Это действительно уникальная история. Удивительная, похожая на сказку. История Золушки, наяву сбывшаяся в России: от крепостной крестьянки до графини.

Прасковья Ковалева Жемчугова, графиня Шереметьева. Чья судьба еще может похвастаться в XVIII веке такими виражами?

Учебники истории советского времени когда-то  красочно описывали несчастную судьбу этой бедной крепостной актрисы, делая  её символом страдальческой участи художника на Руси, забывая, что Параша Жемчугова имела в своей жизни все — любимое дело, в котором была вознесена на пьедестал; любимого человека, который души в ней не чаял, богатство и неограниченную власть. Да, она была талантлива, почти гениальна, но, сколько таких гениев ушло в небытие непризнанными, только потому, что их судьба была менее удачлива, а доброй феи в покровителях не наблюдалось?

Если считать Жемчугову символом, то скорее, символом чудесным — как может повезти женщине, от рождения имеющей неплохие природные данные.

Параша родилась 31 июля 1768 г. в деревне Березники Юхотской волости Ярославской губернии в семье Ивана Степановича Ковалёва, крепостного кузнеца Шереметевых. В восемь лет отроду взята на воспитание княгиней Марфой Михайловной Долгорукой в Кусково, в подмосковную усадьбу Шереметевых. У девочки был отличный музыкальный слух, она обладала красивым лирико-драматическим сопрано. Сытая барская жизнь после безрадостного раннего детства показалась Параше чуть ли не сказкой. В доме Долгорукий Параша, надо сказать, получила отличное воспитание: хорошо играла на клавесине и арфе, была выучена итальянскому и французскому языкам, обучена этикету и манерам. И еще она мечтала стать актрисой. Граф Шереметьев любил устраивать в кусковском парке, что называется, народные гуляния. Московская публика в назначенные дни приезжала в имение гостеприимного «русского креза» — так называли в аристократических гостиных Петра Борисовича Шереметева. В такие дни дворовых тоже звали в парк.

Пышные гуляния, роскошь обстановки не могли не впечатлять. Девочка с восторгом и завистью наблюдала за крепостными актрисами, мечтая о том дне, когда она в пышном платье так же выйдет на сцену и будет петь арии.

В 1773 году после четырехлетнего путешествия заграницей   в Россию вернулся молодой граф Николай Шереметьев. В  Кусково управляющий крепостным театром представил ему молодых талантливых воспитанниц и среди них граф впервые увидел юную Парашу Жемчугову. Впечатление его было незабываемым: «Если бы ангел сошел с небес, если гром и молния ударили разом, я был бы менее поражен» — написал он в одном из писем.

Надо сказать, что увлечение театром у молодого Шереметьева от модного в екатерининские времена развлечения переросло со временем в настоящую страсть и он занялся устройством домашнего театра в своём подмосковном имении Кусково. Серьезное дело требовало профессионального подхода, и прежде всего необходимы были настоящие актеры. Фамилия Шереметевых принадлежала к числу самых богатых и знатных семей России. Сотни тысяч   крепостных душ предстояло решить проблему графского театра.

Почувствовав в девочке сильное дарование, граф стал уделять ей все большее внимание: беседовал, играл на клавикордах, заставляя Парашу петь. Ему не терпелось скорее увидеть её на сцене, и потому он, не посмотрев на возраст, вскоре назначил одиннадцатилетнюю актрису на небольшую роль служанки Губерт в опере Гретри «Опыт дружбы».

22 июня 1779 года был, наверное, самым трудным днём в жизни Параши Ковалёвой, но её благосклонно приняла публика, правда, не придав особенного значения появлению на сцене милого, обаятельного ребёнка. Зато граф Николай Петрович был очень доволен дебютом Параши, потому что вскоре в опере итальянского композитора Саккини «Колония, или Новое селение» Шереметев поручил ей главную роль. Трудно себе сейчас представить, как двенадцатилетняя девочка справилась с ролью любящей и страдающей героини, но что дебюту молодой актрисы сопутствовал огромный успех. Именно тогда Параша впервые появилась в афише под новой фамилией Жемчугова. «Мужицкие» фамилии  актрис заменяли новыми, более благозвучными, по названиям драгоценных камней. Так появились на русской сцене Яхонтовы, Изумрудовы, Бирюзовы.

Вот так и началась ее карьера. Из ставшего уже родным дома княгини Долгорукой ее переселили в специальный флигель, куда поселяли всех лицедеев шереметевского театра. День был расписан по часам и в основном заполнен репетициями и занятиями актёрским мастерством. Молодой граф явно предпочитал новую приму всем другим артисткам, и лучшие роли доставались ей, Параше Ковалёвой. Однако никаких интимных отношений между юной актрисой и Шереметевым не замечалось. Его фавориткой долгое время была Анна Изумрудова.

Слухи об игре Жемчуговой быстро распространялись среди любителей театра. Молодой граф гордился своим детищем и вскоре решил строить новое здание театра.

30 июня 1787 года на открытие театра в Кусково прибыла Екатерина II. Екатерине II демонстрировалась лучшая постановка шереметевского театра — опера Гретри «Браки самнитян». Все в новом театре выглядело не хуже чем на придворной сцене Эрмитажа. Однако главное впечатление на на нее произвела игра Параши Жемчуговой. Екатерина II пожаловала актрисе бриллиантовый перстень.

30 октября 1788 года умер старый граф Петр Борисович Шереметев. Все его несметные богатства и более двухсот тысяч крестьян перешли к сыну. На несколько месяцев Николай Петрович ударился в беспробудное пьянство и развлечения. Театр был заброшен, актёры томились неизвестностью своей судьбы и с тревогой наблюдали за вакханалиями барина. И нашёлся только один человек, который смог остановить графа. Это была Жемчугова. Как объяснить эту любовь? Один из самых завидных женихов России(после смерти отца ему досталось громадное наследство: 200 тысяч крепостных, многочисленные имения — чуть ли не миллион десятин земли),  Шереметев будет упорно отвергать самых родовитых московских невест. Зная о невозможности брака с собственной крепостной актрисой, граф раз и навсегда для себя решит: «Никогда и ни на ком, кроме Прасковьи, не женюсь». Их брак был предельно невозможен, он — граф, она — крепостная, да еще и актриса. В те времена это не считалось «приличной» профессией, вспомните, ведь актеров даже хоронить-то полагалось за церковной оградой.

Театр ожил. Хозяином его по-прежнему оставался Шереметев, но теперь ещё появилась и хозяйка — Прасковья Ивановна, как стали называть Парашу актёры и музыканты. Для Жемчуговой граф выстроил новый дом, значительно реконструировал театр.

Любимый души не чаял в своей Параше, не отходил от неё ни на шаг, но слухи о странной привязанности графа распространились уже далеко за пределы кусковской усадьбы.

Убегая от пересудов и молвы, граф приказывает приготовить для их уютного гнёздышка имение в Останкино. Весной 1795 года Прасковья Ивановна с Николаем Петровичем, а вместе с ними и весь штат актёров, актрис, музыкантов, служителей сцены перебираются в новую усадьбу. Должно быть, эти дни были самыми счастливыми в жизни Жемчуговой. Ничто в Останкино не напоминало о подневольном положении крепостной актрисы, здесь она чувствовала себя полной хозяйкой, даже театр был построен специально для неё, Параши Жемчуговой. С большим успехом на новой сцене прошла героическая опера «Взятие Измаила», где вновь блистала несравненная Параша.

В 1797 году, после того, как Павлом I графу было пожаловано звание обер-гофмаршала императорского двора и ему пришлось переехать в Петербург, высшее общество разволновалось. Баснословно богатому Шереметьеву исполнилось 37 лет, он был холост, да к тому же сердечен и хорош собой. Завиднейшая партия! Только отчего-то светские увеселения ему неинтересны, а в петербургском доме он живет с крепостной актриской! Свет отзывался о ней не иначе как о дворовой девке. Северные ветры Петербурга подорвали ее здоровье – Прасковья потеряла великолепный голос. К тому

же, у нее обострился наследственный туберкулез. Она навсегда потеряла возможность петь, и только самоотверженная забота графа помогла ей подняться на ноги. 15 декабря 1798 года, на фоне смертельной опасности, нависшей над жизнью любимой женщины, граф, наконец, решился дать вольную своей крепостной актрисе. Это событие вызвало новую волну толков. Вольную получила и вся семья Ковалевых.

За большие деньги стряпчий подобрал из архивов необходимые факты, будто ведёт свой род Параша Ковалева из древней дворянской польской фамилии Ковалевских и будто предок её Якуб оказался в 1667 году в русском плену и будто его потомки нашли пристанище в доме Шереметевых.

Воспользовавшись государевой благосклонностью Николай Петрович просит у государя разрешение на брак.  И император Александр I специальным эдиктом дает согласие на этот брак: граф Шереметьев может жениться как угодно и на ком ему угодно.

Венчание, состоявшееся 6 ноября 1801 году в приходской церкви Симеона Столпника , было тайным. Решиться на огласку Шереметев не посмел. Николай Петрович никому не открывал, что женат. Несмотря на императорское одобрение, Прасковью Шереметьеву не приняли бы в высшем свете – звание актрисы было ничуть не лучше статуса бывшей крепостной.

Через 3 года, в 1803 году Параша Жемчугова  — крепостная актриса, а ныне графиня Шереметева — подарила мужу сына Дмитрия. Сына Параша рожала уже смертельно больная. Когда ребёнок появился на свет, его немедленно унесли от матери: боялись, что младенец заразится от больной. Бедная женщина ещё двадцать дней провела в мучительном бреду, просила, чтобы ей показали сына. Подруги подносили его к дверям спальни, она немного успокаивалась. В предчувствии кончины жены Николай Петрович занялся судьбой сына. Скрывать брак дальше было бессмысленным, и граф обратился со слёзным письмом к государю Александру с просьбой признать законность прав своего наследника. И император снова идет навстречу!

Спустя три недели после родов, в ночь на 23 февраля, графиня Шереметьева скончалась от внезапно обострившегося туберкулеза. Похороны её отличались пышностью и… полным отсутствием знатных господ. Аристократический мир и после смерти не признал простолюдинку. Прасковья Ивановна Жемчугова-Шереметева покоится в Александро-Невской лавре в фамильном склепе графов Шереметевых.

В память о жене Николай Петрович построил в Москве Странноприимный дом( ныне Институт скорой помощи имени Н. В. Склифосовского).

Граф пережил супругу всего на шесть лет. Последние годы он провел в Петербурге, в Фонтанном доме.

1 января 1809 года Николай Петрович скончался. «В жизни у меня было всё. Слава, богатство, роскошь. Но ни в чем этом не нашел я упокоения. Помни же, что жизнь быстротечна, и лишь благие дела сможем мы взять с собой за двери гроба» — сказано в его завещании. Благотворитель и меценат Николай Петрович Шереметев получил от Сената золотую медаль за щедрую и бескорыстную помощь бедным. По воле усопшего, все деньги, которые должны были пойти на богатое погребение, примерное его званию и большому богатству, были розданы бедным».

В «Завещательном письме» сыну граф написал о Прасковье Ивановне: «...Я питал к ней чувствования самые нежные... наблюдая украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность. Сии качества... заставили меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать ее моею супругою...»

После смерти графа Николая Петровича Шереметева вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, в знак его былой дружбы с Павлом I, берет Дмитрия под свое особое покровительство. И воспитательницей она себя показала отличной. Опекунов и воспитателей наследника огромного состояния подбирали только с её одобрения.

Дмитрий Николаевич был виднейшим благотворителем России, попечителем Странноприимного дома в Москве. Во времена его деятельности прижилась поговорка «жить на шереметевский счёт». В середине XIX в. на этот счёт существовали московские храмы, обители, гимназии, приюты и отчасти Петербургский университет.

 

источник- http://vestnikk.ru/dosug/legends/5599-istoriya-russkoy-zolushki.html
 

 

 Пленница судьбы - Прасковья Жемчугова.

 

 

 

 

---

 

Граф Шереметев, концертмейстер театра Вахтангова

 

http://izbrannoe.com/news/lyudi/graf-sheremetev-kontsertmeyster-teatra-vakhtangova/

 

Великие Династии. Шереметевы

 

 

 

---

 

 

    В 1933 году в Москве проводилась паспортизация населения. В районную милицию пришел молодой человек со скрипкой в потертом футляре. Назвался:
     - Шереметев.
     Дежурный, отыскав в списке его фамилию, сострил:
     - Уж не родственник ли графов Шереметевых будете?
     - Я и есть граф Шереметев, - ответил молодой человек.
     Милиционер опешил. Бросился в кабинет начальника, долго что-то выяснял. Вернувшись, оглядел посетителя, и со словами:
     - Подавись, барское отродье! - швырнул паспорт ему под ноги.
     (Из театральных анекдотов).
     В детстве мне посчастливилось знать этого графа. Он жил в нашем доме в Большом Лёвшинском переулке, во втором подъезде, в семнадцатой квартире. Был женат на знаменитой вахтанговской актрисе Цецилии Львовне Мансуровой, Цилюше, как все в театре ее называли. Работал в театре - скрипачом, концертмейстером, сочинял музыку к водевилям. Мы, дети, его обожали. Когда он выходил из подъезда с двумя своими рыжими веселыми сеттерами, мы сбегались к нему со всех концов двора. На наших глазах дяди Колин большой палец отделялся от руки, описывал круг в воздухе, а потом снова прирастал; проглоченный шарик каким-то чудом оказывался в кармане Мишки Рапопорта или в ухе Ани Горюновой.
     Его и взрослые все любили. Он был красив, элегантен, прекрасно знал этикет, свободно говорил на нескольких языках. И в то же время был прост, отзывчив и доступен как истинный аристократ. Когда в театр приезжали иностранные гости, Николая Петровича выпускали вперед. Театр гордился своим представителем. И одновременно немного над ним подтрунивал. Копил анекдотические истории о столкновениях графа с советской действительностью - наподобие случая в милиции или, например, в керосиновой лавке, когда продавец осадил его:

Его отец – Маер Шульфер - был офицером Красной армии, а впоследствии врачом и адвокатом. Далее: http://www.uznayvse.ru/znamenitosti/biografiya-yan-arlazorov.html   Захава, Борис Евгеньевич

     - Обождешь! Не граф Шереметев!
     В тридцатые годы театр получил в качестве дома отдыха бывший охотничий дом Шереметевых в Плёскове. Обслуживающий персонал, набранный из старых графских слуг, и жители окрестных деревень помнили "Николашу" еще ребенком, и когда он впервые приехал в отпуск с женой, среди местных начался переполох. Повар готовил "их сиятельствам" отдельно и подавал сам. Крестьяне являлись с подарками и отвешивали поясные поклоны. Цилюша, как истая графиня, выходила на балкон и принимала приветствия и подар-ки. Отдыхающие артисты наслаждались ситуацией и изощрялись в шут-ках.
    ... Почему он остался, не уехал? Отец его умер до революции, а мать в 1924 году добилась заграничных паспортов для себя и детей. Он должен был уехать вместе с семьей в эмиграцию, но вмешалась судьба: однажды он попал на репетицию "Принцессы Турандот", увидел исполнительницу главной роли - и оказался сражен. Она ответила на его чувство. Мать с четырьмя младшими детьми уехала без него. Как прадед его, нарушив сословные каноны, женился на актрисе, так и нынешний граф повторил его поступок.
     Они были под стать друг другу - Цецилия Мансурова, урожденная Воллерштейн, образованная, интеллигентная, очаровательная, и Николай Петрович Шереметев. Вот только Бог не дал им потомства.
     Погиб Шереметев в 1944 году от случайного выстрела на охоте. Больше Мансурова не вышла замуж. Всю дальнейшую жизнь она помогала своим и его родственникам, урожденным Голицыным, племянникам и племянницам. Профессор, ученый, известный художник - они говорят, что без ее помощи вряд ли смогли бы стать теми, кем стали.
     Казалось бы, тут какая-то неувязка получается: в годы, когда "классовый враг уничтожался по всему фронту" и по стране тянулись эшелоны с заключенными, один из этих "врагов" спокойно жил, играл на скрипке и ходил себе по Арбату - правительственной трассе, где из каждой подворотни люди с поднятыми воротниками прочесывали толпу острыми взглядами. И его не трогали?

Рита Оболенская

     Не тем ли объясняется загадка, что граф работал в театре Вахтангова?
    Это был театр странно счастливой судьбы. Другие, наиболее яркие, наиболее своеобразные театры подвергались в тридцатые, в сороковые, да и в пятидесятые годы бешеной травле, их разгоняли, закрывали, убивали их руководителей. Известна участь Мейерхольда, Таирова, Михоэлса и их театров. А Вахтанговский процветал! И при этом сохранял живое, оригинальное лицо, нарядную театральность. Легкие, фривольные, пронизанные чудесной музыкой "Принцесса Турандот", "Соломенная шляпка", "Мадмуазель Нитуш", "Слуга двух господ", романтический "Сирано де Бержерак"... Их почему-то не упрекали ни в формализме, ни в конструктивизме, ни в буржуазной идеологии - да мало ли какие еще убийственные клише были тогда в ходу. Как ни удивительно, по отношению к театру Вахтангова система идеологической травли не срабатывала!
     Ну, правда, раскритиковали в 1932 году спектакль "Гамлет" в постановке Николая Акимова, приклеив ярлык формализма, но это была все же критика, а не разгром. Хитрые вахтанговцы "признали ошибки", сняли спектакль - и тут же прогремели на всю Москву двумя новыми: "Егором Булычевым" в постановке Бориса Захава, с Борисом Щукиным в главной роли, и "Интервенцией" в виртуозной постановке Рубена Симонова. Это были и в самом деле замечательные спектакли, гордость театра. К тому же в них звучала беспроигрышная тема революции, в первом - строго и лаконично, во втором - празднично, колоритно, в сопровождении блатных песенок и одесского юмора.
     Хотя, по воспоминаниям стариков, и обруганный за формализм "Гамлет" отнюдь не был неудачей. Наоборот! Дерзкий, парадоксальный, с прекрасной музыкой Шостаковича, с выразительными декорациями самого Акимова, с неожиданной режиссерской трактовкой образа Гамлета в исполнении комика Горюнова - спектакль мог бы стать настоящей жемчужиной, если бы не грозный партийный окрик. Тем не менее, "грех" был покрыт и театр продолжал процветать.
     И это при том, что его труппа была очень уязвима по своему социальному составу.
     В театре, будто в некоей резервации, собрались столь откровенно "классово чуждые" и "социально опасные" элементы, что даже трудно понять, как они тогда уцелели. Мало того, что уцелели - получали звания и награды!

 

    Режиссер Захава был внуком генерала. Жена его, актриса Мария Некрасова - дочерью священника. Работали в театре княжна Рита Оболенская, купеческая дочь Елена Меньшова... А еще и такие, чье происхождение вообще ни в какие ворота не лезло: Василий Куза - сын румынского короля! (или не сын, а племянник, это не столь принципиально). Правда, он еще в юности стал убежденным коммунистом, порвал с королевской родней... Теперь-то мы знаем, какая судьба ждала многих убежденных коммунистов. Между тем, Василий Васильевич Куза был не только актером, но и секретарем партийной организации. Пережил тридцать седьмой и погиб в июле сорок первого, когда в здание театра, где он в ту ночь дежурил, попала фугасная бомба.
    Как же разгадать эти театральные загадки?

Его отец – Маер Шульфер - был офицером Красной армии, а впоследствии врачом и адвокатом. Далее: http://www.uznayvse.ru/znamenitosti/biografiya-yan-arlazorov.html   Вахтангов Евгений Богратионович

     Частичный ответ дает Юрий Елагин в своей книге "Укрощение искусств". Он объясняет феномен театра имени Вахтангова тем, что к нему благоволили руководители государства. В двадцатые и тридцатые годы завсегдатаями его были члены правительства, руководящие работники ОГПУ, а потом НКВД. В их числе - Авель Енукидзе, Климент Ворошилов, заместитель начальника ОГПУ Агранов, сам Сталин. Моя мать, актриса театра, вспоминала, что еще и до середины двадцатых Сталин приходил запросто и садился в шестом ряду партера. Позднее его постоянное место было в правительственной ложе, в углу второго ряда, за широкой спиной телохранителя.
     Начальству нравились вахтанговские комедии, нравились и строгие "идейные" драмы - "Человек с ружьем", "Виринея", "Разлом". Нравились красавицы актрисы, которых они отмечали порой особым вниманием. Может быть, новым крепостникам и самому главному из них - сыну сапожника - была приятна мысль, что их тешат своей игрой бывшие князья и графы?
     Елагин пишет: "Во всяком тоталитарном государстве положение деятелей искусства зависит, прежде всего, от взаимоотношений с правительством. Все мы, служащие театра имени Вахтангова, попали в элиту, новую элиту нового советского общества сталинской эпохи".
     Власть баловала своих шутов и наложниц, кое-что им прощала, кидала кусочки посытнее. Большинство москвичей жило в коммуналках, а вахтанговцы - в отдельных квартирах. Кроме нашего, построили еще один дом - рядом с театром, в Большом Николопесковском. В стране голод и разруха, а при театре хороший буфет, столовая, прачечная, пошивочное ателье, свое подмосковное имение.
     Конечно, театр был привилегированным. И как в любом привилегированном коллективе, а в театральном особенно, в нем, казалось бы, должны процветать и зависть, и интриги, и доносы, благо, они в те годы поощрялись. А где доносы, там и аресты. И театр очень скоро пришел бы к творческой и нравственной деградации.
     Но вот этого как раз и не было! Ни интриг, ни доносов. Наоборот! Когда с сотрудником или с кем-нибудь из его родных случалось несчастье, театр тут же спешил на помощь. А помощь эта, несмотря на все привилегии, требовалась часто. Одного только Николая Петровича Шереметева арестовывали раз десять. Но он не оставался в заключении более нескольких суток: тотчас ехали представители театра к своим могущественным почитателям и графа освобождали.
     Когда у Марии Федоровны Некрасовой арестовали брата, театр помог, и брата выпустили.
     Когда сослали "за басни" моего отца - Владимира Масса, то отбывать бы ему всю ссылку в Тюмени, не будь он мужем вахтанговской актрисы. Через два года по ходатайству театрального руководства, в которое входили Горюнов, Русланов, Щукин, Куза, отец был назначен художественным руководителем Горьковского молодежного драматического театра им. Чкалова, над которым вахтанговцы взяли шефство. Сюда приезжали на творческие семинары, работали в качестве режиссеров-педагогов Львова, Бажанова, Антокольский, Глазунов. Отец не чувствовал себя оторванным от Москвы. А когда его, тоже не без хлопот вахтанговцев, "простили" и разрешили ему жить в Москве, то первым театром, поставившим в 1944 году его первую после ссылки пьесу "Где-то в Москве", был театр Вахтангова.

Валентина Вагрина

    За все годы не удалось отстоять только Валентину Григорьевну Вагрину - Вавочку, как ее называли в театре. Когда в 1937 году арестовали, а потом расстреляли ее мужа, крупного работника торгпредства, ее тоже взяли как жену "врага народа". В эти годы театр уже не был так всесилен, как прежде: многие из его влиятельных поклонников распрощались с жизнью в лубянских застенках. Но все равно театр пытался вызволить Вавочку. "Вышли" на следователя. Тот сказал: "Освободим, если она откажется от мужа".
     С позиций тех лет, что могло быть разумнее - отказаться от мужа "врага народа"? Да она просто обязана была от него отказаться, это был ее долг советского человека. А главное - она купила бы себе этим свободу!
     Вавочка от мужа не отказалась. Ее отправили в лагерь.
     В 1946 году ее освободили. Какая радость прошла волной по нашему дому, по театру:
     - Вавочка вернулась!!
     Она вернулась поблекшая, постаревшая, о прежней ее легендарной красоте можно было лишь догадываться. В Москве ее не прописывали, да и негде ей тут было жить. Но театр остался верен себе: добился прописки, Шихматовы уступили ей комнату в своей квартире. Ее снова приняли в труппу и сразу дали роль - Джесси в пьесе Константина Симонова "Русский вопрос". На репетициях, слегка лукавя, горячо убеждали, что у нее получается "в тысячу раз лучше, чем у Серовой в Ленкоме". После премьеры шумно поздравляли, а еще через некоторое время пересказывали друг другу хвалебные отзывы прессы о ее игре. Хотя сами и организовали эти отзывы.
     Что это было? Тихое и постоянное сопротивление Системе?
     Да, это было, было всегда. Но была еще и дружба, рожденная на заре театра, в студии Евгения Вахтангова.
     Но был случай, когда театр отвернулся от человека. Освальд Федорович Глазунов, ведущий артист и директор театра, когда началась война и вахтанговцы частично эвакуировались в Омск, частично организовали фронтовую бригаду, бежал с женой и сыном в оккупированную Ригу. Там Глазунов и его жена-балерина работали в театре. Когда Красная армия вошла в Ригу, Глазуновы были арестованы "за сотрудничество с немцами" и отправлены в лагерь. Освальд Федорович писал вахтанговцам отчаянные письма, умолял помочь... Много позже стали известны подробности его смерти: грузовик, в котором зимней сибирской ночью перевозили заключенных, застрял на железнодорожных путях. Приближался поезд. Охранники не разрешили заключенным покинуть кузов машины. Грузовик вместе с людьми был смят в лепешку налетевшим составом. Изольда, жена Глазунова, в пятьдесят шестом году вернулась, разыскала сына, тоже Освальда, Оську, как мы называли его до войны, и уехала с ним на родину в Латвию.
     Время смягчило воспоминания, и впоследствии старики говорили о судьбе Глазунова с сожалением, даже сочувствием. Но тогда! В кодекс дружбы вахтанговцев входили не только сопереживание и выручка, но и неприятие предательства. Именно так была ими воспринята работа Глазуновых "на немцев".
    Слишком просто? Но в те жестокие годы эта простота представляла собой резкий контраст с новой государственной этикой, основанной на классовой ненависти и на равнодушии к чужому страданию. Вовсе не простая была эта простота. Может быть, в ней и заключался феномен театра. Так называемые "классово чуждые элементы" (включая и самого Вахтангова, сына табачного фабриканта) составляли наиболее интеллигентную, высокообразованную и высоконравственную часть коллектива. Именно они создали ту культуру отношений, которая не давала опуститься нравственной планке. И возникала надежная обратная связь: театр оберегал и защищал своих именно потому, что постоянно удерживалась на высоте планка благословенной старомодной порядочности.
     Таким было поколение наших мам и пап. До самого конца, до грустного прощания с ними в театральном фойе с затянутыми сукном зеркалами. До тихой чарующей мелодии из "Принцессы

 

http://lit-obraz.narod.ru/Vipusk8/mass8.htm