Больше всего я сейчас жалею о том, что увлекшись поисками архивных документов, поздно начал записывать воспоминания живых участников событий, которые и были этой историей. А у нас, на Урале, жили и живут интереснейшие люди. Об одном из них, Абраме Константиновиче Кикоине , мне бы и хотелось рассказать. Когда я впервые увидел его , то не обратил особого внимания. Пожилой человек, в потертом костюме, высокий, сутулый... Внимательно слушает, не перебивая. Вот это-то меня больше всего и удивило потому, что этот человек спокойно выслушивал даже тот бред, который мы несли. А ведь он был не только выдающимся физиком и автором учебников, он был и историком, знатоком Торы. Это , наверное , и есть интеллигентность, качество, которого многим из нас не хватает. Это был 1993 год. В Свердловске уже вовсю развернуло свою работу Общество еврейской культуры, непременным участником которого был Абрам Константинович. Узнав, что я занимаюсь поисками документов, касающихся истории пребывания евреев на Урале, он рассказал много интересного. Но меня интересовал сам Кикоин. Кончилось все тем, что я напросился к нему в гости.

Я всегда с удовольствием прихожу в подобные дома. Большой старинный стол перед окном. Стеллажи с книгами. На стене– альпеншток, несколько фотографий. На одной из них– сам хозяин в альпинистском снаряжении.

--"Где это Вы?"-спрашиваю Абрама Константиновича.

-"1942 год. Готовил горных стрелков. Я же был альпинистом".

-"Вы и этим занимались?"

-"Чем я только не занимался во время войны. Что же касается твоей темы, то по евреям Урала я не специалист. Только то, что я сам еврей, брат мой был тоже евреем и жил на Урале. А что касается истории, ты ведь знаешь о "черте оседлости", евреи не могли здесь жить, но Александр 1, для того, чтобы помочь появлению на востоке России ремесла и торговли (этого всего раньше не было ни в Сибири, ни на Урале), насильственно направлял сюда многих евреев, особенно тех, которые могли научить местных жителей ремеслу и торговле, чтобы способствовать здесь их развитию. В Сибири и на Урале к этому времени(середина 18 века),были развиты только рудники и сельское хозяйство. Евреи ехали , по-видимому, из Литвы, Польши, Украины.

В последнее время много пишут о Богдане Хмельницком, но не пишут подробно, к кому он хотел присоединиться: к Польше, к туркам, к Крымскому хану или к России. А его сын-Юрий Богданович, выбрал Польшу. В 1660 году он подписал с Польшей Слободищенский трактат, разорвав тем самым союз с Россией, которого добивался его отец в 1654 году на Переяславской Раде.

Именно Хмельницкий учинял зверские расправы над евреями и в Польше, и на Украине. Евреи, когда произносят имя Богдана Хмельницкого, добавляют:"-Да сотрется память о нем". Впрочем, он был иезуитом, страшный был человек. А у нас его считали патриотом. Даже был учрежден в 1943 году орден Б. Хмельницкого.

- Там я только родился. В местечке Жагары Шавельского уезда Ковенской губернии. А родители наши жили в Пскове, древнем русском городе на границе с Эстонией.

Там поставлен бюст моему брату-Исааку Константиновичу, он дважды герой Социалистического труда. Сам я родился в 1914 году, а брат в 1908 году, он на шесть лет старше меня.

Отец -Константин  (Kушель) Исаакович , у нас был учителем математики, но кроме того , был еще и знатоком Талмуда. Он имел право на раввинат. В совершенстве знал русский, иврит, латинский, греческий, французский, немецкий языки. Мать- Буня Израилевна, окончила прогимназию, хорошо знала латинский и немецкий языки. Она была дочерью раввина. Я поэтому внук раввина и сын 3нaтокa Талмуда, который имел право быть раввином.

Брата и меня, как полагается у евреев, начали с пяти лет учить грамоте, читать еврейские тексты, даже не понимая их, молитвы в основном. Что касается брата, то читать он начал в три года. Родители всячески его экзаменовали. А меня, через несколько недель после того, как выучился читать, посадили за Библию. Читать меня учила мать, а Библии меня учил сначала отец, а потом брат. В школу послать не могли, не во что было обуть и одеть., не смотря на то, что отец работал. А писать меня брат учил так. Лист бумаги

 исписывал буквами черным карандашом, а я должен был обводить их чернилами. Затем от букв он переходил к словам и фразам. Одну из первых я запомнил. Она была такая-"Научи язык свой говорить: я ничего не знаю". Я старательно обводил буквы и так научился писать. Так что и еврейский язык и еврейскую грамоту знаю с детства.

–И не забылось?

- Нет, не забылось. Я сам был этому удивлен, потому, что лет сорок просто и текста не видал ни одного и не молился. Словом, забыл об этом, так скажем, ассимилированный еврей стал. Что же касается домашнего образования, то у отца было 30 томов книг "Гимназия на дому". В этих книгах все предметы изложены полностью, от начала до конца. Отец меня заставил все эти 30 томов выучить, в том числе и входящий в это издание "Закон божий". Библию к этому времени я уже знал, но не знал Евангелие. Отец также рекомендовал мне выучить и Евангелие, хотя оно было написано на церковно-славянским языке. Среди предметов также был и латинский язык. Отец сказал, если есть, то и латинский учи, только от греческого он меня освободил. А латинский, по-моему, знать надо. Хотя считается, что я закончил советскую школу, но одновременно я получил гимназическое образование.

В 1922 году, когда наша семья переехала в Псков, я закончил школу. Потом, в 1930 году, поступил в Ленинградский Политехнический институт. Брат учился в том же ВУЗе. Заканчивали мы один факультет. -Почему именно физика?

-Брат интересовался физикой еще в школе, даже был заведующим физическим кабинетом. А я хотел быть историком. Это мое хобби-русская история и всеобщая история.

- Вы не обращали внимание на то, что русскую историю, литературу, язык , евреи знают лучше и интересуются ими больше, чем русские?

- Да, согласен. Много хороших специалистов-евреев в этих областях. У меня был такой случай. Как-то в УрГУ (Уральский Государственный Университет) на кафедре физики зашел разговор о русских царях, кто и когда правил (с Петра 1 до  Николая 2) и даже специально были записаны с моих слов даты начала и конца их царствования. Впоследствии сверили и оказалось, что все соответствовало. Но не это главное, дело в том, что я хотел быть историком.

Когда я приехал в Ленинград из Пскова, брат уже был там. Я пошел в университет с желанием поступить на исторический, но узнал, что такого факультета нет. Понимаете, до 1934 года факультетов истории в высших учебных заведениях не было, а в школах история была вовсе отменена, преподавалось обществоведение, которое без истории понять нельзя

- Насколько мне известно, Абрам Константинович, Вы и учебники писали?

- Первому изданию учебника физики за 10 класс уже 23 года. Эти книги еще были участниками конкурса 1987 года на лучший учебник. И они победили в этом конкурсе, поэтому этот учебник, под редакцией моего брата и меня, издается до сих пор. Я специально оставил имя брата, чтобы подольше сохранить память о нем. Этот
учебник написан нами за 3 года, а работа над его дополнениями в новых изданиях продолжается уже около 25 лет.

- Итак, вы поступаете в Ленинградский политехнический....

- Да, и закончил его в 1936 году, после чего был направлен в Харьков, в Украинский физико-технический институт (ФТИ), теперь он называется физико-технический институт Академии наук Украины. Там я был аспирантом у профессора Шубникова, который в 1937 году был арестован и я его больше не видел. Я у него проучился всего один год. После его ареста я сам заканчивал аспирантуру, защищал
диссертацию в 1939 году и так получилось, что научного руководителя, т. е. "школы" у меня не было.

- Его арест на Вашу судьбу не повлиял?

- Нет. Над работой и защитой диссертации в большой степени нет. Как это не повлияло, я сам удивляюсь, но дело в том, что в Харькове в то время работал Ландау, он был лучшим другом Шубникова. В те годы Ландау был заведующим кафедрой физики Харьковского университета. Он был еще молод, ему было только 28 лет, а я заведующим кафедрой стал только в 32 года.

И вот, когда Ландау понадобился ассистент, а он был теоретиком, а для практики в лаборатории надо было иметь экспериментаторов, он посоветовался с Шубниковым и тот рекомендовал меня. Так я стал ассистентом Ландау. Это был 1936 год. В этот год Ландау уволили.

- И с какой формулировкой?

- Точно не помню, но что-то вроде как за профессиональную  непригодность.

- Говорят, он был человек со странностями?

- Гениальный человек, а все гении– странные. Так вот, когда Ландау уволили, мы– все его сотрудники, ассистенты и я, в том числе, подали в отставку.

- Это не было опасно ?

- А мы об этом даже и не думали. Может быть молоды были. Подал в отставку и Шубников, который заведовал кафедрой физики твердого тела в том же университете.

 - Ландау уже был известен в то время?

  - Да, конечно. Ландау в то время занимался физикой квантовой механики, был основателем теории этой физики,. Впоследствии он был лучшим теоретиком если не всего мира, то во всяком случае, в России. Можно сказать только одно– он лауреат Нобелевской премии. Этого уже по-моему достаточно, причем за работу с 1941 года.
Когда мы объяснили Наркому, как все это было, тогда нас Затонский спросил, годится ли Ландау в качестве заведующего кафедрой общей физики? Мы все, я и его ученики заявили:- нет, он теоретик и должен быть заведующим кафедрой теоретической физики. "–Вот и я так думаю"- сказал Затонский. Потом он спросил, кого бы мы хотели иметь зав. кафедрой общей физики и предложил нам две кандидатуры- Жериховского и Синельникова. Жериховского мы все знали как старого зубра- консерватора, а Синельникова- как сотрудника ФТИ, хорошего физика. Мы все хором ответили:- Синельников.

Уезжали мы из Киева с мыслью, что вернемся в Харьков, Синельникова назначат зав.кафедрой общей физики и мы вернемся к нему. Все станет на свои места. Приезжаем мы и узнаем, что назначен Жериховский. А он был замечателен только тем, что написал учебник физики на украинском языке, который читать никто не мог, потому, т.к. украинского никто не знал, тем более физических терминов на украинском языке нет. Так он придумал их сам. Вот , например, я помню напряжение на полюсах у него было так–" Hапруга на затычках". Это ли дело. Для наших ушей это звучало дико. Но был назначен зав.кафедрой именно он. После этого назначения все мои товарищи и я, подававшие заявления, получили выписку из приказа :-"Уволены за участие в антисоветской забастовке". Мы уже тогда понимали- это "желтый паспорт", что с этим жить никак уже нельзя. Но приехала в Харьков комиссия ВАКa (Высшая Аттестационная Комиссия) из Москвы для обследования университета. А у одного нашего "забастовщика"- Aхиейзера, в комиссии оказался кто-то знакомый. Aхиейзер поговорил с комиссией и впоследствии мы получили другую выписку. -"Во изменение приказа номер.... Уволить нас по собственному желанию. Это была уже более нейтральная формулировка.

После всего этого я вернулся в ФТИ, в лабораторию к Шубникову., где продолжил работу над своей диссертацией, которую вовремя закончил.

В конце 1939 года я закончил аспирантуру, как раз в это время началась финская война, а я был лыжником. Для финского фронта нужны были лыжники, их искали везде, даже в Харькове. Когда я узнал , что идет такой набор, то подал заявление пойти добровольцем. Я уже получил приказ, но перед этим нас вызвали в военную комиссию и там меня спросили, кто я такой. Ответил, что я- аспирант, заканчиваю работу над диссертацией. В комиссии меня начали отговаривать идти на войну, мотивируя тем, что за годы учебы в институте и аспирантуре государство потратило на меня большое количество денег... И меня на фронт не пустили, вычеркнули из списков. Хотя мне уже выдали белый халат, лыжи, нож для добивания финских раненых, и по тем временам редкость- автомат ППШ. Я и в 1941 году тоже подавал заявление добровольцем, но я тогда был кандидат наук и был переведен в запас второй очереди (бронь).

Так, как я на фронт не попал, то продолжал работать в лаборатории ФТИ. Работая в лаборатории в начале войны я предложил новое взрывчатое вещество, которое можно сделать перед самым применением (на месте).Имeть надо два составных вещества: жидкий кислород, опилки, вату и т.д.(т.е. вещества, которые содержат углерод). Их надо смочить жидким кислородом и при ударе это становится страшным взрывчатым веществом. Я даже получил ответ из Москвы, что мое предложение рассматривается

С начала войны Харьковский тракторный завод начал выпускать танки. И вот как раз в то время, при производстве танков, перепутали марки стали. Химического анализа уже не было, потому что заводы, которые делали химическую посуду для анализа, были захвачены немцами, а танки тем временем разваливались. Приехал на завод Буденный, ругался матом, и к нам в институт обратились с просьбой найти какой-нибудь способ анализа. Мы предложили спектральный анализ. Он был известен физикам, но не применялся в промышленности. У нас были спектральные приборы, хотя это была не моя специальность, ( я специализировался по физике низких температур) но мы быстро освоили спектральный анализ, проверили марки стали, и больше путаницы не было. Прибор, который качественно определяет сталь, мы сделали еще и количественно определяющим. Еще у меня в то время была очень интересная идея, как остановить немецкие танки без повреждения. У немцев к началу войны были хорошие танки, а у нас к тому времени их было мало Можно было использовать их танки, останавливая и захватывая их без повреждений. Танки останавливали тогда с помощью горючей смеси (в бутылках Молотова). А у меня возникла такая идея, что можно остановить танки, просто останавливая их моторы. Для этого нужно было вокруг танка устроить облако из углекислоты. Когда танк оказывается в этом облаке, кислорода нет, -двигатель глохнет, делай с ним что хочешь. Я, с моим товарищем Алексеевским , сообщили об этом в штаб и получили "добро" на опыт. Мы взяли баллоны с углекислотой и поехали на полигон опробовать. И знаете, получилось, только хорошо срабатывало это в низинах, где происходил застой воздуха, а если подует ветер, то облако быстро улетучивалось.

В конце ноября 1941 г был сдан Харьков, я был последним из уехавших.

- А где, в это время, были родители?

- У меня тогда оставалась только мать, она была в Пскове, я не успел ее вывезти. Она там погибла. Ни я, ни брат, не смогли ей помочь. Брат был в Свердловске с 1936 года.

- Вас с братом было только двое?

- Нет, было еще три сестры. Одна живет сейчас в Одессе, всегда мне мацу присылала на Песах.

- Вы соблюдаете праздники?

- Да, Песах обязательно и Ссудный день. Когда я собирался на финский фронт, я был у отца в Пскове. Он сказал мне тогда, если у тебя будет возможность, в Ссудный день нужно быть в синагоге. В Свердловске это невозможно...

Да, но раньше, в 70-e, 80-e годы в Ссудный день выезжал в Москву. И на Песах выезжал, потому что в этот день в Москву съезжались сестры из Ярославля и Одессы. И брат приезжал. Он тоже старался соблюдать эти праздники. Я был верующим, пока жил у родителей, потом стал обыкновенным советским евреем. Вспомнил про все это только в 1949 году, когда приехал к брату в Москву. Приезжаю, -брата дома нет. Сижу, кручу приемник. И слышу, язык вроде бы знакомый, и даже какие-то слова понятны. А потом передают, что это был "Голос Израиля". В это время Израиль только создавался, потом начал воевать. Во всех советских газетах писали, что еврейские войска воюют и успешно. Это было для меня ново, необычно и вот , наверное, с этого момента у меня снова возник интерес к этому делу. Я начал добывать еврейские книжки, у родственников в Москве еще кое-что сохранилось. Читал эти книги и так восстановил знание языка. Оказалось, что я его еще не забыл. Был период, когда я 12 лет не видел ни одной еврейской книги и не говорил ни с кем ни на идише, ни на иврите.

А вообще, мне интересно читать на древнееврейском языке. Идиш– это ведь смесь немецкого и иврита, т.е. "жаргон"- я его не любил никогда. А иврит сейчас, уже новый язык. Он очень отличается во многом от древнееврейского, на котором я читал Библию. В иврите сейчас большое количество новых слов. Этот мертвый язык просто ожил. Это, я считаю , одно из чудес 20 века. Уникальный случай. Это евреи, единственный из античных народов, сохранили до сих пор свое название, язык, культуру.

После эвакуации я приехал в Уфу, потому что туда был эвакуирован наш институт. Когда приехал в Уфу, выяснилось, что  институт на самом деле эвакуирован в Алма-Ату. Приехав туда я встал на военный учет , а т.к. я уже был кандидат наук, да еще родом из Литвы (а литовцам не доверяли), на фронт меня не взяли, а послали готовить горных стрелков для армии -я ведь занимался альпинизмом. Это был конец 1942 года, а осенью 1943 я получил приказ от Государственного Комитета Обороны выехать в Москву. Зачем, не знал. Приехал в Москву, на вокзале встретил мой товарищ , он меня и свел с Курчатовым. Курчатов спросил, хочу ли я ехать к Исааку (брату) в Свердловск. Я сказал, что конечно хочу . Он ответил, что можешь ехать, но чем я там буду заниматься, не сказал.

- А как ваш брат оказался в Свердловске?

- Здесь такая история. После окончания института брат оставался в Ленинграде в институте у Иоффе. Еще на третьем курсе появилась его первая научная работа. Потом он специализировался по физике твердого тела. Когда Исаак Константинович окончил институт в 1930 году, Иоффе отправил его в Германию. Он провел там 2 месяца (в Германии и Голландии). 3a 2 месяца много не сделаешь, но он проехал по хорошим лабораториям, побывал на фирме "FiIIips". Он оттуда, конечно, многое извлек в плане культуры труда. Потом стал заведующим лабораторией в институте Иоффе.

В 1932 году Иоффе задумал создать такие институты  (ФТИ) в Харькове и Свердловске, вот так я оказался в Харькове. а брат мой на Урале. Он приехал в Свердловск в 1936г. и стал зав. лабораторией при Уральском физико-техническом институте. Потом на его базе появился  УФАН (Уральский филиал Академии наук), потом Уральский научный центр, а теперь– Уральские отделение Академии наук. Так что можно точно указать дату рождения физики на Урале– 1932 год. В то время брат был единственным доктором наук в Свердловске. Он защитил докторскую диссертацию в Ленинграде, когда ему было 35 лет.

В 1940 году возникла такая задача. На Урале строились алюминиевые заводы- Cоликамский и Каменск-Уральский. При добыче алюминия необходимо измерять сильные токи, чтобы следить за технологическим процессом, причем токи там- десятки тысяч ампер. Приборы для измерения были, но не наши, немецкие, очень объемные и неудобные. Возникла проблема создания своих приборов. И брат этим делом занялся. А когда началась война и на Урал было эвакуировано множество заводов, проблема создания приборов стала еще более острой. Надо было делать приборы для измерения больших токов. И брат додумался измерять токи по создаваемому магнитному полю. И в 1941 г такой прибор был создан. Заводы начали работу, а в 1942 г Исаак Константинович получил свою первую награду- Сталинскую премию. О полученной премии писали в газетах, только не писали– за что.

Позднее встала задача создания противотанковых магнитных мин . Магнитные мины- это не новость, но нужно было, чтобы она реагировала на небольшое количество железа, т.е. чтобы магнитная стрелка, при помощи которой срабатывает взрывное устройство, была более чувствительна. Брат изобрел такую стрелку. Как потом выяснилось, она реагировала не только на все типы танков, но даже и на грузовики, где железа в несколько раз меньше, чем у танка. За это он получил орден" Красной звезды", боевой орден. Впоследствии эти мины были поставлены в Москве на серийное производство.

В начале 1943 г в Свердловск приехал И. Курчатов. Выяснилось, что в конце декабря 1942 г правительством было принято решение "О развертывании работ по урановой проблеме", т.е. о создании ядерного оружия. В то время поступили агентурные сведения, что американцы занимаются изготовлением бомбы и у них уже есть реактор. Тогда Сталин вызвал Иоффе, это был единственный физик, фамилию которого знали в верхах. Иоффе им объяснил, на какой основе такая бомба может работать и что научные открытия ее были сделаны еще в 1939 г. Ему предложили возглавить это дело, но Иоффе сослался на возраст и предложил И. Kyрчатова, которого считал хорошим физиком и организатором.

Все это деле по созданию атомной бомбы должен был курировать Берия. Курчатов начал собирать людей. Помимо того, что он организовал людей в Москве, он приехал в Свердловск., переговорил с братом по этому вопросу и они решили работать вместе. И я к тому времени тоже был вызван . Курчатов и Исаак Константинович понимали, что это очень трудное дело, но правительство обещало полную у Курчатов получил право вызывать любого физика из любого места, даже с передовой.

 Сама же программа создания ядерного оружия делится на три части:

1. Нужно было выяснить чисто ядерно-физические вещи . При каких условиях может взорваться уран-235 , один из изотопов урана. Нужно было сделать исследования по ядерной физике. Тут специалистом был Курчатов.

2. Во-вторых: - нужно иметь этот уран-235. Для исследования уран можно добыть, это миллионные доли грамма, а для бомбы нужны килограммы. Уран был, но не было урана-235, а тот, который добывался , шел в красители. Урановые руды, содержат урана -235 всего 0,7%, а 99,3%-это уран -238, который был нам не нужен и даже вреден. Появилась задача разделения изотопов урана.

3. Третья задача:- из урана-235 сделать бомбу. Это тоже не так просто–сконструировать бомбу

Третья задача была поручена Ю.Б. Харитону. Вот такие три задачи, но они все вместе упираются в наличие урана-235. Мы имели задачу, но времени для ее решения было мало, надо было спешить. А в то время не было ни одного действующего института, кроме Свердловского. Киевский и Харьковский оказались на оккупированной территории, Московский и Ленинградский были эвакуированы, но физические     лаборатории еще не действовали. Оставался только Свердловский институт физики металлов. Лаборатория находилась на ул. С.Ковалевской, не в новом здании, а в старом. Вот там мы и стали работать над разделением изотопов. Как разделять изотопы, все знали . Из существующих трех способов мы выбрали один:- разделение с помощью центрифуги, а значительно позже, в Москве, третьим способом (электромагнитным) занимался академик Арценович. Вторым способом -эффузией, занимались тоже в Москве, уже после нас,  когда выяснилось, что наш способ не годится.

Работали мы в подвале, в  закрытом для всех посторонних помещении. Был у нас тогда такой цилиндр, который вращался со скоростью  12.000 оборотов в минуту, что было на пределе его возможностей. Он мог в любую минуту разлететься на мелкие куски , но о  технике безопасности никто не думал. Не буду утомлять техническими подробностями, скажу лишь одно. После многочисленных , но практически безрезультатных опытов , сделали новые расчеты и выяснили, - чтобы добиться результатов, скорость вращения центрифуги должна быть около 300.000 оборотов в минуту, а не 12.000 как у нас. Для нас тогда это было технически неосуществимо. И мы отказались от этого способа.

В 1945 году кончилась война и 8 мая мой брат в форме полковника и его сотрудник в форме подполковника были уже в Германии. Объехали все физические институты, добыли при этом массу самых секретных документов. Все это они привезли в Москву. Туда же было доставлено и оборудование германских физических институтов. Мне предложили перевести эти документы с немецкого на русский. Когда я начал читать, то увидел, что немцы тоже прошли в опытах через центрифугу. Все через это прошли.

-Как вы считаете, Розенберги помогали?

Да. сильно помогали, передали документы, но особенно помог Фукс. Это был наш шпион, он жил в то время в ГДР. Ценнейшая информация была от него.

-В какой обстановке вы работали, сильная была охрана?

Нет, охраны у нас не было, была просто надпись-"Входить нельзя". Институт знал, что мы чем-то занимаемся, но чем– никто не знал. Работало нас пять человек с братом. Питались в обыкновенной столовой, но было еще дополнительное питание-раз в неделю несколько яиц, бутерброды. Но были в то время и лимитные магазины, там мы иногда отоваривались.

-Из тех кто работал с вами в годы войны, никого не трогали?

-Нет, мы имели особые привилегии. Мы пока были нужные люди.

- Ну а особой "опеки" не чувствовалось?

- Как не чувствовалось! Чувствовалось, конечно... Я думаю, что Курчатов умер преждевременно из-за таких стрессов. Почти каждый месяц надо было отчитываться перед Берией о проделанной работе. А за месяц можно ничего не сделать. А он постоянно спрашивал: -Вам что-нибудь мешает? Курчатов же не мог сказать, что нам что-либо мешает. Нам были созданы все условия. Курчатов имел право звонить любому министру, минуя секретаря. Один год было даже так, что весь свинец, вся медная проволока отдавалась для проведения этой работы, хотя шла война. Все, что было нужно, все давали. Стране нужна была бомба во что бы то ни стало. 3a 4 года сделали.

Однажды, в октябре 1945г (я в это время работал в Москве) меня вместе с братом вызвали к Завенягину, он был заместителем министра внутренних дел (зам. Берии) и к Ванникову (министр вооружений). Они вдвоем опекали это дело. Я впервые попал в кабинет, где было два генерал-лейтенанта. Мне они сообщили, что на меня поступили материалы из Харькова и Свердловска. Из Харькова то, что по антисоветской забастовке, тем более, что мой руководитель Шубников был в августе 1945 г расстрелян. А я был последний аспирант врага народа, который благоволил ко мне, это тоже было немаловажно. К тому же еще был донос из Свердловска. Я понимал, кто это сделал и зачем. Короче говоря, от этого дела я был отстранен. Вот тут-то я впервые испытал чувство страха. Я боялся своими словами как-то повредить брату. Дело в том, что сам доносчик имел ввиду не меня, он хотел брата подвести. Смысл- зависть. Это был бывший сотрудник брата и даже его лучший друг. Они были вместе в Ленинграде, а потом приехали в Свердловск. Он еще жив и поэтому фамилию не хочу называть. Но брат не взял его в Москву, что и послужило причиной озлобления

Секретные физики Исаак Кикоин

-Исаак Константинович не пытался вам помочь?

Нет, да я бы и сам не пошел на это. Для меня было в то время главным- брату не повредить. Я вернулся в Свердловск и на это моя карьера была закончена. И с бомбой и вообще вся другая карьера. Bo-первых, у меня уже нее было того энтузиазма, к тому же я понимал, что все, что бы я ни сделал, будет ликвидировано или запрещена и что нет никакой надежности. Поэтому я работал, что мог я делал. Работал в той же лаборатории. Потом стал заведующим кафедрой физики в УПИ (Уральский политехнический институт) . Затем стал заведующим лаборатории физики металлов, так что карьера вроде шла, но это только карьера, а серьезного дела я сделать не мог. У меня не было стимула. Потому что я понимал, что один донос мог все это кончить. Я работал, печатались статьи, потом вот с братом книги начали писать. Писал-то я в основном, потому что брат был очень занят. Он был заместителем директора Kурчатовского института атомной энергии и был научным руководителем всей области промышленности по разделению изотопов. Эта промышленность должна была уже получать уран -235 обогащенный для реакторов, для атомных электростанций. А для бомб нужен был ypaн-238 и реакторы, которые из этого урана получают плутоний. Бомбы сейчас делают не из урана а из плутония, потому что урана мало. Как видите, то что раньше было отходом, сейчас стало сырьем для бомбы и топливом. В Верх-Hейвинске и Красноярске были построены заводы по разделению изотопов. Там были центрифуги на особых подшипниках со скоростью в 300.000 оборотов в минуту. Эти заводы давали ypан-235, обогащенный до любой степени, притом дешевый, дешевле американского, из-за более высокой технологии и техники.

А конструирование бомбы, это как вы понимаете, дело тоже серьезное, этим занимался целый институт в Арзамасе под руководством Ю.Б. Харитона, и занимается до сих пор.

- После вашего отстранения вы были в курсе хода работ?

--Нет, конечно, я был не в курсе. Мне даже брат ничего не рассказывал. Только потом, по истечении времени, брат иногда что-нибудь говорил. Разделение изотопов стало его работой на 40 лет до 1984гoдa. Исаак Константинович получил 2 Сталинских, 3 Государственных и одну Ленинскую премии. Ленинскую премию он получил за разработку техники слежения со спутников за американскими взрывами. Взрывы проводят на Тихом океане, а наши станции слежения контролируют их на Дальнем Востоке, в Африке и т.д. Это было в 1959 г. Одну из Сталинских премий он получил за взрыв бомбы в 1949 г, а награда нашла его в 1951г, потому что сначала он был исключен из списка награжденных из-за того, что еврей, но Курчатов заявил, что тоже не сможет принять эту премию без Кикоена. Половина-то дела была сделана им.

- А много евреев участвовало в атомном проекте?

- Много. Зельдович, например, который в теории сделал даже больше чем Ю.Б. Харитон.

В этой области для евреев ограничений не делали, потому что нужно было в этом деле все национальные вопросы отбросить в сторону. Ну а потом, когда дело было сделано, что там стесняться, награду можно было и попридержать.

- Исаак Константинович никогда не сожалел, что занимался разработкой атомной бомбы?

- Нет, никогда. Он взялся за это дело с большой охотой. Кроме того он занимался и чистой физикой., проблемами термоядерной энергии, но потом это оставил, т.к. понял, что при жизни это сделать не успеет. Он считал, что не следует начинать работу, которую не можешь закончить при жизни, поэтому передал ее более молодым ученым.

Я не понимаю людей, которые призывают отказаться от атомной энергии. Ведь настоящей полноценной замены пока что нет. Нефть и газ– это невосполнимые ресурсы, к тому же загрязняют атмосферу.

Бояться атомных реакторов не нужно, надо только повысить их безопасность. Все беды происходят из-за халатности. Посмотрите, ведь Франция, по большому счету, напичкана АЭС, она этим живет. Но они приняли все меры предосторожности и безопасности. Мы производим атомной энергии 10%, а они 70%. Маленькая страна живет этим и хорошо себя чувствует. У нас же, построили АЭС, ток пошел и все. А о том, что надо продолжать работу над усовершенствованием - над этим никто не думает. В этом наша беда. Нужно делать станции более безопасными, а не бояться их. Необходимо продолжать атомные испытания, потому что нужны люди, которые умеют это делать. Нельзя терять умение. Делать взрывы хотя бы раз в 10 лет, а то вдруг понадобится.

Ладно, Семипалатинск закрыли. Там люди, но ведь есть Новая земля, там одни медведи. Американцы ведь взрывают у себя прямо в Техасе. А у нас или "Да" или все под корень. Одно не могу понять, как можно терять опыт, как можно терять то, что уже получено? Но у нас все решают люди, подобные нашим депутатам. Ведь на них страшно смотреть и слушать. У каждого должно быть свое назначение, каждый должен заниматься тем, что он хорошо знает и умет, а не наоборот...