Домой   Фрагменты старой прессы  Открытки войны   Страницы истории разведки   Записки бывшего пионера      Люди, годы, судьбы...

 

Карикатура и плакат в Великой Отечественной войне     Ордена и медали России 

 

 

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55

 

Translate a Web Page      Форум       Помощь сайту   Гостевая книга

 

Список страниц

 


 

Вяземский котёл: подвиг жертвоприношения

 

«Вязьма! Вязьма! Кто её забудет? Я прослужил в нашей Красной армии, считай, не один десяток лет, бывал в боях, видывал виды!.. но то, что всем довелось пережить под Вязьмой, такое было впервые. День и ночь наши дивизии били врага. И как били — насмерть. Раненые отказывались выходить из боя. На место павших вставали всё новые и новые бойцы. Всё кругом пылало… Тогда наши солдаты грудью закрыли дорогу на Москву».

Маршал Советского Союза И. С. Конев

 

Две точки зрения

 

7–12 ОКТЯБРЯ этого года исполняется 65-я годовщина трагедии нашей армии и Московского ополчения под Вязьмой.

Однако до сих пор не стихают споры, что же произошло западнее Вязьмы в начале октября 1941 года. Окружённые в Вяземском котле войска Красной армии задержали вермахт на две недели и тем самым спасли Москву или трагедия, разыгравшаяся под Вязьмой, навсегда останется в истории фактом воинского позора «непобедимой и легендарной»?

Юрий Александров, участник битвы под Вязьмой, историк архитектуры:

— 2 октября 1941 года немецкое командование приступило к осуществлению плана захвата Москвы. Его началом стало сражение за Вязьму. Две танковые колонны группы армии «Центр», прорвав линию обороны восточнее Буга и восточнее Смоленска, соединились в районе Вязьмы, замкнув огромный «котёл». В него попали пять советских армий, было захвачено около 500 тысяч пленных, погибло до миллиона советских солдат и офицеров. Во время последнего боя на Богородицком поле был тяжело ранен и попал в плен командующий войсками генерал-лейтенант М. Ф. Лукин.

Но одно из крупнейших поражений Красной армии стало её стратегической победой. По воспоминаниям маршала Жукова, в результате активных действий окружённых под Вязьмой частей удалось выиграть время, построить оборону вокруг Москвы и подтянуть свежие резервные войска из Сибири.

Иван Сёмушкин, участник битвы под Вязьмой, строитель:

— Я глубоко убеждён, что Вяземский котёл осени 1941 года — военная трагедия, не имеющая прецедента в истории. Просчёты командования и общая ситуация на фронте привели к тому, что Вязьма стала городом воинского позора. Согласно опубликованным в печати данным, в районе Вязьмы были окружены 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и 4 полевых управления армий (в течение короткого промежутка времени прекратила своё существование миллионная группировка войск Красной армии). Советские войска потеряли около 6 тысяч орудий и свыше 1200 танков. Однако, поскольку у нас всегда любили передёргивать неприятные факты и лакировать действительность, уверен, что потерь было значительно больше…

 

Свидетельствуют очевидцы

 

ВИКТОР Розов, боец орудийного расчёта. Впоследствии известный драматург, сценарист: «Вечно живые», «Летят журавли» и др.:

— …Вооружение — допотопные ружья прошлого века, пушки прошлого века 76-мм, все на конной тяге. Мы, можно сказать, голые, а они — из железа. На нас двинулось железо. Как нас обстреливали — мотоциклы, танки! А у нас 76-мм пушка…

Красноармеец Софин, пулемётчик. После войны работал ведущим конструктором по горному оборудованию:

— Из деревни вышли танки… Кажется, здесь мы испытали настоящий страх, ведь бороться с танками нам практически было нечем, если не считать, конечно, бутылок с горючей жидкостью. В отличие от КС (самовозгорающейся смеси, появившейся позже) они зажигались с помощью двух в палец толщиной спичек, прижатых к бутылке резиновыми кольцами. Перед броском нужно было провести спичками по серной тёрке, а потом швырнуть бутылку в танк. Однако, на наше счастье, танки неожиданно встали, не сумев преодолеть разделявшую нас небольшую, но с обрывистыми берегами речушку.

Александра Рюмина, санинструктор. После войны работала на «Трёхгорной мануфактуре»:

— …Это место — Коробец — хорошо известно. Здесь самое массовое захоронение 8-й дивизии. Копали могилу ночью, чтобы немцы ничего не заподозрили (был приказ не хоронить, а сжечь и пепел отправить в Германию на удобрение). Наших бойцов хоронили дети-школьники и взрослые жители села. Весь октябрь возили тела погибших солдатиков на деревянных корытах. Ельнинцы, спасибо им, сделали памятник. 1400 человек здесь лежит.

Григорий Ситник, ополченец:

— Вечером 4 октября меня вызвал комиссар артполка (975-го) и приказал возглавить группу, включая штабную батарею, и отвести в тыл на 15 км, где должна была собраться наша дивизия на новых рубежах. В состав указанной группы тыла был включён и личный состав, обслуживающий четыре 120-мм гаубицы на мехтяге. Эти гаубицы поступили к нам на марше. Они были на заводской смазке и без единого снаряда к ним! Наша группа на машинах отъехала на 15 км в тыл, и там представитель штаба дивизии дал указание двигаться на северо-восток ещё на 40 км. В новом месте ранним утром 5 октября уже никакого представителя дивизии или полка не было. Мы оказались предоставленными самим себе. Село, в которое мы въехали, казалось вымершим. Население попряталось, армейские склады были раскрыты и без охраны. Всё свидетельствовало о сверхспешном отходе тех частей, которые были в селе ранее. Посоветовавшись с начальником служб тыла полка, я решил, что группа должна двигаться к Вязьме, где мы постараемся найти дивизию или наша группа будет присоединена к другой действующей части. Решено было также перемещаться только в вечерние, ночные и утренние часы суток. При выезде из указанного села наши машины были обстреляны миномётным огнём противника. Мы ответили ружейным огнём прямо с движущихся машин. Выехали из-под обстрела. Тяжело было видеть, как люди, боевая техника, танки, артиллерия откатывались на восток сплошным потоком, который прерывался только бомбёжками противника. Не чувствовалось никакого управления. Части и соединения перемешались».

В своих воспоминаниях Ситник приводит почти анекдотичный случай. Под Юхновом ему встретился генерал (в котором он позднее признал Жукова). Ситник обратился к нему с вопросом, где найти 8-ю стрелковую дивизию. На что тот ответил: «Молодой человек, мы не знаем, где армии находятся, а вы о дивизии.

Борис Рунин, ополченец. Писатель:

— Многие бойцы кончили свою жизнь в немецком плену. Задачей немцев было уничтожение живой силы СССР в общем и военнопленных в частности. Создавались невыносимые условия для существования пленных. По дороге в лагерь их ничем не кормили. Они питались попадавшимися по дороге капустными листьями, корнями, ржаными колосьями с неубранных придорожных полей. Воду пили из дорожных луж. Останавливаться у колодцев или просить напиться у крестьян строго воспрещалось. Так, в течение пяти дней — с 9 по 13 октября 1941 года — гнали колонну пленных в Дорогобужский лагерь. Колонну сопровождала машина, на которой были установлены четыре спаренных пулемёта. По пути в одной из деревень под печкой сгоревшего дома пленные увидели полуобгоревшую картошку. Около 200 человек бросились за ней. Из четырёх пулемётов был открыт огонь прямо в толпу. Несколько десятков пленных погибло. По пути пленные бросались на поля с невыкопанной картошкой, тотчас же открывался огонь из пулемётов.

…Раненые жестоко страдали от жажды. Удавалось доставать, и то с большим трудом, по одной-две столовые ложки воды в сутки только для тяжелораненых. Запёкшиеся губы трескались, от жажды распухали языки. Медицинского обслуживания нет, медикаменты и перевязочный материал отсутствуют. На палату со 160 ранеными дают два бинта в день. Перевязки не делаются по месяцу. Когда снимают повязку, раны оказываются наполненными червями, которые выбираются пригоршнями. Отмороженные конечности представляли собой чёрные обрубки, мясо и кости отваливались чёрными кусками. У многих конечности отмораживались тут же в палатах. Йода для оперируемых нет, его заменяют глизолом. Раненые гнили заживо и умирали в страшных мучениях. Многие умоляли, чтобы их пристрелили и тем избавили от страданий. Запах гниющего мяса, трупный смрад неубранных мертвецов наполняют палаты. Смертность в лагере от голода, холода, болезней и расстрелов достигала 3–4 процентов в день. Это значит, что за месяц весь состав пленных вымирал. За два с половиной осенних месяца — октябрь, ноябрь и часть декабря — вместе с гражданскими пленными, составлявшими большинство, в лагере умерло 8500 человек, то есть больше 100 человек в среднем в день. В зимние месяцы ежедневно умирало от 400 до 600 человек. Ежедневно 30–40 длинных дрог грузилось трупами умерших и замёрзших. В штабелях трупов, складывавшихся, как дрова, возле бараков, были и живые. Часто в этих штабелях двигались руки, ноги, открывались глаза, шептали губы: «Я ещё жив». Умиравших хоронили вместе с мёртвыми…

 

«Ты всё сделала правильно, мама»

 

Отец Даниил (Сычёв)

«РУССКОЙ голгофой» назвал трагедию, разыгравшуюся в октябре 1941 года под Вязьмой, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл.

В наши дни пришла пора «собирать камни». В деревне Мартюхи, где шли наиболее ожесточённые бои, по инициативе местных жителей и на их частные пожертвования построен деревянный храм во имя великомученика Феодора Стратилата. В храме постоянно совершается поминовение более двух тысяч воинов «за веру, народ и Отечество на брани убиенных», имена которых присланы их родственниками из разных уголков нашей Отчизны от Калининграда до Камчатки.

Несколько лет назад в семидесяти метрах от храма был обнаружен окоп нашего миномётного расчёта. Рядом с телами погибших миномётчиков нашли 67 неиспользованных мин и 15 взрывателей. В память о миномётчиках был установлен и освящён шестиметровый поклонный крест. Всего на сегодняшний день на месте боёв установлено шесть таких поклонных крестов.

Кто же занимается этим святым делом? Кто построил в Мартюхах православный храм? Кто устанавливает поклонные кресты? Знакомьтесь: иеромонах отец Даниил (Сычёв) и монахиня матушка Ангелина (Нестерова).

— Я родилась в 1944 году, поэтому о войне и тех событиях, которые разворачивались в этих местах, знаю от родителей, — вспоминает матушка Ангелина. — Здесь неподалёку протекает речушка Вазузка. Так вот мама рассказывала, что весной 1942 года немцы гоняли каждое утро в течение месяца всех жителей деревни вылавливать трупы советских бойцов. Хотя вылавливать — это не совсем верно. Трупы солдат лежали слоями. Снимали верхний, немного оттаявший слой, рыли ров, закапывали, потом следующий слой… Сколько их было, этих слоёв один на другом, — непостижимо уму человеческому.

— Матушка Ангелина, в прошлой, если можно так выразиться, жизни вы — доктор биологических наук, директор латвийского филиала Института кибернетики, и вдруг такой резкий поворот в судьбе — монахиня.

— Да, был такой грех. Много лет я занималась моделированием генетических процессов. Сейчас как монахиня я считаю, что лучше этим человеку не заниматься, но тогда мне очень нравилась моя работа. Всю сознательную творческую жизнь я отдала решению этой проблемы. Наверное, поэтому было очень трудно принять то, что всю жизнь занималась вредным и опасным делом. Раньше, когда мне об этом говорили, я отвечала: если бы не я, кто-нибудь другой всё равно бы этим занимался. А сейчас понимаю: ну и пускай кто-нибудь другой. Тогда бы это был его грех.

— В каком году вы вернулись из Латвии на Родину?

Отец Александр Клименков и матушка Ангелина (Нестерова)

— В 1992-м. Тут многое совпало: тяжело заболела мама. Латвия заявила о выходе из СССР. Начинались другие времена: нужно было определяться, понять своё место в этом времени. Хотя в духовном плане, я думаю, ничего не изменилось, изменились материальная среда и положение каждого человека в этой материальной среде. Мне предлагали очень выгодный контракт: на 10 лет поехать работать в Германию. Но… Был, видимо, Промысел Божий. Я вернулась на Родину.

Здесь необходимо сделать маленькое отступление: папа мой из семьи потомственных плотников, пришёл с войны инвалидом, без руки, и до самой смерти сокрушался, некому будет продолжить дело семьи — строить дома. В семье росли две девочки — я и младшая сестра. «Эх, девки, какой с вас толк, — горевал отец, — вы даже дом не построите». И вот в 1989 году в память об отце я решила в его родной деревне, где к тому времени не осталось ни одной живой души, построить дом. Самой было непонятно, зачем я его буду строить, я ещё в Латвии жила. И мама говорила: зачем тебе дом в Мартюхах? Будет он один стоять в чистом поле. Его же сожгут… Однако опять же Промыслы Господни совершенно неисповедимы. В 1992 году, когда я приехала сюда жить, дом оказался как нельзя кстати.

Работы по моей специальности здесь, естественно, не было, и кто-то из знакомых посоветовал мне обратиться в Вяземский мужской монастырь. Я удивилась: что я буду делать в монастыре, тем более мужском? Оказалось, там был замечательный настоятель игумен Аркадий, создавший центр духовного просвещения. В этом центре нашлось дело и для меня. Там же, в монастыре, я познакомилась с отцом Даниилом.

В 1995 году священников Вяземского монастыря распределили по приходам, и я получила благословение от отца Аркадия помогать отцу Даниилу. А в 1996 году мы с отцом Даниилом начали строить храм. Я обратилась к митрополиту Смоленскому и Калининградскому Кириллу: так, мол, и так, владыко, в память о трагических событиях Вяземского котла мы на свои собственные средства на собственной земле хотим построить храм, на что и просим вашего благословения. Представляете, какая-то светская женщина, я тогда ещё не была в постриге, из глухой деревни просит благословения на строительство храма?! Но, видимо, милость Божья была, владыко благословил.

Строили храм четыре года, в прямом смысле всем миром. Спонсоров-миллионеров у нас не было, деньги жертвовали простые люди.

— А чья идея была устанавливать на месте боёв православные кресты?

— Отца Даниила. Средств на дорогие, помпезные памятники у нас нет, вот батюшка и придумал делать шестиметровые православные кресты. Отец Даниил у нас не только священник, он ещё и замечательный художник. Сам делает эти кресты.

— Матушка Ангелина, если можно, несколько слов о семье.

— У меня один сын. Живёт в Латвии. Окончил медицинский институт с отличием, но занимается частным предпринимательством, рекламой, из-за чего я очень страдаю. Правда, на его деньги здесь много чего построено. А муж рано умер, сына воспитывала практически одна.

— И как сын отнёсся к вашему решению столь круто изменить жизнь?

 

— Поначалу очень плохо отнёсся, категорически был против. А в этом году в августе он приехал сюда и первый раз сказал: «Ты всё сделала правильно, мама».

 

Война не хочет уходить

 

Шестиметровый поклонный крест

ДВАДЦАТЬ лет назад по инициативе отца Александра Клименкова, тогда секретаря парткома совхоза «Днепропетровский» (о судьбе этого удивительного человека «АиФ. Долгожитель» расскажет в одном из ближайших номеров), на вяземской земле было создано первое в стране Поле Памяти.

— В 1985 году при строительстве свиноводческого комплекса в деревне Кайдаково экскаваторщик вырыл останки четырёх наших бойцов, — рассказывает отец Александр. — Мы торжественно перезахоронили их у Вечного огня. А потом были найдены останки ещё 29 бойцов, потом — 17, потом ещё и ещё, и мы поняли, что на этом поле тысячи, десятки тысяч незахороненных останков. И места у Вечного огня будет недостаточно.

Так родилась идея создать Поле Памяти. За это на выездном бюро обкома меня хотели исключить из партии. У нас ведь не любили говорить о поражениях. В Сталинградской битве погибло в два раза меньше наших бойцов, но там была победа. А здесь — поражение. Вот и замалчивали многие годы подвиг людей, совершивших чудо жертвоприношения, без которого не было бы ни Московского сражения, ни Сталинградской битвы.

7–12 октября исполняется 65 лет тем далёким событиям. Но война никак не хочет уходить. Несколько лет назад шестеро пацанов, учеников Кайдаковской средней школы, нашли снаряд времён Второй мировой войны и бросили его в костёр. Пятьдесят лет смертоносный металл пролежал в земле, но не утратил своей страшной разрушительной силы. В результате взрыва погибли 6 детей: Миша Семёнов, Олег Новиков, Миша Мельников, Серёжа Кудрявцев, Дима и Денис Фомочкины. На Поле Памяти им тоже установлен памятник. Война, таким образом, продолжается. И будет продолжаться до тех пор, пока её смертоносное наследие напоминает о себе, калеча и убивая людей, в первую очередь детей. В память об этих мальчишках я написал песню.

Здесь каждый вечер в месте страшном том
Седой туман слезою землю точит.
Война нежданно возвратилась в дом,
А уходить назад никак не хочет.
Ах пацаны, ах пацаны!
Каким коротким было лето.
Все ужасы вернувшейся войны
Гасили взрывом ранние рассветы.
Как не хотел гореть сырой костёр.
Скользило тело ржавого снаряда.
Шесть пацанов судьбе наперекор
Упали от осколочного града.
Как мне хотелось ухватить войну
За длинный хвост её костлявой смерти.
Чтобы досталось мне, не пацану,
Но, видно, смерть хвостом умело вертит.
Здесь каждый вечер в месте страшном том
Седой туман слезою землю точит.
Война нежданно возвратилась в дом,
А уходить назад никак не хочет.

Можно по-разному оценивать те трагические обстоятельства, которые сложились для нашей страны и армии в начале Великой Отечественной войны. Можно заново переосмысливать и трактовать те причины, по которым в страшном хаосе первых месяцев нацистского вторжения в Вяземском котле погибло столько наших бойцов. Но одно очевидно: они погибли как герои, проявив жертвенную любовь к Родине.

 

Наша справка

 

После завершения Смоленского сражения и боёв за Киев советское командование считало, что если немцы предпримут ещё одно крупное наступление на Москву, то основной удар будет нанесён вдоль автомагистрали Минск — Москва. Поэтому это направление, как казалось, было надёжно прикрыто силами Западного и Резервного фронтов. И действительно, немецкое командование в начале осени 1941 года приняло решение на проведение до начала осенней распутицы и зимних холодов последней крупной операции по овладению Москвой, получившей название «Тайфун».

Никогда за всю Вторую мировую войну не сосредотачивало немецкое командование на одном участке фронта столь мощную группировку войск и техники.

7 октября танковым соединениям 3-й и 4-й танковых групп удалось соединиться и сомкнуть клещи у Вязьмы. В окружении оказались войска 16, 19, 20, 24, 32-й армий, группа генерала И. В. Болдина, а также часть сил и тыловых служб 30, 33 и 43-й армий. В течение 7–12 октября советские войска предпринимали неоднократные попытки разорвать кольцо окружения. К сожалению, эти удары наносились не одновременно, а в нескольких местах северо-западнее и юго-западнее Вязьмы, что не позволило преодолеть стальную завесу и вырваться из окружения большинству частей и соединений.

Весь день 10 октября войска 20-й армии пытались прорвать фронт окружения, её части вели бои в районе деревень Володарец, Панфилово, Нестерово, Выползово, но неудачно. Тогда командарм генерал-лейтенант Ф. А. Ершаков меняет направление главного удара и решает пойти на прорыв в направлении Красный Холм — Рожново. Последняя попытка выйти из окружения оказалась для воинов 20-й армии роковой — части не смогли пробиться, а в бою погибло около 5 дивизий. После этого боя 20-я армия как боеспособная единица перестала существовать. Генерал Ершаков был взят в плен.

Части 24-й армии также не смогли прорвать кольцо окружения, командарм К. И. Ракутин погиб.

Войска под командованием генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина, действовавшие в районе севернее Вязьмы (19-я и 32-я армии и группа генерала Болдина), готовились к прорыву в направлении на Богородицкое. Прорыв начался 11 октября в 16.00. Но, несмотря на то что он был осуществлён, обеспечить и укрепить фланги не удалось. Гитлеровцы очень быстро вновь замкнули кольцо окружения. Из котла удалось выйти только отдельным частям 2-й и 91-й стрелковых дивизий.

Генерал Лукин вместе со штабом группировки оказался в плену.


Владимир КИРИЛЛОВ http://gazeta.aif.ru/online/longliver/103/18_01
  

 

 



 

Генерал Лукин – герой обороны Смоленска и Вязьмы

 

Михаил Фёдорович Лукин – легендарный генерал, командарм 16-й, 19-й и 20-й армий. Вспомним о нём в дни очередной годовщины освобождения города-героя Смоленска…
К середине дня 7 октября, когда факт окружения основных сил Западного и Резервного фронтов в районе Вязьмы стал очевидным и для генерал-полковника Конева, военный совет фронта своим решением подчинил все блокированные войска генерал-лейтенанту Лукину. Организовать их прорыв и вывод из окружения оказалось нелегко.

Командарм 19-й хорошо понимал, что опыт аналогичного на первый взгляд манёвра в Смоленске фактически мало подходил к совершенно новым условиям под Вязьмой. Окружённые армии разобщены. Попытки его штаба установить связь с командармом 20-й генерал-лейтенантом Ершаковым и командармом 24-й генерал-майором Ракутиным не увенчались успехом. Полностью выпадали из поля зрения Лукина и действия оперативной группы генерал-лейтенанта Болдина. Наконец, потеря связи со штабом фронта лишала его всякой информации о противнике, который атаковал передний край всей группировки то с одного направления, то с другого. Военный совет 19-й армии принял оптимальное для той ситуации решение — перегруппировать силы и севернее Вязьмы прорываться на восток, в направлении Гжатска.
Утром 8 октября это решение генерал-лейтенант Лукин передал командарму 20-й, когда с ним удалось установить временную радиосвязь. В свою очередь генерал-лейтенант Ершаков сообщил, что его соединения намерены прорываться на восток южнее Вязьмы, вдоль автомагистрали Минск — Москва. 24-я армия, по мнению Ершакова, в основном избежала окружения и отошла на Гжатский рубеж обороны. Но сам командарм, генерал-майор Ракутин, погиб в бою. В этот же день штаб 19-й армии принял радиограмму Ставки за подписью Верховного Главнокомандующего: «Из-за неприхода окружённых войск Москву защищать некем и нечем. Повторяю: некем и нечем».
Враг напористо осуществлял свой «разгромный план». Форсировав Днепр у деревни Филимоново, соединения 9-й армии генерала Штрауса двинулись по автомагистрали Минск — Москва к Вязьме, чтобы закрепить успех 3-й танковой группы генерала Рейнгардта и рассечь окружённые войска на две части. Этот удар противника увенчался успехом. Докладывая 10 октября обстановку и план предстоящих действий на военном совете армии, командарм 19-й был предельно откровенен:
— Я несу ответственность за вывод из окружения всей группировки. Предлагаю прорыв начать завтра, 11 октября, в полосе шести-семи километров севернее и южнее села Богородицкое. Начало прорыва — шестнадцать часов.
В радиограммах командующему фронтом Коневу и начальнику Генштаба Шапошникову Лукин попросил об авиационной поддержке в полосе главного удара. Помощь эта, однако, не пришла. Блокированные соединения вынуждены были прорываться своими силами.
Разорвать кольцо окружения удалось наиболее укомплектованным 2-й, 91-й и 244-й стрелковым дивизиям южнее Богородицкого. На участке их прорыва наносил свой последний залп по противнику дивизион «эрэсов», полностью исчерпав весь запас снарядов.
Как только командир 91-й стрелковой дивизии полковник Волков доложил генерал-лейтенанту Лукину о прорыве кольца окружения, тот сразу же отдал приказ о начале движения тыловых частей, лазаретов, штабов соединений.
Но обеспечить выход войск не удалось. Противник быстро разобрался в обстановке, осветил участок прорыва сотнями ракет и открыл ураганный огонь по колоннам наших соединений. Всё в них смешалось. Управление войсками было потеряно.
Лукин радировал в Генштаб и командующему фронтом: «Кольцо окружения сомкнуто. Все наши попытки связаться с Ершаковым и Ракутиным успеха не имеют, где и что они делают, не знаем. Снаряды на исходе. Горючего нет».
Утром 12 октября в штаб 19-й армии поступила радиограмма только что вступившего в должность командующего Западным фронтом генерала армии Жукова: «Сможете ли вы успешно прорваться на вашем участке? Не лучше ли вам, закрывшись от противника, демонстрируя прорыв, собрать танковую и артиллерийскую группу, помочь Ершакову мощным ударом смять противника и выводить все армии в направлении станции Угрюмово на Боровск».
Это была скорее уже моральная поддержка. Реальное положение окружённых севернее автомагистрали Минск — Москва не позволяло командарму 19-й ни организовать собственный прорыв на восток, ни осуществить соединение с 20-й армией генерал-лейтенанта Ершакова. И всё-таки Лукин предпринял новую попытку прорваться на участке 152-й стрелковой дивизии полковника Кочеткова, усиленной кавалерийским полком. С рубежа Аношино – Нарышево был нанесён неожиданный удар в направлении Гжатска. Пехота врага отступила, но встречная атака танковой дивизии восстановила прежнее положение, опрокинув наши боевые порядки.
В ночь на 13 октября командующий 19-й армией созвал в Шутово военный совет. В нём участвовали генералы Андреев, Болдин, Вишневский, Красноштанов, Мостовенко, Стученко, член военного совета 19-й армии Ванеев. Обсудив сложившуюся обстановку, военный совет принял решение: выходить двумя группами в южном направлении на соединение с 20-й армией. Все артиллерийские орудия взорвать, автомашины сжечь. Боеприпасы и продовольствие распределить по частям.
Командующий Западным фронтом генерал армии Жуков хорошо понимал, какое великое бремя ответственности легло на его плечи. К 12 октября сложилась крайне опасная обстановка.
Фактически он вступил в командование фронтом, почти не имея войск, способных не только защитить, но даже задержать наступление противника на Москву. Основные силы фронта продолжают борьбу в окружении западнее Вязьмы. Приказ о прорыве в направлении Можайска отдан командующему блокированной группировкой генералу Лукину ещё генерал-полковником Коневым, но какая часть из них сумеет на самом деле прорваться? Так что связывать с ними большие надежды не приходилось. Реально рассчитывать можно было только на те войска, что есть, и те, которые выделит Ставка на Можайский рубеж обороны. Они уже прибывали. Ими генерал-майор Рокоссовский как-то прикроет очень опасное Волоколамское направление.
На рассвете 13 октября две группы войск — одна во главе с генерал-лейтенантом Лукиным, другая во главе с генерал-лейтенантом Болдиным — двинулись в направлении автомагистрали Минск – Москва. За ней маячила и новая цель — железнодорожная станция Семлёво, в районе которой, как считали Лукин и Болдин, возможным было соединение с 20-й армией Ершакова. Но этой надежде не суждено было сбыться. Остатки 20-й и 24-й армий, прорвав на болотистой местности южнее Вязьмы непрочные заслоны врага, достигли Гжатского рубежа обороны. Но большая часть 20-й армии, исчерпав последние боеприпасы и продовольствие, сдалась в плен. Та же участь юго-западнее Вязьмы постигла и группы Лукина-Болдина. Сам генерал-лейтенант Лукин, трижды раненный в руку и ногу, в бессознательном состоянии 15 октября оказался в немецком госпитале, развёрнутом в помещении местной школы, вблизи железнодорожной станции Семлёво...
После пересыльного госпиталя под Вязьмой генералов Лукина и Прохорова перебросили в лагерь военнопленных в Смоленск, в Семичёвку, а затем в немецкий госпиталь на Покровке. Только после Нового года Лукин почувствовал себя сносно. Командарму 19-й помогали приходить в себя простые русские женщины – пожилая медсестра Пелагея Шелудченкова и молоденькая санитарка Наталья Дровенкова.
Оказавшись в плотном вражеском кольце юго-восточнее Семлёва, Иван Павлович предпринял попытку последним патроном покончить с собой, направлял пулю в сердце, но ошибся – она прошла в сантиметре от него. Прохоров был на восемь лет моложе Лукина.
С этой поры, с января сорок второго, над Лукиным и Прохоровым взял «некое шефство» полковник СС Цорн. 2 февраля эсэсовец объявил генералам, что на следующий день оба они перемещаются в специальный лагерь высшего комсостава в Германию.
В Германии пленных генералов Лукина и Прохорова поместили в лагерь Луккенвальде. Он находился в пятидесяти километрах южнее Берлина, за рекой Нате, притоком Эльбы. Вокруг лагеря советских военнопленных располагался «внешний лагерь», в просторных корпусах которого содержались пленные англичане, французы, югославы и поляки.
Во время нахождения в лагерях Луккенвальде и Вустрау генерала Лукина пытались настойчиво вовлечь в антисоветскую пропаганду эсэсовцы Цорн и Эржман, полковник генштаба сухопутных войск Кремер и наш перебежчик, бывший оперуполномоченный особого отдела 19-й армии Ивакин. С целью вовлечь Михаила Фёдоровича в свою «освободительную армию» приезжал в Вустрау и генерал Власов. Михаил Фёдорович остался верен воинской присяге и советской Родине.
Пройдя тяжелейшие испытания в лагерях Луккенвальде, Вустрау, Нюрнбергском «шталаге» и тюрьме Вюрцбург, генерал Лукин в июне сорок пятого вернулся на Родину. А здесь последовали новые испытания. Всех попавших в плен советских генералов поместили в специальную зону генерала Абакумова. Три с лишним месяца их, в том числе и Лукина, допрашивали следователи.
Ускорил этот процесс маршал Конев, случайно узнавший от бывшего члена военного совета 16-й армии генерала Лобачёва о возвращении М.Ф. Лукина в Союз. Главком Центральной группы войск, верховный комиссар по Австрии в конце сентября прилетел в Москву по служебным делам и встретил Лобачёва. Алексей Андреевич и попросил бывшего командующего Западным фронтом облегчить судьбу Лукина, находящегося на проверке в лагере НКВД. Будучи на приёме у Сталина 3 октября, маршал Конев поставил и этот вопрос.
Только 5 ноября к Михаилу Фёдоровичу Лукину и его семье пришла Великая Победа. Через пять месяцев после разгрома Германии и через два месяца после окончания Великой Отечественной войны.
В майские дни 1972 года по случаю 25-й годовщины нашей Великой Победы автору этих строк довелось встречаться с генералом Лукиным и слушать его взволнованный рассказ о сражении за Смоленск в июле 1941 года.

Анатолий АЛЕКСАНДРОВ

Опубликовано в «СГ» 22 сентября 2011 г. №105 (833)  http://www.smolgazeta.ru/history/7515-general-lukin-geroj-oborony-smolenska-i-vyazmy.html

 

 Get Adobe Flash player