзерсверта. Именно здесь для нее с полной ясностью раскрывается основополагающая идея будущей системы ухода, а именно, что болезнь - это не только физический, но и психический, и духовный недуг.
В 1853 году Найтингейл посещает сестер общины Винсента де Поля в Париже, осматривает их госпитали и недолго работает здесь сама. В том же году в Лондоне началась реорганизация Лечебного заведения для дворянок, и Флоренс приглашают туда в качестве главной смотрительницы. Флоренс Найтингейл, первая исследовательница и основоположница современного понятия «сестринское дело», сумела изменить общественное сознание и взгляды на роль, и место медицинской сестры в охране здоровья общества. Первое определение сестринского дела было дано Флоренс Найтингейл в её знаменитых записках об уходе (1859 г). Придавая важную значимость чистоте, свежести воздуха, тишине, правильному питанию. Она характеризует сестринское дело как « действие по использованию окружающей пациента среды в целях содействия его выздоровлению». Найтингейл называет сестринское дело искусством, при этом подчёркивает, что это искусство требует «организации и научной подготовки». Впервые выделив в сестринском деле две области – уход за больными и уход за здоровыми людьми, она определяет уход как « поддержание у человека такого состояния, при котором болезнь не наступает». Сегодня мы бы определили позицию Найтингейл привычным для нас термином – «профилактика»; сам уход Найтингейл видит, как « помощь страдающему от болезни жить наиболее полноценной жизнью, приносящей удовлетворение». В 1859 г. такое заявление было нонсенсом. Уровень ухода за больными в то время был чрезвычайно низок. Впервые в истории она применила научные методы в решении проблем сестринского дела. Её первые школы, открывшиеся в Америке, а ранее – в Европе, были автономными и светскими. Сёстры сами преподавали в них, уделяя внимание формированию специальных сестринских знаний и умений. Впервые принимается во внимание личность пациента, его честь и достоинство, сохранение конфиденциальности, соблюдение профессионального долга. Не случайно девизом первого почётного медицинского общества стали слова: Любовь, Мужество, Честь. В разгар Крымской войны, 15 октября 1854 года военный министр Великобритании Сидней Герберт отправил Флоренс письмо, в котором сообщал об огромной нехватке именно женского ухода за ранеными в одном из английских госпиталей близ Константинополя. Министр предложил Найтингейл организовать отряд сестер для восполнения указанного недостатка, поскольку начался прилив раненых после боя на реке Альме. Сражение не было неожиданностью ни для англичан, ни для русских, но к нему ни те, ни другие не были готовы в санитарном отношении. Флоренс занимала должность управляющего штатом по уходу за больными на Востоке, от чего, видимо, и пошло ее известное прозвище "леди-начальник". В ее ведении находилось восемь госпиталей в районе Босфорского пролива, самый крупный из которых располагался в Скутари. В руках сестер и главных врачей сосредотачиваются все госпитальные дела. К лету 1855 года смертность в госпитале уменьшилась с 300 до 20 человек на тысячу больных. Наряду с сестрами в госпитале трудились солдатские жены. Крымская война принесла Флоренс невероятную славу в Англии: к сестре стекались добровольные пожертвования со всех концов страны, в ее честь назвали не только многих девочек, но даже целый корабль, ее портреты выставляли в витринах, а Лонгфелло создал стихотворение "Святая Филомена" с посвящением Найтингейл, откуда пошло другое ее прозвище - "женщина со светильником". Появление новых взглядов на уход за больными было обусловлено тремя факторами: религией, войной и наукой. Действительно, Крымская война (1853-1856 г.г.) породила вспышку женского патриотизма не только в Великобритании, но и в России. Прежде, чем мы перейдём к освещению событий периода 1853-1856г.г., вернёмся ненадолго двумя веками ранее в петровские времена в Москву и Петербург. Впервые в России женский труд для ухода за больными был использован при Петре 1.В соответствии с царским указом в 1715 г. были созданы воспитательные дома, в которых служили женщины. Однако, в дальнейшем, привлечение женщин для работы в больницах было отменено, и роль сиделок была отведена отставным служащим. Вновь женский труд в гражданских больницах начали использовать в середине 18 века. Осуществляли его «бабки – сидельницы ». До конца века специальных сестёр по уходу за больными не было, поэтому можно считать, что сестринское дело в России началось в 1803г. с появлением служб «сердобольных вдов». В том же 1803г. в Москве, а следом и в Петербурге при воспитательных домах создаются «вдовьи дома» для призрения неимущих. В 1824г. по распоряжению Марии Фёдоровны из петербургского «вдовьего дома» на добровольных началах приглашаются и направляются в больницы женщины для ухода за больными. 12 марта 1815г. 16 из 24 вдов были приведены к присяге, и императрица каждую присягнувшую отмечает особым знаком - «Золотой Крест», на одной из сторон которого было написано «СЕРДОЛЮБИЕ». В 1818г. в Москве был создан Институт сердобольных вдов, а при больницах организуются курсы сиделок. С этого времени в России начинается специальная подготовка женского медицинского персонала. Преподавание ведется по учебнику Христофора Фёдоровича Оппеля* "Руководство и правила, как ходить за больными, в пользу каждого, сим делом занимающегося, а наипаче для сердобольных вдов, званию сему особенно себя посвятивших", впервые увидевшему свет в 1822г. Появление нового института – общин сестёр милосердия – во второй половине 19 века было важным этапом в становлении российской медицины. Период отмечен такими именами как Великая Княгиня Александра Николаевна и принцесса Терезия Ольденбургская. Община содержалась на благотворительные средства и открывала для женщин возможность получить новые знания и реализовать свои способности. Возникновение и развитие общин непосредственно связано с изменениями, происходившими в русском общественном сознании. Общины расширили возможности самореализации для женщин разных сословий. Их деятельность объединяла религиозные традиции и светскую благотворительность, европейский гуманизм и русскую набожность. Появилась не только новая медицинская профессия, но и кардинально изменилось отношение к раненым. _______________________ * Христофор Оппель, получил высшее образование в Медико-хирургической академии и защитил диссертацию на степень доктора медицины. Во время войны 1812 года он оказывал медицинскую помощь раненым русским воинам в горящей Москве. Наполеон, видя большое хирургическое мастерство Христофора Оппеля, предложил ехать с ним во Францию, однако тот отказался, заявив, что присягал России и останется с русскими ранеными. Христофор Оппель получил дворянское звание и вошел в историю Отечественной войны 1812 года.
Можно смело заявить, что организация школ для фельдшериц стало возможна только благодаря великолепной работе сестёр милосердия. К сожалению, исследований, посвящённых общинам сестёр милосердия, сохранилось крайне мало, дореволюционные работы предназначались для самих сестёр милосердия, призывали их к «новым подвигам любви и самопожертвования». Вот некоторые факты того времени...
Во имя милосердия
В начале сентября 1854 года девушка Даша с Корабельной стороны Севастополя вдруг обрезала косы, переоделась в матросскую форму, продала доставшийся от родителей дом — все свое сиротское имущество. Взамен она купила лошадь с повозкой, одеяла и много белого полотна, бутыли с уксусом и вином. Соседи решили, что она «тронулась умом» после
гибели отца (матрос Лаврентий Михайлов погиб в Синопском сражении) и решила отправиться на все четыре стороны. Но повозка двинулась к берегам речки Альмы, где шло одно из тяжелейших сражений Крымской войны. Эта «карета горя» стала первым передвижным перевязочным пунктом на поле боя, а Даша — воплощением сестры милосердия. Гуманистический и героический пример воспламенил многие женские сердца в осажденном городе. Вслед за ней ухаживать за ранеными взялись другие севастопольские патриотки — жены, сестры и дочери участников обороны. Как и Даша, золотыми медалями «За усердие» были впоследствии награждены сестры Крыжановские — Екатерина, Васса и одиннадцатилетняя Александра. Николай I просил Великих князей Николая и Михаила, находившихся в Севастополе, расцеловать ее от своего имени и наградить 500 рублями, а при выходе замуж выплатить 1000 рублей приданого Сестры милосердия носили как отличительный знак общины золотой крест на голубой ленте. Своей честностью и самоотверженностью они заслужили горячую любовь в армии: «Это их вдовушка князя Михаила прислала», — говорили с благодарностью солдаты о Великой княгине..Все они не были медиками, в которых очень нуждались госпитали Севастополя. Тогда Николай Пирогов, знаменитый хирург, руководивший военной медициной осажденного города, призвал «употребить все свои силы и познания для пользы армии на боевом поле» медсестер Крестовоздвиженской общины Петербурга, созданной по инициативе и на средства Великой княгини Елены Павловны, вдовы младшего брата императора Николая I Великого князя Михаила. Уже в ноябре 1854 года из столицы в Севастополь прибыли три отряда сестер милосердия. И с их помощью Пирогов смог за 12 дней навести порядок в госпиталях. В городе появились прежде невиданные, бережливые, с твердым характером сестры-хозяйкии сестры-аптекарши, наводившие ужас на интендантов и каптенармусов. Так, в Херсоне сестры милосердия привлекли к суду корыстолюбивого аптекаря, и устыдившийся вор застрелился. Сестры милосердия тех лет — девицы и вдовы «благородного происхождения», аристократки. Среди тех, кто, по словам Пирогова, «безропотно перенес все труды и опасности, бескорыстно жертвуя собой с геройством, которое бы сделало честь любому солдату», были Екатерина Грибоедова — сестра знаменитого писателя, княжна Бакунина — дочь сенатора, внучатая племянница М. И. Кутузова, баронесса Будберг, баронесса Э. Лоде…Сестры милосердия носили как отличительный знак общины золотой крест на голубой ленте. Своей честностью и самоотверженностью они заслужили горячую любовь в армии: «Это их вдовушка князя Михаила прислала», — говорили с благодарностью солдаты о Великой княгине. Но случилось так, что первой в мире сестрой милосердия была названа англичанка леди Флоренс Найтингейл. В Крыму «леди с лампой», как ее прозвали, появилась 25–26 апреля 1855 года. К этому времени русские сестры милосердия уже пять месяцев трудились в местах военных действий. Англичане заявили, что хотят поставить в Балаклаве памятный знак леди Найтингейл. Памятник Даше Севастопольской появился в Крыму лишь несколько лет назад, в 2005 году.
В период Крымской войны Великая Княгиня Елена Павловна (сестра императора Николая 1) учредила на свои средства и организовала в Петербурге Крестовоздвиженскую общину сестёр милосердия для ухода за ранеными и больными не только на перевязочных пунктах, но и в военных госпиталях. Членами общины являлись женщины разных сословий и уровня образования. Крымская война... За участие в обороне Севастополя в 1854-1855 гг. медали «За храбрость», «За усердие» и «За защиту Севастополя» получили не только отличившиеся женщины, но и дети. За подвиги во время обороны Севастополя в 1856 году серебряными медалями "За усердие" для ношения на груди на Владимирских лентах наградили «жену поручика Арсенальных рот Шестопалова Агафью Леонтьеву и 15-ти летнюю дочь ее» (Дашу Севастопольскую). Сестры милосердия, работавшие в Крыму во время войны были удостоены и особой награды. Все они получили серебряные медали с надписью "Крым - 1854 - 1855 - 1856 ", а знаменитая Даша Севастопольская была награждена не серебряной, а золотой медалью. Также были награждены медалями «За усердие» на Владимирской ленте: Елизавета Хлапонина, Лукерья Чечеткина, сестры Крыжановские - Екатерина, Васса и Александра (последней было всего 11 лет). Сестра милосердия М. Петренкова получила сразу 4 медали за свои заслуги. Известно, что в 1905 году, в возрасте 101 год, она была сфотографирована для юбилейного альбома "Севастопольцы", изданного в Санкт- Петербурге. Лишь недавно удалось выяснить подлинное имя Даши Севастопольской. Ее звали - Дарья Лаврентьевна Михайлова.В ходе Крымской войны были учреждены специальные серебряные и бронзовые медали для сестер милосердия Крестовоздвиженской общины, которая была создана в 1854 году великой княгиней Еленой Павловной. Община отправила в Крым несколько отрядов сестер милосердия, всего около 130 женщин. Среди них были представительницы известнейших фамилий: Мещерская, Бакунина, Пржевальская, Будберг, Бибикова. Сестры милосердия, по словам хирурга Пирогова, перевернули севастопольские госпитали «вверх дном», навели порядок и чистоту, наладили лечение и питание раненых. Им даже удалось укротить нечистых не руку интендантов, и снабжение госпиталей резко улучшилось. Николай Иванович Пирогов принимает предложение Великой Княгини организовать женский уход за ранеными на поле битвы. В октябре 1855г. в Севастополе Н.И.Пирогов разработал подробную инструкцию деятельности для каждой категории сестёр Крестовоздвиженской общины. От молодых врачей Н.И.Пирогов требовал «исполнения опыта» сестёр, полагая, что сёстры – «не слепые исполнительницы приказов лица, только что вступившего на врачебное поприще». В период военных действий из 160 медицинских сестёр общества 17 погибли при исполнении долга. Следует отметить особое место Екатерина Михайловны Бакуниной (1811—1894)— одной из выдающихся сестер
милосердия Красного Креста, работавшей под руководством Н. И. Пирогова в Севастополе в 1855- 56 годах. Её деятельность и убеждения особенно ценны тем, что дальнейшее совершенствование подготовки сестёр Екатерина Михайловна видела в приоритете моральных и общественных взглядов медицинской сестры над религиозными принципами. "Слишком быстро принимает она громадные размеры,— писал в 1857 году о первой в России сестринской общине, Крестовоздвиженской, один из ее вдохновителей известный русский хирург Николай Пирогов,— громадное в России быстро деморализуется".
Организовала отправку сестер милосердия на войну вдова великого князя Михаила
Павловича, брата Николая I, великая княгиня Елена Павловна.
Но
даже одна из первых сестер созданной великой княгиней Крестовоздвиженской
общины Е. Бакунина писала в своих воспоминаниях, что первыми в армию уехали
вовсе не русские сестры:
"Никогда не забуду я того вечера, когда мы получили газеты с известием, что французы и англичане высадились в Крыму... А через несколько дней опять известие об Альминском сражении! В октябре месяце мы вернулись в Москву. С каким нетерпением мы хватались тогда за газеты; и вот прочитала я, что французские сестры поехали в военные госпитали; потом в английские госпитали поехала мисс Найтингейл с дамами и сестрами. А что ж мы-то? Неужели у нас ничего не будет? Эта мысль не оставляла меня". Патриотическому порыву поддались девушки из разных русских семей. Среди них были и аристократки, и дочери скромных священников и чиновников. Некоторые из них, испытывая себя, отправлялись в больницы, где помогали ухаживать за больными и спрашивали себя и врачей: "Выдержу ли я?" Каждая из сестер дала обязательство прослужить на войне один год, и все они полагали, что смогут выдержать такое испытание. Вот только военная действительность превзошла все худшие ожидания.
Общее руководство сестрами по просьбе великой княгини Елены Павловны взял на себя виднейший из русских хирургов того времени Николай Пирогов, отправлявшийся с ассистентами и другими врачами в Крым. Но даже тяготы пути — железных дорог в то время практически не было — оказались детской шалостью по сравнению с тем, что ожидало сестер в Севастополе. "Сначала все это было странно, чудно,— вспоминала Бакунина,— но в это время раненых не было так много; иногда трех человек вдруг принесут, иногда сами приходят. Но что дальше, то больше, и часто от 16 до 20. Тут же, тотчас, и начинаются операции: ампутации, резекции, трепанации. Большею частью все делал сам Николай Иванович. Докторов очень много всех наций, даже американцев. Все они очень учтивы, даже чересчур. Говорят: "Будьте добры сделать то или это; сделайте одолжение, давайте через два часа это лекарство". И русские доктора очень внимательны и учтивы. Я не хочу в подробности описывать все эти страдания, все эти операции, мучения, крики; да это, несмотря на ужасы, по самому своему продолжению становилось монотонно, и продолжалось не день, не три, не неделю, не месяц,— а месяцы!"Но и это было далеко не самым страшным. "Я знаю,— писала Бакунина,— что доктора и даже сестры при позднейшей, более консервативной хирургии, поразились бы, если б я подробнее стала описывать то множество ампутаций, которые делались у нас всякий день; но пусть они вспомнят, что все ранены были ядрами и осколками бомб, и поэтому, кроме ран, был всегда и ушиб; к этому еще — скученность раненых, дурные условия и зараженный воздух. Мы и доктора не ходили за больными, а почти все получили тиф; солдаты были утомлены, и часто после операции, при первой перевязке, оказывалась гангрена: резекции шли неудачно; ампутации ног кончались хуже, чем рук". Сестры болели вместе со своими пациентами и некоторые из них, пережив тиф, стали жертвами холеры. Естественно, такого поворота событий никто из восторженных девушек не ожидал. Ко всему прочему на сестер милосердия легли и обязанности, совершенно не имеющие отношения к их прямым обязанностям. "К нашим постоянным трудам,— рассказывала сестра милосердия Бакунина,— прибавились новые хлопоты: всем ампутированным стали раздавать деньги; у кого нет ноги, тому 50 руб., у кого нет руки — 40 руб., а у которых нет двух членов, то 75 руб. Наши раненые, разумеется, сейчас же просят нас взять деньги на сохранение. Но, приняв, надо все записать аккуратно: имя, полк, родину, родных. Суммы соберутся большие. Вот у меня в один день собралось до двух тысяч серебром, и как страшно было их беречь; ведь мы не имели ни комодов, ни сундуков. А было еще хлопотливее то, что больной вдруг просит дать ему рубль или даже 50 коп., а разменять 50-рублевую бумажку в Севастополе было очень трудно. Потом еще при отправлении больных в другие госпитали надо отыскать всякого, от кого взял на сбережение деньги, и отдать ему".
Оставшиеся сестры вместе с вновь принятыми, в том
числе и из "сердобольных", помогали эвакуировать больных и раненых из Крыма
в крупные причерноморские города — Николаев, Одессу — и продолжали ухаживать
за ними в тыловых госпиталях. Казалось бы, с окончанием войны их миссия
окончена, однако великая княгиня не хотела расставаться со столь
понравившимся ей и возвышавшим ее в глазах общества делом. Она упорно
добивалась расширения общины, приема в нее новых сестер и устройства их на
работу в санкт-петербургские больницы. Вот только результаты не внушали
оптимизма никому из окружающих. Восемьдесят "сердобольных" — немолодых и не
всегда здоровых дам, отправленных в причерноморские госпитали, не
выдерживали тяжелой работы, болели и умирали. Говорили, что ушла из жизни
каждая четвертая "сердобольная". Но Елена Павловна не сдавалась. По ее поручению
Пирогов написал следующую инструкцию по набору новых сестер:
"Первый месяц они должны оставаться в своем платье и
белье. Через месяц получают платье и белье общины. По крайней мере один год
они должны оставаться на испытании без креста, занимаясь под руководством
старших сестер в госпиталях и живя общиною. Через год получают крест, а
некоторые отличившиеся или же известные досконально своей ревностью, хорошим
поведением, образованием и пр.,— и прежде того. Желающие поступить из
высшего сословия по влечению или по внутреннему призванию составляют,
разумеется, исключение из этого правила. Так как трудно найти разом 22
надежных сестры для госпиталей, отдаленных от центра общины, то, очевидно,
лучше снабдить их, по крайней мере, такими женщинами, которые — в случае
неудачного выбора — не могли бы запятнать общину, не нося еще на себе ее
высокого символа и не будучи еще, следовательно, настоящими сестрами".
Великая княгиня хотела, чтобы все сестры не только трудились в общине, по существу, за еду, одежду и крышу над головой,— она хотела придать сестринскому движению религиозный характер. Но ни это ее намерение, ни быстрое расширение общины не нравились Пирогову.
Пирогов не зря опасался быстрого расширения сестринского движения и боялся за материальную сторону дела. Настоящих жертвователей, способных отдать значительные средства на благое дело, можно было пересчитать по пальцам. А вот людей, желавших прославиться причастностью к модной организации, оказалось хоть отбавляй. Одной из них стала баронесса Прасковья Розен, принявшая постриг под именем Митрофании и получившая в управление Владычне-Покровский монастырь в Серпухове. В Москве и ее окрестностях игуменья затеяла множество благих начинаний — больницу, приют для сирот, различные мастерские и, как писали, три общины сестер милосердия. Митрофания, как бывшая фрейлина императрицы и дочь наместника Кавказа, располагала широкими связями и значительными возможностями. И не особенно стеснялась в выборе средств для продвижения своих проектов. Она строила на монастырских землях различные производства, одаривала щедрых благотворителей орденами и прочими знаками отличия. Но некоторые из потенциальных жертвователей много обещали, но не хотели вкладывать свои средства в проекты игуменьи Митрофании. Так что для скупцов она придумала собственный метод, на котором и погорела. Знаменитый русский юрист Анатолий Кони, служивший в 1873 году прокурором Петербургского окружного суда, вспоминал: "В конце января или в самом начале февраля 1873 года петербургский купец Лебедев лично принес мне как прокурору петербургского окружного суда жалобу на пользовавшуюся большой известностью в Петербурге и Москве игуменью Владычне-Покровского монастыря в Серпухове Митрофанию, обвиняя ее в подлоге векселей от его имени на сумму 22 000 рублей". Как оказалось, Митрофания решила не испытывать судьбу и составлять от имени жертвователей (способных уклониться от исполнения обещаний) разного рода долговые обязательства. Лебедев, которому был обещан орден, пострадал еще не слишком сильно. Московская купчиха Медынцева, добивавшаяся с помощью игуменьи снятия опеки со своего имущества, едва не лишилась всей движимой и недвижимой собственности аж на 300 тыс. рублей. Но самый большой вклад в проекты Митрофании должен был внести купец-миллионер М. Солодовников. Его материальное благополучие началось со средств, которые скопцы дарили каждому вступившему в их общину. Солодовников свое оскопление скрывал, поскольку деяние это по закону считалось уголовно наказуемым и каралось ссылкой в Сибирь. До поры до времени ему удавалось откупаться от чиновников, но однажды он решил разрешить свою проблему одним махом с помощью игуменьи-аристократки, принятой при дворе. Матушка-настоятельница, однако, не довольствовалась переданными ей сотнями тысяч, а подделала векселей за подписью Солодовникова на сумму, значительно превышавшую его огромное состояние. Вот только фальшивки выполнялись ею лично и настолько грубо, что следователи сразу же обнаружили подлог. Суд приговорил ее к трем годам ссылки в Сибирь и еще к одиннадцати — в других губерниях. Однако верующие продолжали считать ее едва ли не святой, пострадавшей за благое дело. Ни в какую Сибирь Митрофания не поехала, а жила в почете в различных женских монастырях и даже успела побывать в Иерусалиме. На созданные ею и другими благотворителями общины сестер милосердия была брошена тень, и энтузиазм вокруг этих организаций возникал главным образом во время очередных войн. Немалое число участников русско-турецкой войны 1877-1878 годов умильно описывали сцены, когда аристократка-сестра моет ноги простому русскому солдатику или врачует его раны не столько перевязками, сколько душевной беседой. Не прибавляли популярности сестринским общинам и публичные обсуждения вопроса о материальном положении сестер милосердия. От них требовали трудиться бескорыстно и с полной отдачей, не давая взамен практически ничего. Лишь в 1882 году вопрос о пенсиях для сестер сдвинулся с мертвой точки, когда при Главном управлении Красного Креста появилась пенсионная касса — пособие по старости из нее могли получить сестры, прослужившие не менее 15 лет и не менее пяти лет делавшие взносы в кассу. Однако лишь 600 сестер могли рассчитывать на пенсию. Остальные желающие назывались сверхкомплектными и обязывались ежемесячно вносить в кассу значительные взносы из своих несуществующих доходов. Когда вопрос стал бурно обсуждаться в обществе, руководители Красного Креста пошли на уступки и расширили число потенциальных пенсионерок аж на шесть человек. Но при этом стаж, необходимый для получения пособия, подняли с 15 до 20 лет. Это был уже настоящий скандал, и в дело вмешались государственные органы. В 1898 году общинам разрешили выплачивать престарелым сестрам по 100 рублей в год. А в 1901 году появился наконец закон, регулирующий пенсионное обеспечение сестер милосердия. Согласно высочайше утвержденному мнению Государственного совета, на пенсию могли рассчитывать 3 тыс. сестер, прослуживших не менее 25 лет и вносивших ежегодно в казну 12 рублей. Все это отнюдь не способствовало появлению в общинах сколько-нибудь образованных девушек из достаточных, как тогда говорилось, семей. Они надевали платье, фартук и косынку сестер милосердия только на войне. Да и тогда проку от них, как считали некоторые врачи, было не очень много.
Сестры милосердия в русско-турецкую войну
В 70-е годы XIX столетия славянские государства, входившие до недавнего времени в состав Югославии, а также Болгария находились под властью Турции. На их территории часто вспыхивали национально-освободительные движения, которые жестоко подавлялись. Уже 12 апреля 1877 г. император Александр II подписал манифест о войне с Османской империей. Главное отличие новой войны состояло в том, что она была гораздо более динамичной и подвижной, нежели война Крымская, и длилась около семи месяцев, то есть примерно столько же, сколько одна осада Севастополя. Русские войска не стояли на месте, но преодолели довольно длинный путь от Румынии через Болгарию в сторону Истамбула - это придавало совсем иную специфику уходу сестер за ранеными, поскольку им постоянно приходилось двигаться вслед за русскими войсками, а на театре войны не создавались длительно действующие перевязочные пункты и госпитали.
Война была очень популярна среди русской интеллигенции. Большинство женщин понятия не имело о том, что их может ждать на войне, при этом практически все стремились на передовую, куда их не пускали, - исчез страх перед новой и не вполне понятной профессией, какую двадцать лет назад избрали крестовоздвиженские сестры, успевшие прославиться и этим как бы "проторить тропу" для других. Поэтому огромный прилив сестер принес в лазареты большое число людей лишних, случайных. Были женщины, пресытившиеся развлечениями, которым все в жизни наскучило. Имея авантюрную жилку, идя на войну, они искали разнообразия, новых впечатлений и интересных знакомств. "С крестом на груди, они не имели креста в сердце и смотрели на дело милосердия, как на модное дело", - писал один полковой священник. Нельзя сказать, что такие сестры выполняли работу плохо, иногда, правда, поражая своим легкомыслием, поскольку они были "беззаботные, веселые, здоровые молодые девушки, идущие на... трудную работу как на праздник. Их веселый смех заглушает подавленные стоны раненых". Для других, малоимущих, война оказалась чуть ли не единственной возможностью заработать себе на пропитание: "это сестры-труженицы из-за куска хлеба, без претензий на похвалу совершавшие подвиги милосердия, безропотно они несли все обязанности..." Были женщины, для которых занятие новой деятельностью стало следствием тяжелой внутренней травмы, связанной, например, с потерей любимого человека, а были и такие, у которых действительное искреннее самоотверженное служение больным переплеталось с внутренним тщеславием: они постоянно стремились подчеркнуть свои собственные заслуги. Вполне понятно, что сделавшие сознательный выбор сестры, "готовые положить свою душу и жизнь на служение страждущему человечеству", были крайне редки. Их было мало, но они были, и "крест на груди служил для них действительным выражением присутствия в сердце Бога". Работавшая в тылу сестра назвала таких женщин исключением из правил - святыми, "которыми держался грешный город". Юридическое и административное положение сестер милосердия в период войны было определено изданными в 1875 году "Правилами о сестрах Красного Креста" и правилами, составленными для желающих вступить в сестры Красного Креста только на период войны. Таким образом, изначально разграничивались статусы женщин, работавших в общинах, и тех, кто хотел стать сестрой милосердия временно, в народе прозванных "вольнонаемными", или "волонтерками". Для сестер Красного Креста, согласно названным правилам, православное вероисповедание признавалось необязательным: в их число могли приниматься женщины и других религиозных воззрений. Возраст женщин определялся в границах от 20 до 45 лет, и в отличие от времен Крымской войны, когда многие сестры Крестовоздвиженской общины по истечении года, на который давали обет, возвращались домой, эти женщины были обязаны трудиться неопределенный срок - пока не окончится война. Вольнонаемные сестры, набранные сверх штатных, изначально находившихся в общинах, находились на обеспечении Красного Креста. Из административных функций на них возлагался только контроль за госпитальными служителями, а из профессиональных - составление элементарных лекарств. Женщины-добровольцы получили возможность в течение нескольких месяцев учиться на специальных курсах, создававшихся в разных городах. Естественно, уровень квалификации прошедших подобное обучение был весьма невысок. Впрочем, в Русско-турецкую войну уже появляются настоящие женщины-профессионалы: фельдшера и врачи, - но их было крайне мало, поскольку систематическое медицинское образование для женщин в России еще отсутствовало. Задолго до основного потока
вольнонаемных сестер в Болгарию отправились отряды уже проверенных "старейших"
общин. В июне - июле 1877 г. в Румынию и
К концу 1877 г. поток мелких отрядов общинных сестер и женщин- добровольцев был приостановлен, так как начальство сочло достаточным их наличное число в военных госпиталях. Однако в начале 1878 г. в армии разразилась эпидемия сыпного тифа и значительная часть медицинского персонала им переболела, так что с февраля на театр войны был организован второй поток вновь подготовленных сестер. Более того, около 50 женщин, по расстроенному состоянию здоровья
вернувшихся в Россию, снова отправились в Болгарию и на Кавказ, стремясь туда с завидным упорством. По примерным подсчетам в войне в качестве медицинского и санитарного персонала участвовало около 1300 женщин. Из них более сорока скончалось, и практически все перенесли ту или иную форму тифа или лихорадки. Хотелось бы вспомнить имя одной из них, - Юлии Вревской.
..."На грязи, на вонючей
сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращённого в походный
военный гошпиталь, в разорённой болгарской деревушке - с лишком две недели
умирала она от тифа.
И.С.Тургенев
"ПАМЯТИ Ю. П. ВРЕВСКОЙ"
12 апреля 1877 года
Россия объявила Турции войну. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. длилась десять
месяцев и завершилась мирным договором в Сан-Стефано 19 февраля 1878 года. Об
этой войне существует много литературы на десятках языков. События этой
освободительной эпопеи воспеты в стихотворениях и поэмах. Многие ее эпизоды
послужили сюжетами для повестей и романов, живописных полотен и исторических
фильмов.
Среди этих неравнодушных к чужой беде людей была и баронесса Юлия Петровна Вревская. Она добилась разрешения организовать на собственные средства (для чего ей пришлось продать свое имение) санитарный отряд по оказанию помощи раненым. Более того, она сама, окончила краткосрочные курсы, поехала в Болгарию сестpoй милосердия. Сестры милосердия... Белые голубки... О ком это сказано? Так называли женщин, которые посвящали себя очень тяжелому, но прекрасному делу. Служению людям в те минуты, когда к человеку приходит беда – болезнь. Люди, осознающие помощь ближнему как свой долг, принимающие чужую боль как свою, способны вынести тяжкие испытания и не потерять человечности и доброты. Все мы уважаем труд врача, сделавшего операцию, но очень часто забываем о тех, кто после операции выхаживает больного. Все ли помнят Юлию Вревскую? Многие даже не слышали ее имени. К сожалению почти не осталось даже ее изображений и тот верхний портрет гуашью Юлии Петровны - это современная картина "Портрет баронессы Ю.П.Вревской" художника Ю.В.Иванова. Поэтому в иллюстрациях к рассказу о ней в основном будут люди ее окружавшие или просто современники... Она была дочерью генерала Варпаховского. В метрической книге значится: "1838 г. генваря 25 числа командира 1 бригады, 7 пехотной дивизии генерал-майора Петра Евдокимова Варпаховского, православного вероисповедания и законной жены его Каролины Ивановны евангелического вероисповедания родилась дочь Юлия". Училась Юлия Петровна сначала в Одесском институте благородных девиц, а затем в Ставропольском "Среднеучебном Заведении Св. Александры" для воспитания женского пола". Здесь в Ставрополе она стала баронессой, выйдя в 1856 году замуж за барона Ипполита Александровича Вревского, который был старше ее на 24 года. Ипполит Александрович - внебрачный сын князя Александра Куракина, друга самодержца России Павла I. Военную службу барон начал в 1832 г. в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в чине унтер-офицера лейб-гвардии гусарского полка.Блестящий офицер, друг Лермонтова., он слыл искусным военачальником и человеком непомерной храбрости, трижды награждался золотым оружием с алмазами и надписью "За храбрость". Чета была принята при дворе русского царя. В Петербурге дом Юлии Петровны посещали известные люди: она дружила с художником Айвазовским, с поэтом Полонским, с писателем Тургеневым. Казалось, судьба не сулила ей ничего плохого.
Поскольку Вревский занимал пост начальника округа, они поселились во Владикавказе в своем доме на главной улице. Их совместная жизнь продолжалась недолго. В конце августа 1858 года И.А Вревский был тяжело ранен в бою за неприступный горный аул и через несколько дней скончался, оставив двадцатилетнюю вдову в полном отчаянии. Тогда-то она и перебралась в Петербург. Государь Александр II не оставил без внимания молодую вдову прославленного генерала: она была назначена фрейлиной ко двору государыни Марии Александровны и заняла видное место в петербургском обществе. В течение многих лет Юлия Вревская была одной из самых блистательных дам великосветского Петербурга. Ее отличала какая-то особая прелесть, что-то возвышенное, что особенно привлекало к ней и не забывалось. Больная императрица Мария Александровна, тронутая благородным поступком «чудачки», взяла ее фрейлиной во дворец, и не ошиблась. В путешествиях по Италии, Франции, Сирии, Палестине Юлия стала не только задушевной подругой высочайшей особы, но и незаменимой сиделкой, когда императрица прибаливала.
В.А. Соллогуб писал
о Юлии Петровне Вревской: «Ведя светский образ жизни, Юлия Петровна никогда
не сказала ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла никому злословить, а,
напротив, всегда в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны. Многие
мужчины за ней ухаживали, много женщин ей завидовало, но молва никогда не
дерзнула укорить ее в чем-нибудь, и самые злонамеренные люди склоняли перед ней
головы. Всю жизнь она жертвовала собой для родных, для чужих, для всех. Юлия
Петровна многим напоминала тип женщин Александровского времени, этой высшей
школы вкуса, - утонченностью, вежливостью и приветливостью. Бывало, слушая часто
незатейливые, но всегда милые речи, я думал: как желательно в нашем свете
побольше таких женщин и поменьше других». . Он письменно признался ей: «С тех пор, как я Вас встретил, я полюбил Вас дружески - и в то же время имел неотступное желание обладать Вами; оно было, однако, не настолько необузданно (да и уж не молод я) - чтобы просить Вашей руки - к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что Вы не согласитесь на то, что французы называют une passade... Вы пишете, что Ваш женский век прошел; когда мой мужской пройдет - и ждать мне весьма недолго - тогда, я не сомневаюсь, мы будем большими друзьями - потому что ничего нас тревожить не будет. А теперь мне все еще пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну, что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?» Ничего баронесса не могла предложить Ивану Сергеевичу, кроме дружбы. Она осталась верной памяти Ипполита Александровича. В 1876 году болгары
восстали против турецкого ига, на что турки ответили жестокими погромами. Волна
негодования охватила всю Европу. Болгары обратились
Из письма
Тургенева к ней от 16 декабря 1876 г.: «…Очень было бы жаль, если бы Вы
уехали на юг, не дождавшись меня. Если даже война скоро вспыхнет, все-таки не
спешите: она продолжится долго – и Вы успеете исполнить свои милосердные
намеренья…». Из письма Тургенева от 26 января 1877 г. видно, что у Юлии
Петровны были серьёзные проблемы со здоровьем: «…Мне было очень жалко
слышать то, что Вы говорите о своем нездоровье; надеюсь, что это ложная тревога
– и Вы будете жить долго…». В опасностях она
видела течение настоящей жизни. «Я утешаю себя мыслью, что делаю дело, не
сижу за рукоделием, я скоро уезжаю в Яссы с другими сестрами Святотроицкой
общины и буду работать там, в 45-й военной больнице». Вскоре Юлия
Петровна, будучи уже в отпуске (с 5 ноября) побывала в Бухаресте и Фратешти. 10
ноября она писала сестре: «…Может быть, очень скоро Накануне рокового для себя Нового, 1878 года Юлия - Наталье: «Я уже писала тебе, что тут слишком много дела, чтобы можно было решиться оставить; все меня тут привязывает, интересует; труд слишком мне по сердцу и меня не утомляет, а о болезнях Бог ведает. Тут я подвержена эпидемиям меньше, чем в другом месте. Теперь мне дали одного сумасшедшего солдата, он очень страдает, его едва привязали к кровати в сумасшедшей рубахе, его едва укротили пять человек, но все бедный мечется. Так мне его жаль. Я его кормлю, он меня узнает».
Не уберег Бог от
болезни Юлию Вревскую. 5(17) января от этого сумасшедшего солдата она заразилась
сыпным тифом, и, как всех опасных для окружающих, ее положили в отдельный сарай.
Болезнь протекала скоротечно и тяжело. 24 января 1878 г. не стало сестры
милосердия Юлии Петровны Вревской. Ей было всего 37 лет. Похоронили Юлию
Петровну около православного храма в Бяло. Могилу для нее копали раненые
солдаты, и они же несли гроб, не позволив это делать никому другому. Похоронили
Юлию Петровну в платье сестры милосердия. На могиле скромный памятник с
надписью: «Сестры милосердия Неелова, баронесса Вревская. Январь 1878 г.».
Под
Красным Крестом
Поскольку сестры находились в подчинении у двух организаций: военного ведомства и Красного Креста, то взаимоотношения этих организаций во многом определяли ситуацию в среде медицинского персонала, а складывались они далеко не лучшим образом. Общество Красного Креста располагало огромным количеством средств, поскольку в войну ему удалось собрать более 9 миллионов рублей, из которых 1 миллион так и не был истрачен. Однако на театре войны эта организация играла вспомогательную роль, поскольку не было продумано устройство подвижных лазаретов близ мест сражений, приютов для выздоравливающих, этапов по эвакуационному пути, "летучих" перевязывающих отрядов для подбирания раненых после сражения. Выбор большинства уполномоченных Красного Креста, по словам одного из очевидцев, был весьма неудачен. Представители военного ведомства видели в новоявленном обществе помощи больным крупного соперника, с которым постоянно вели вражду, несмотря на то, что Красный Крест контролировал лишь 1/10 часть медицинских учреждений в период Русско- турецкой войны. Их недовольство иногда имело под собой основания, когда, например, дамы из высшего общества, работавшие в лазарете одного из провинциальных городов, закармливали больных бисквитами, вареньями и другими сладостями вопреки отчаянным протестам врачей, а потом этих уже избалованных и капризных больных переводили в госпиталь военного ведомства, где они, не привыкшие к лишениям государственных военных учреждений, своими претензиями доставляли множество хлопот начальству. Только когда лазареты Красного Креста закрылись после окончания военных действий и остались одни военно-временные и постоянные госпитали, деятельность благотворительного общества обратилась исключительно на них, в результате чего между ним и военным ведомством установилось определенное согласие. Как ни странно, по замечанию одной из сестер, "несмотря на роскошь и удобства лазаретов Красного Креста, мы, сестры, предпочитали служить в военных госпиталях". Согласие между двумя ведомствами было более-менее достигнуто лишь на Кавказе, где Красный Крест ограничился лишь помощью госпиталям военного ведомства, не создавая свои, что было гораздо практичней, целесообразней и дешевле, чем на театре войны в Болгарии.
Русско-японская война 1904-1905 гг.
Русско-японская война 1904-1905 всколыхнула русское общество целой войной ненависти и презрения к японцам. Помимо общих исторических причин,
именно недооценка противника и самонадеянная уверенность в быстром и победоносном завершении войны обернулись для России страшной катастрофой.Известно, что в Русско-японскую войну в госпиталях трудились приблизительно две тысячи медицинских сестёр.Женщины, отправлявшиеся на передовую, от увиденного переживали психологический шок. «Смерть нас уже не потрясала, но мучения живых людей так разнообразны и так ужасны в этом разнообразии, что никакая привычка не могла примирить с ними, и каждый раз переворачивало душу».В январе 1905г. многие медицинские сёстры, зная об ужасных условиях содержания в этапных лазаретах, издевательствах над ранеными со стороны японцев, отказывались покидать Порт-Артур и сопровождали раненых в Японию.В Русско-японскую войну это был не единственный факт, когда сестры остались с больными, попавшими в плен. Известен случай, когда после взятия японцами Цайцзягоу Управление Красного Креста предложило медперсоналу его покинуть. Санитары согласились, а сестры милосердия нет. Александра Митрофановна Григорова, медицинская сестра, пишет: "...Мы расставались унылые, измученные, с издерганными нервами, и настроение наше соответствовало суровым и темным ноябрьским дням".Тем не менее, эта физическая и духовная усталость не могла затмить впечатление, что "за этот год мы все поневоле, самыми обстоятельствами, принуждены были жить не обычной своей эгоистичной жизнью", и это время было "самым светлым кусочком" жизненного пути каждой сестры милосердия. Викентий Вересаев, служивший в то время военным врачом, писал: "Сестры... Я ничего не имею сказать против них. Они были на войне небесполезны, в тыловых госпиталях были даже очень полезны. Но они служили необходимым украшением боевой сцены, были "белыми ангелами, утоляющими муки раненых воинов". Как таким "ангелам", им пелись всеобщие хвалы, каждый уж заранее был готов умиляться перед ними, их осыпали наградами. Сколько я знаю, ни одна сестра не воротилась с войны без одной или двух медалей; достаточно было, чтобы за сотню сажен прожужжала пуля или лопнула шрапнель,— и сестру награждали георгиевской ленточкой... Пускай бы все это! Пускай бы русская публика, глядя на оранжево-черные ленточки и на медали с надписью "за храбрость", думала, что перед нею — самоотверженные героини, бестрепетно работавшие под тучами пуль, шимоз и шрапнелей. Истинному героизму противны ярлыки. Если публика этого не понимает, то и пусть ее дух питается фальшивым героизмом, украшенным пышными ярлыками Но невольно является желание умерить эти вздутые восторги, когда вспоминаешь о тысячах безвестных, действительно героических тружениках,— о фельдшерах, невидно тонувших в бескрайном, сером солдатском море. Им никто не пел хвалений, они не украшали собою ярких боевых декораций. Не обращая на себя ничьего внимания, они скромно шагали следом за ротами со своими перевязочными сумками; мерзли вместе с солдатами в окопах; работали действительно под тучами пуль и шрапнелей, бесстрашно ползали под огнем, перевязывая валяющихся раненых. Об этих героях с действительным восторгом и уважением отзывались все боевые офицеры. За свою работу в госпитале я тоже с особенно теплым чувством вспоминаю не о сестрах, хотя ничего не могу сказать против них, а о фельдшерах и палатных служителях, так удивительно добросовестно исполнявших свое дело.
Скажу, кстати, вообще о сестрах в эту войну. Сравнительно лишь очень небольшую часть их составляли профессиональные сестры, уже в России работавшие в качестве сестер. Большинство, по крайней мере, из виденных мною, были волонтерки, наскоро обучившиеся уходу за ранеными перед самым отъездом на войну. Что влекло их на войну? Шедших из "идеи" было, по-видимому, очень мало. Эта война не знала сестер-подвижниц, которые таким ореолом окружили самый образ сестры милосердия. И это понятно. Слишком сама-то война была безыдейная... Большинство сестер было из среды тех девушек, которых так много во всех углах Руси: кончили учиться,— а дальше что? Живи у родителей, давай уроки, чтобы иметь деньги на карманные расходы, тупо скучай и жди случая выйти замуж. В 20 лет жизнь как будто окончена. И вдруг вдали открывается яркий, жутко-манящий просвет, где все так необычно, просторно и нескучно. Шли также вдовы и мужние жены, задыхавшиеся в тупой скуке и однообразии жизни. Шли просто авантюристки. Шли женщины, которым была противна безопасная жизнь, без бурь и гроз,— женщины с соколиною душою, но со слабою головою. Такова была мелькнувшая в нашем госпитале "сестра-мальчик", у которой глаза загорались хищным огнем, как только надвигалась опасность. Но опасностей было мало, жизнь и здесь текла скучно, серо, и "сестра-мальчик" вскоре уехала обратно в Россию. Может быть, в армии были и "идейные" сестры разных типов, но я лично их не встречал.
Далее, немало было сестер из аристократических семей, с большими связями. За
немногими исключениями сестры эти являлись истинными бичами тех врачебных
учреждений, где они служили. К обязанностям сестры они были приспособлены очень
мало, исполняли только те назначения врачей, какие им было угодно, самих врачей
не ставили ни в грош и вертели всем учреждением, как хотели. Всю свою
деятельность здесь они превращали в один сплошной, веселый и оригинальный пикник
с штабными генералами и офицерами. Не меньшее зло представляли собою и сестры,
жены офицеров, находившихся в строю. Во время боя, когда сестры наиболее нужны,
они были ни на что не годны. Естественно, все их помыслы в это время были только
о муже,— где он, жив ли? Приходила весть, что муж убит или ранен,— и сестре
совсем уж было не до окружающих. Отдельные из таких сестер могли очень
добросовестно относиться к своим обязанностям, но главное, что шли-то они в
сестры вовсе не по влечению, а только для того, чтобы быть поближе к мужьям.
Менее культурные из них были чрезвычайно обидчивы, замечание по поводу их
неисправности в уходе за больными принимали за оскорбление, и работать с ними
было крайне трудно. Естественно было желание жен находиться поближе к мужьям,
шедшим в ад этих ужасных боев. Но было совершенно неестественно, что государство
платило сравнительно очень немалое жалованье (рублей восемьдесят в месяц на всем
готовом) женам за их пребывание поблизости от мужей".
Первая мировая война
Как и в русско-японскую войну, в
1914 году сестры милосердия , как всегда были в войсках. Хотелось бы рассказать
об одной из медсестер- Генриетты Сорокиной. Привожу без купюр рассказ ее
правнука, Николая Свободы.- "
Я Свобода Николай . Правнук
Сорокиной Генриетты , Георгиевского кавалера , 1914 год. 10 августа 1913 года ,
согласно новой редакции Статута ордена св.Георгия, медали четырех степеней были
причислены к ордену и получили наименование « Георгиевских « и начата новая
нумерация . За боевые заслуги и отличия согласно Ст. ст. 141 - 197 Георгиевского
Статута Медалями 1 и 2 степеней за № 1 была награждена в конце 1914 года сестра
милосердия Г. Сорокина за сохранение знамени 6-го Либавского пехотного полка . В
семье до смерти бабушки Свобода ( Сорокиной ) Софьи Николаевны информация
скрывалась , но сейчас мне переходит архив и фото. Сорокина Августа Карловна с
1914 года Генриетта Викторовна по первому мужу , уроженка г. Рига шведка по отцу
. Проживали в Калужской губернии и далее в Щекино Тульской губернии и Серпухове
. Упоминается Алексин.
Россию. На вопрос
Кнорринга: «А немцы Вас осматривали и где же тогда было знамя?» — сестра
ответила, что она знамя обернула вокруг бюста, чем и объяснялась ее полнота, на
которую мы, вероятно, обратили внимание.
Яна Берсуцкая
источники -
http://www.rusvrach.ru/articles/ms8-06-p38-42 http://de.wikipedia.org/wiki/Gesundheits-_und_Krankenpflege http://www.insidesuccessradio.com/GuestDirectory2.php?type=3&sortby=0 http://ricolor.org/history/eng/medicina/5/ http://forum.svrt.ru/index.php?showtopic=1183 http://www.liveinternet.ru/users/leonsija/post64112835
Список использованной литературы.
1. Постернак А.В. «Очерки по истории общин сестёр милосердия». М.: Издательство «Свято–Димитриевское училище сестер милосердия», 2001. 2. Махаев Сергий, священномученик. «Подвижницы милосердия». М.,2003; 3. Михайлов Д. «Красный крест и сёстры милосердия в России и за границей». Пг.-Киев, 1914. 4. Козловский Н.А. «Война с Японией 1904-1905 г.г». Санитарно-статистический очерк. Пг., 1914. 5. Перфильева Г.М., Камынина Н.Н., Островская И.В., Пьяных А.В. «Теория сестринского дела». Учебник. Издательская группа «Гэотар –Медиа» 2009 |
ФормыКрестовоздвиженской и Никольской общин сестер милосердия
на
Кавказ было послано семь групп, меньше 20 человек в каждой. 32
крестовоздвиженские сестры во главе с Щеховской и Надеждиной действовали у
основной переправы русских войск через Дунай близ Зимницы, позднее их сменили
сестры общины Святого Георгия. 27 сестер Георгиевской общины во главе с уже
пожилой, но неутомимой Е. П. Карцевой до переправы русских войск трудились на
этапах в Румынии, а потом попали в Болгарию. Они были из числа немногих медиков,
допущенных на передовые позиции близ осажденной Плевны, где находился
Склифосовский - решительный противник присутствия женщин на передовой (подобное
разрешение выдавалось только главными уполномоченными Общества Красного Креста).
Условия, в которых оказались женщины из этого отряда в Боготе, им самим с трудом
поддавались описанию: "Весь госпиталь раскинут на вспаханном поле: и потому -
грязь непроходная и до того клейкая, что через несколько шагов, вы таскаете как
бы страшные кандалы; а при малейшем дожде до того скользко, что двигаешься с
постоянным страхом. Зимой со всех сторон занесены палатки госпиталя. Сестры
сильно перезябли, они помещаются доселе в юртах - дырявые стены юрт дают
свободный ход всем четырем ветрам, дождь и снег проскользают постоянно
неожиданными гостями. Пол промерзший; а после полудня или после топки - грязь и
слякоть. К утру юрты так стынут, что нужно отогреть заледеневшие сапоги прежде,
чем надеть их. Если ночью была вьюга, то платье выгребают из-под снега и тут же
надевают его. Одна из сестер слегка отморозила себе ноги. Все эти невзгоды
переносятся пока бодро и весело, всякий новый сюрприз в юрте, в роде ледяных
сосулек... застывших сапог, отогреваемых на жаровне, возбуждает смех. Серьезно
больных... нет, но прихварывают постоянно. Старушка (Карцева. - А. П) переносит
пока войну геройски". Карцева писала о себе в Россию: "Не тоскуйте обо мне! По
милости Господа, я молодцом, и, кроме начавшегося к осени ревматизма, никаких
недугов не знаю". Сестры Карцевой, последовавшие за стремительно
передвигавшимися русскими отрядами, преодолели Шипкинский перевал и, пройдя
почти через всю Болгарию, трудились в Адрианополе и Филиппополе, в
непосредственной близи к Турции. В Яссах с июня 1877 г. находился отряд
Свято-Троицкой общины (20 человек) во главе с весьма пожилой настоятельницей Е.
А. Кублицкой. В числе этих сестер находилась баронесса Ю. П. Вревская, друг и
корреспондент И. С. Тургенева, который при ее отправлении на Балканы в качестве
сестры милосердия писал: "Мое самое искреннее сочувствие будет сопровождать Вас
в Вашем тяжелом странствовании. Желаю от всей души, чтобы взятый Вами на себя
подвиг не оказался непосильным..." Ю. П. Вревская заразилась пятнистым тифом и
умерла в одном из госпиталей 5 февраля 1878 г. Именно в память о ней в сентябре
того же года Тургенев создал одно из своих стихотворений в прозе. 
за
помощью к русскому царю. «…Люди русские, да не оскудеет и ныне ваша
помогающая рука! Вы спасли от голодной смерти многих и очень многих…Теперь же не
оттолкните от вашего сердца припавших к нему болгар», - писали
«Санкт-Петербургские ведомости» в июле 1876 года. 
вернусь из Фратешти, а может быть, поеду несколько далее в дальний монастырь,
где Дондукова-Корсакова; там, говорят, лазарет, в ужасном виде и нет ни одной
сестры. Опасности нет, даю тебе слово». 
Письмо
Тургеневу от 22 ноября 1877 г.: «Родной и дорогой мой Иван Сергеевич.
Наконец-то, кажется, буйная моя головушка нашла себе пристанище, я в Болгарии в
передовом отряде сестер... Я живу тут в болгарской хижине, но самостоятельно.
Пол у меня земляной, и потолок на четверть выше моей головы... всякая роскошь
тут далека, питаюсь консервами и чаем, сплю на носилках раненого и на сене.
Всякое утро мне приходится ходить за три версты в 48-й госпиталь... На 400
человек нас пять сестер, раненые все тяжелые. Бывают частые операции, на которых
я тоже присутствую... возвращаемся домой в 7 часов в телеге Красного Креста... Я
получила на днях позволение быть на перевязочном пункте; если будет дело, - это
моя мечта, и я буду очень счастлива, если мне это удастся... Я часто не сплю
ночи напролет, прислушиваюсь к шуму на улице, и поджидаю турок... Иду ужинать,
прощайте, дорогой Иван Сергеевич, - и как Вы можете прожить всю жизнь на одном
месте? Во всяком случае, дай Вам бог спокойствия и счастья. Преданная Ваша
сестра Юлия». 
Сестра милосердия - императрица Александра
Федоровна