Семья Николая II увезла в 1918 году все свои царскосельские ценности в сибирское изгнание, в Тобольск, где большая часть их и осталась, после того как семью этапировали в Екатеринбург. ОГПУ приступало к поискам несколько раз. Самые успешные – в 1933 году. Материалы этого расследования хранятся в архиве екатеринбургского управления ФСБ, к сожалению, недоступные широкому кругу исследователей.Ценности были вынесены из губернского дома, где содержались Романовы, тремя частями. История трех кладов – это еще и история людей. Тех, кто прятал, и тех, кто искал.

Оперативная разработка благочинной Марфы1000329432

«Тов. Юргенс (начальник оперативного сектора ОГПУ в Перми. – А.П.). Сообщаю тебе историю с ожерельем. В 1922–24 гг. в бытность мою в Тобольске велась разработка бывшего Ивановского монастыря (он от Тобольска, кажется, 7–8 км), было обнаружено... много имущества, принадлежащего царской семье (белье, посуда, переписка Романова и т.п.)... Разработка затянулась, я ее передал с уходом в ГПУ в 25-м году. Желательно, чтобы это проверили и восстановили разработку... 27 ХII 31. Малецкий».

Чем вызван запрос, на который отвечал Малецкий? Почему брошены на шесть лет поиски? В деле, озаглавленном «Романовские ценности. Материалы по розыску...», объяснения нет.

Эти пятьсот страниц не похожи на законченное агентурно-следственное дело. Сброшюрованные не в хронологическом порядке постановления об аресте, обрывки явно ключевых донесений, служебной переписки, протоколы допросов написаны в основном от руки, а то и карандашом, не больно грамотными следователями.

В сентябре-октябре 1933 года начались допросы, а уже 20 ноября часть сокровищ найдена. Надо полагать, что до того шла эта самая оперативная разработка с помощью агентов, рыскавших по Сибири и двум российским столицам, а эти тома – итог их тайной деятельности.

Женщина-осведомитель по кличке Литва и выявила в Тобольске камеристку знаменитой фрейлины Настеньки Гендриковой – Паулину Межанс, которая сообщила, что «у царской семьи было очень много бриллиантов и других ценностей, не оставленных в Ленинграде». Межанс «хорошо видела корону Александры Федоровны, она была вся бриллиантовая... шпагу в золотой оправе, ручка которой из червонного золота». Сообщила, через кого что выносилось. Далеко не все «хорошо виденное» было видено, но на благочинную Марфу Ужинцеву указала точно.

Шестидесятилетняя нищая Марфа (на допросной анкете «неимущая», она же – «валютодержатель») попыталась навести чекистов на ложный след: сверток, мол, передал ей царский камердинер Чемодуров, он самолично и зарывал. Содержимым Марфа не поинтересовалась, хотя понимала, что «какую-нибудь ирунду» Романовы не носили. Только вот камердинер давно помер. Марфа привела на «примерное» место, оказавшееся, конечно, пустым. Не сама ведь прятала, запамятовала... Не себя она спасала, а человека, который по ее вине мог пострадать от супостатов.

Марфу взяли под стражу, через несколько дней она дала дополнительные показания.

Рассказала, что носила семье государя яйца, молоко, перезнакомилась с челядью, потому и доверил ей Чемодуров сверток, перед тем как увезли царя с царицей на погибель в Екатеринбург, велел передать игуменье. Незадолго до ареста и смерти та отдала Марфе, наказав хранить до поры, когда вернется «настоящая власть». Прятала его Марфа в колодце на огороде, в могилке на монастырском кладбище и все семь лет дрожала, как бы не украли. От страха потеряла сон, аппетит, память и надумала все кинуть в Иртыш.

Пошла за советом к Корнилову, богатому рыбопромышленнику, у которого иногда домовничала. Шел 25-й год. Корнилов руками на нее замахал: «Что ты, что ты?! Установится порядок, тогда с тебя отчет спросят». Сам он долго отказывался, прежде чем решился схоронить в своем доме, в подполье, под кряжами у входа. Через три года Корниловы уехали из города насовсем, а Марфа в душевном беспокойстве продолжала «похаживать» к теперь горсоветовскому дому.

Об одном просила на допросе: чтоб ее признания на Василии Михайловиче не отразились, больно человек хороший и честный.

Тут же привезли из Казани в Свердловск чету Корниловых. Василий Михайлович нарисовал план. Одно просил занести в протокол: что Марфа как следует места и не знала, потому как сам он перед отъездом из Тобольска указал его ей неточно.

Излишне говорить, что и самого маленького брелока, медальончика из свертка, пока лежал он в воде, в земле, взято не было.

Драгоценностей оказалось 197 на сумму 3 270 693 золотых рубля. Впрочем, оценщики тоже малограмотны – вместо подписей стоят крестики. Кулоны, колье, браслеты, цепи, в том числе предметы уникальные, известные: бриллиантовая брошь в 100 карат, шпильки – 44 и 36 карат, подаренный турецким султаном полумесяц – 70 карат. В спецзаписке заместителю председателя ОГПУ Ягоде примечательна концовка: «Помимо этого в порядке выполнения данного Вами плана (500 тыс.) нами изъято четыреста восемьдесят восемь тысяч рублей. Операцию по изъятию в/ценностей продолжаем».

Везение кончилось

Существовал, думаю, и план по драгоценностям, и соответствующее обязательство представительства ОГПУ по Уралу, которое вело дело. Однако везение окончилось, хотя народу уже было нахватано много и появилась достоверная информация еще о двух кладах. Но в разноречивых вариантах и догадках – в особенности тех, что касались четырех золотых шпаг и кинжалов, – назывались в качестве «сохранителей» разные лица, и оба клада часто соединялись.

Одна версия: писец Кирпичников унес с бельем шпагу наследника, жемчуга, надетые великими княжнами ему на шею, и еще какой-то пакет. Шпагу передал царскому духовнику, местному священнику Васильеву, которую тот то ли увез на дальнюю заимку, то ли колчаковцы при обыске отобрали. Остальное было у фрейлины – она за границей – и умершей монашки.

Вторая версия: шкатулка, попавшая через начальника царской охраны полковника Кобылинского к пароходовладельцу Печекосу, поляку, католику.

Распоряжалась отбором сама императрица, составлял списки, все распределял гувернер наследника Жильяр. Он успел уехать на родину, в Швейцарию, Васильева и Кобылинского к 1933 году уже не было на свете. Живые свидетели не молчат, но тайники никак не обнаруживаются.

В недостатке усердия чекистов обвинять нельзя. Работала типовая схема: допрос – арест – второй допрос, на котором признают, что на первом говорили неправду. Внутрикамерная разработка, провокация, угрозы. Били? Жену полковника Кобылинского допрашивали, судя по материалам дела, 27 раз. Ясные поначалу, ровные буквы (почерк-то учительский, в Тобольске Клавдия Михайловна несколько месяцев обучала царских детей) день ото дня, месяц от месяца теряют твердость, превращаются в дрожащие закорючки.

Принцип следствия – ловить всех подряд. Ужинцева упоминает монашку Елшину, та – монашку Володину, та... И везет их спецконвой со всех концов России – Тюмень, Омск, Бийск, Москва, Ленинград. Жены, дети, зятья, золовки. Домогаются от них подробностей, адресов, которых они не знают. У чекистов – план, дело на контроле Москвы.

Спору нет, царские богатства подлежали национализации. Не только по революционным законам – имущество выморочное, то есть оставшееся без прямых наследников. Однако порядочного человека ограничивают и другие законы – истории, веры, морали, превращавшие имущество в святыню.

Человеческий вал, прошедший в 1933–1935 годах через тюремный спецкорпус № 2, подхватил и слабых духом, и откровенных негодяев. Хотя есть у нас право судить их? Следователи могли понаписать в протоколе и то, чего не было.

Сын священника Васильева доносил на братьев, их жен. «Допускаю, что и моя мать была участницей... В Омске она сбывала в торгсине золотые изделия».

Елшина: «В 23-м году псаломщица Паршукова ночью уносила из монастыря корзину... там были мешочки, чем-то наполненные. Она до 1932 года жила в Тобольске». Елшина заняла место умершей игуменьи. «Примерно в 27–28-м году поступило письмо из Эстонии на ее имя... Я письмо вскрыла... в котором Волков (бывший камердинер) извещал ее... Я это письмо через знакомую коммунистку передала в ГПУ с условием, чтобы по прочтении вернулось... Я здесь имела цель завязать с Волковым связь... а ГПУ бы за этим следило».

Кирпичников, который, по его словам, «при живности Николая Романова в Тобольске был в близких отношениях с ними, пилил с ними дрова во время их прогулок», оказался мелким жуликом – в Екатеринбурге успел до расстрела «присвоить штук 15 мельхиоровых ложек, часть посуды с Гербами и салфеток». Топил на допросах горничных, лакеев, фрейлин. Однако укрывателей шпаги, «ожерельев» и бриллиантов среди них не установили. От семейства Васильева проку оказалось мало: предусмотрел батюшка, что попадья болтлива, ввел в курс событий приблизительно.

Честь и долг

Вот сокровища, вверенные полковнику Кобылинскому, казалось, близки, почти взяты. Ан нет! С ними связаны самые драматические события.

Гвардейский полковник Евгений Кобылинский, дворянин, фронтовик, был человеком чести и долга, что подтверждает даже выписка из его расстрельного дела. «После февральской революции назначен начальником гарнизона Царского Села... принимал живое участие в сокрытии интимностей в семье Романовых... прятаний концов при обнаружении трупа Распутина, продолжая служить государю и императору верой и правдой, терпя грубости и нахальство охраны, он сделал для царской семьи все, что мог, и не его вина в том, что недальновидные монархисты не обратились к нему, единственному человеку, который имел возможность организовать освобождение царской семьи...» В 1919 году Кобылинским предлагали уехать за границу. Отказался. Расстрелян в 1927-м.

В 1934 году за полковника пришлось отвечать его жене. О чем она могла свидетельствовать? В шкатулке увидела «сплошную святящуюся массу» весом «не меньше двух килограммов». Ни диадем, ни царской звезды не заметила. От нее добивались выдачи списка драгоценностей. Тщилась доказать свою искренность, терзала память, извлекая из нее подробности тех страшных предотъездных дней: браунинг великой княжны Ольги в столе у мужа, коробочка с серебряными рублями – на последнем уроке передал царевич, просил закопать поглубже, а то монетки редкие.

В Орехово-Зуеве у Кобылинской остался сын-школьник, один-одинешенек...

Ее отпустили и – снова забрали. Панический страх матери за своего мальчика внушал чекистам некоторую надежду на приоткрытие тайны, ибо к тому времени из ее действительных держателей уже трудно было что-либо вытянуть. Константин Иванович Печекос лежал в больнице после попытки самоубийства. Его жена Анель Викентьевна покончила с собой, проглотив куски разломанной ложки.

На втором допросе Константин Иванович не скрыл, что дал полковнику и, значит, императору клятку хранить молчание. Что, кроме пакета, получил кинжалы и шпаги. Держал у себя, а когда брат, тоже богатый купец, собрался бежать в Польшу, они вдвоем замуровали все в Омске, в стене собственного дома Александра, на шестом этаже. Там и царское, и братнино. Через границу перевезти было нельзя.

Четыре дня следователи ломали стены в доме по Надежденской улице. На четвертый Печекос, присутствовавший при сем явно бесполезном занятии, улучив момент, прыгнул из чердачного окна. Переломан таз, разбит позвоночник, но остался жив.

По российскому обыкновению трагедию сопровождал фарс. Телеграммы из Омска в Свердловск от сотрудника ГПУ, сторожившего Печекоса в больнице: «По совету профессора приходится покупать ряд продуктов, а главное портфейн, который «знакомый» пьет вместо воды... Переживаю большую нужду». «Шлите денег выздоровление». «Тара (в) Бийске (у) дочерей» – это уже о розыске Анели Печекос.

Кобылинскую заставили написать письмо в больницу: «Константин Иванович, умоляю Вас отдать все, что Вам отдано... Подумайте о страдании всех людей, связанных с этими вещами». Печекос молчал. Кончилось тем, что выпустили с подпиской о невыезде. Следили за ним до конца 60-х годов: не сможет же бывший купец устоять перед соблазном баснословного богатства, как-нибудь выдаст себя.

Когда, где закончились его дни? Известно ли внукам-правнукам, чем заплатил дед за верность слову? Господи, что стоило нарушить слово – кто бы проведал! Ведь вернуть ценностей все равно было некому. Осталась бы в живых Анель, не искалечил бы жизнь дочерям...

Всех фигурантов постепенно освободили с той же подпиской, под надзор и слежку. В 1937–1938 годах, надо полагать, большинство «устранили». Само дело перед войной сдали в архив, поскольку представляло «оперативную ценность». Кладов, кроме Марфиного, так и не нашли.

Не исключаю, что семейные предания сохранили тайные места. Правда, среди тех, кто в самом деле мог их знать, многие были бездетны, другие – покинули Россию. Может быть, потомки эмигрантов осведомлены? Александр Печекос умер в Польше, сын его подался на заработки в Южную Америку. Может, они? Ведь только человек в другой стране, а то и на другом континенте решился бы доверить свой крест детям, не опасаясь за их жизнь.

В Алмазном фонде следов нет

Список изъятых ценностей просматривал директор Алмазного фонда Роскомдрагмета Виктор Васильевич Никитин и прежде всего усомнился в профессионализме оценщиков, в выставленных ими ценах, предположив гораздо более высокие. А каковы они сейчас? Засмеялся: прибавьте длинный ряд нулей. О местонахождении вещей и гадать не брался.

Реквизированные вещи свозились в Гохран. Там их сортировали по «счетам» – золото без драгоценностей, с драгоценностями, платина, серебро... Очень много золота переплавлялось, бриллианты отправляли на промышленные нужды. Плюс голод, индустриализация, содержание компартий, Коминтерна, прочие темные государственные дела. 1933 год – пик этой вакханалии. На Запад, на аукционы текла золотая река. Предложение превышало спрос, цены – в основном бросовые, но и дорогие вещи были недороги. Диадема, проданная за 240 фунтов стерлингов, стоила на аукционе в 1978 году 36 тысяч.

Никитин показал каталог перевезенных в 1914 году царской семьей в Москву, в Оружейную палату, коронационных регалий, украшений. Две трети даже этих музейных ценностей, числившихся по разряду «государственное достояние», были проданы правительством за границу.

Документы тех лет в Гохране давным-давно уничтожены. Список – примитивен, ничего не подсказывает. Без описания, без истории – страна, время, мастер – тобольских сокровищ теперь не узнать. Могли попасть в Эрмитаж, в Исторический музей. Полистайте их каталоги – полно обезличенных экспонатов. «Получено из Гохрана» – и вся биография. Растворились.

А в закрытых архивах растворено само дело об их поисках, представляющее тоже немалую ценность.

источник - Александр ПРОХОРОВ, главный редактор журнала «Затерянный мир» ("Совершенно секретно")

Сокровища нации оптом   В истории не найти другой пример столь масштабной и циничной распродажи. В Европе русский императорский двор славился своей богатейшей ювелирной коллекцией. Большевикам досталось внушительное наследство. Но значительную часть его они просто разбазарили. О том, как сортировали драгоценности и определяли судьбу сокровищ мирового значения, сохранились интересные свидетельства, которые находятся в РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории).   Гохран   Первую попытку продать драгоценности Романовых большевики предприняли в мае 1918 года. Тогда в Нью-Йорке на таможне задержали двух приезжих с драгоценностями (стоимостью в 350 тысяч рублей), принадлежавшими дочери Александра III Ольге. В следующем году в Москве состоялся учредительный конгресс III Коммунистического Интернационала. С этого времени агенты Коминтерна регулярно вывозили из Москвы золотые ювелирные изделия и драгоценные камни. У себя в странах они должны были их продать, а полученные деньги потратить на местные компартии и подпольную работу. Сначала контроль за агентами практически не осуществлялся, поэтому украдено было гораздо больше, нежели потрачено на подготовку мировой революции. Дабы пресечь "беспредел", в феврале 1920 года "для централизации, хранения и учета всех принадлежащих РСФСР ценностей, состоящих из золота, платины, серебра в слитках и изделий без них, бриллиантов, цветных драгоценных камней и жемчуга" был создан Гохран. Голод, начавшийся летом 1921 года, заставил большевиков искать средства на закупку хлеба. К тому же следовало расплатиться с Польшей. Согласно Рижскому мирному договору 1921 года Польше отходили западные земли Украины и Белоруссии, помимо этого большевики обязались в годичный срок выплатить Польше 30 миллионов золотых рублей. Тут и вспомнили о коронных драгоценностях, которые хранились в подвалах Оружейной палаты (они были вывезены сюда из столицы еще в начале Первой мировой войны, без описей, а в 1917 году к ним добавились драгоценности из "царских дворцов"). Коронные ценности было запрещено дарить, менять или продавать еще указом Петра I, изданным в 1719 году. В течение почти 200 лет царская сокровищница только пополнялась. Теперь указы самодержца никого не волновали. И Политбюро ЦК ВКП(б) наметило программу реализации так называемых "романовских" драгоценностей. Сначала большевики планировали лишь заложить сокровища, но в конечном итоге драгоценности решили распродавать за рубежом. Прежде чем заниматься сбытом, следовало рассортировать и оценить сокровища. А в Гохране специалистов не хватало. Еще в 1921 году обнаружили хищения, трех оценщиков расстреляли, многих посадили. Поэтому заместитель наркома финансов Краснощеков в Петрограде договорился с экспертами и ювелирами Фаберже, Францем, Котлером, Масеевым, Меховым, Уткиным, Боком. И те приступили к работе в Гохране. Начали с драгоценностей Романовых.   Ящики "бывшей царицы"   8 марта 1922 года в Оружейной Палате вскрыли ящики с имуществом "бывшей Царицы" (вдовствующей императрицы Марии Федоровны). Драгоценностями занимались две комиссии: первая в Оружейной палате разбирала сундуки и описывала вещи; вторая сортировала и оценивала их в Гохране. "В теплых шубах с поднятыми воротниками идем мы по промерзшим помещениям Оружейной палаты, – вспоминал позже член комиссии академик Ферсман. – Вносят ящики, их пять, среди них тяжелый железный сундук, перевязанный, с большими сургучными печатями. Все цело. Опытный слесарь легко, без ключа открывает незатейливый, очень плохой замок. Внутри - в спешке завернутые в папиросную бумагу драгоценности бывшего русского двора. Леденеющими от холода руками вынимаем мы один сверкающий самоцвет за другим. Нигде нет описей, не видно никакого порядка". Приглашенные на следующий день Котлер и Франц ("ювелиры серьезные", как отметит Троцкий) заявили, что "если бы нашелся покупатель, который бы смог покупать эти ценности, как вещи, то оценка в 458700000 зол. руб.". И это помимо коронационных сокровищ, те лежали в отдельных двух ящиках и оценивались "в 7 с лишним миллионов рублей". Причем осматривались драгоценности очень быстро, в течение полутора часов и без детального определения качества камней. На вопрос озабоченных сбытом большевиков, сколько примерно будут стоить самоцветы, если их продавать как отдельный товар (опасались скандала в Европе, который мог возникнуть в связи с распродажей коронных драгоценностей) эксперты назвали сумму в 162 миллиона 625 тысяч золотых рублей. Члены комиссии пришли в радостное изумление. Изумляться было чему. Поистине прекрасные драгоценности принадлежали дому Романовых... К примеру, колье бриллиантовое с сапфиром стоило 3 миллиона рублей, бриллиантовые подвески 5 миллионов. Суммы впечатляют. Особенно если учесть, сколько эти сокровища стоят сейчас. Так, пасхальное яйцо "Ландыши", которое в 1898 году Николай II подарил супруге, стоило 6700 рублей. А в 2003 году на аукционе "Сотби" его собирались выставить за 10-12 миллионов долларов. В результате такого оптимистичной оценки сокровища быстренько (заметим, опять без составления описей) перевезли из Оружейной палаты в здание Гохрана в Настасьевский переулок. В ящиках из дворца Марии Федоровны, помимо драгоценностей вдовствующей императрицы, хранились редкостные произведения ювелирного искусства. Лишь отдельные вещи позже попали в советские музеи, а остальные по дешевке распродали иностранцам…   Полякам – лучшие бриллианты К середине мая в Гохране сортировка и оценка драгоценностей короны, императриц Марии Федоровны и Александры Федоровны была завершена. Вещи "бывшего Романовского дома" разделили на три категории, учитывая в первую очередь ценность камней и их подбор, художественность работы и историческое значение изделия. В первую категорию – неприкосновенный фонд – вошли 366 предметов, оцененные в 654 935 000 рублей, из них украшенные отборными бриллиантами и жемчугом коронационные регалии стоили 375 миллионов. Как докладывал Льву Троцкому заместитель особоуполномоченного СНК (Совет Народных Комиссаров) по учету и сосредоточению ценностей республики Георгий Базилевич, "при залоге этих вещей за границей гарантировано получение 300.000.000 рублей". Изделия второй категории, имевшие историческую и художественную ценность, оценили в 7 382 200 рублей; третьей категории ("не имеющие особого значения) - в 285 524 рубля. По окончании работы заместитель председателя Совнаркома и Совета Труда и Обороны Алексей Рыков поинтересовался у Фаберже и Ферсмана, можно ли реализовать коронационные ценности на заграничном рынке. Те ответили: возможно, хотя торопиться не следует. Но большевики торопились. В 1922 году в Лондоне и Амстердаме изумруды из Гохрана продали под видом добытых на Урале. Через год в Амстердам привезли гохрановский жемчуг и бриллианты. И в дальнейшем большевики продолжали спокойно распродавать бриллианты и жемчуга из Гохрана, но уже в Париже. Что же касается долга полякам, то и его погашать решили драгоценностями. Базилевич направил Троцкому докладную записку с грифом "Совершенно секретно", где представлял краткую спецификацию оценок ценностей бывшего "Романовского дома и ценностей, переданных Польше по Рижскому договору": "При подготовке ценностей для сдачи Польше были отобраны наилучшие бриллианты, жемчуг и цветные камни в запас. Эти ценности по своему качеству являются самым ходовым товаром. Помимо камней Гохраном отобраны для реализации изделия и золота: цепочки, кольца, портсигары, сумки и пр. на сумму 2.728.589 руб...".   Вывоз оптом   Апогеем работы экспертов Гохрана стало появление в 1925–1926 годах четырех выпусков иллюстрированного каталога "Алмазный фонд СССР". Издание было переведено на английский, французский и немецкий языки, с целью привлечения покупателей и распространялось в Европе. В итоге не заставил себя ждать "ценитель искусства" Норманн Вейс. Он купил вещи из Алмазного фонда оптом, на вес – всего - 9,644 килограмма. Шедевры русского ювелирного искусства обошлись ему в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов! В 1927 году оборотистый купец провел в Лондоне аукцион "Драгоценности государства Российского". С него "уплыли" брачная императорская корона, диадема из колосьев, драгоценности императрицы Екатерины II. Пока в Лондоне продавали коронные драгоценности, заведующий Оружейной палатой Дмитрий Иванов (он также участвовал в каталогизации драгоценностей Романовых в 1922 году) умолял чиновников вернуть из Гохрана предметы музейного значения. Тщетно. В начале 1930 года стало известно о предстоящих изъятиях из музеев вещей для продажи за границей, а Иванов не выдержал - покончил жизнь самоубийством. Показателен пример: когда в феврале 1933 года Оружейная палата была передана в подчинение комендатуре Кремля, отсюда "на основании словесного распоряжения" коменданта Петерсона были выданы три пасхальных яйца Фаберже. В 1932 году царские сокровища можно было купить в американских универмагах Арманда Хаммера. Позже он открыл антикварный магазин, в котором продавались пасхальные яйца, принадлежавшие императрицам, иконы в ювелирных окладах Николая II и Александры Федоровны, портсигар Фаберже, сделанный по заказу Марии Федоровны, ее записную книжку с монограммой и короной. Из 773 предметов Алмазного фонда в 1920–1930-е годы было продано 569. Вряд ли можно найти в истории пример столь стремительной и масштабной распродажи драгоценностей.     источник- www.fine-minerals.ru/articles/sokrnazi/       В августе 1917 года по распоряжению Временного правительства был отправлен в изгнание Николай Второй. Местом ссылки для свергнутого царя и его семьи был назначен сибирский город Тобольск. С собой Романовы взяли практически все фамильные драгоценности, которые, по ряду свидетельств, были упакованы в несколько сундуков. После гибели царской семьи в Екатеринбурге в июле 1918 года оказалось, что от огромной коллекции фамильных украшений почти ничего не осталось. Лишь бриллианты, зашитые в одежды великих княжон и царицы и несколько десятков небольших золотых вещей. Куда же исчезла большая часть царских сокровищ? Ответу на этот вопрос и посвящено данное расследование «Искателей», которые проследили путь семьи Романовых от Царского села до Урала, а также изучили обстоятельства их жизни в Сибири. В результате был сделан вывод о том, что исчезновение драгоценностей – это сознательная попытка спасти их от пришедших к власти большевиков. Выяснилось, что большая часть фамильной коллекции не найдена до сих пор. Распутав несколько сложных исторических узлов, «Искатели» определили место, где именно пропавшие ценности могут находиться. И начинают свой самостоятельный поиск.     Секретные истории. Охота за царским золотом