Александринка- так любовно и по-домашнему называли свой театр все ленинградцы, и старые, и молодые. Александринка отличалась от других драматических театров города. И своим расположением, и своей строгой ампирной архитектурой, величественным фасадом, дворцовым фойе, огромной, кажущейся необъятной сценой, пятиярусным залом – во всем этом присутствовало такое великолепие, торжественность и гармония, что посещение театра всегда воспринималось, как особый праздник. Театр отличался и своим внутренним духом, своей традицией русской старой театральной школы.
Мы все горячо любили этот театр. Александринка- это особый театральный мир, театр Ленсовета, и даже БДТ были более демократичными, по сравнению с роскошной имперностью и величием Александринки. В театр Ленсовета я могла придти в рядовом костюме и туфлях, наскоро переодетых в гардеробе, перед самым спектаклем. Почти то же самое было и в БДТ. В этих двух театрах играла, в основном, молодежь, лет на шесть-десять старше нас, а стало быть, мы все были почти ровесниками. В Александринке витал совершенно иной дух. Здесь за 40 лет до моего рождения царила Мария Гавриловна Савина и начинала свой путь Вера Комиссаржевская.
В мое время труппу театра составляли Великие старцы в лице: Николая Симонова, Николая Черкасова, Константина Скоробогатова, Константина Адашевского, Александра Борисова, Василия Меркурьева, Юрия Толубеева, Бруно Фрейндлих. В труппе была и талантливая молодежь. Я очень любила актера Юрия Родионова. Он играл во многих спектаклях, в «Маленьких трагедиях», роль Герцога, Лопахина в «Вишневом саде», Адуева в «Обыкновенной истории». Но главной ролью его жизни и судьбы стала роль А.С. Пушкина в прекрасном, лиричном и грустном спектакле «Болдинская осень». Сколько бы раз на него не ходила всегда меня не покидало ощущение, что передо мной не актер, а живой Александр Сергеевич, томящейся из за холеры, в Болдино и на балах в Петербурге… Всегда после этого спектакля оставалась какая-то упоительная грусть, от которой было светло и легко на сердце. Лучше, чем Юрий Родионов никто не смог воплотить ни на экране, ни в театре образ Пушкина. Ну, и конечно, талантливый, добродушный Игорь Горбачев, долгие годы он был

"Жизнь" Сент-Экзюпери Игорь Горбачев.

 художественным руководителем театра, Николай Мартон, Игорь Дмитриев Аркадий Волгин, Рудольф Кульд, молодой Юлиан Панич, вскоре покинувший СССР, красавец Вадим Медведев, позже игравший в БДТ, Михаил Долгинин…
Хорошо помнится женский состав труппы, где любимыми актрисами у меня были прекрасная Валентина Панина, остроумная и едкая Лидия Штыкан, милая и обаятельная Тамара Алешина, Анна Лисянкская, Ольга Лебзак, Нина Мамаева, Галина Карелина, Людмила Чурсина, Нина Ургант…
Поход в этот театр был всегда особым событием. Его невозможно было посетить в обычном костюме, прибежав впопыхах с работы или учебы. Для посещения Александринки специально раз в год мне в ателье заказывали платье или костюм, из самой дорогой ткани, которую можно было «достать». Прежде, чем выбрать фасон, я пересматривала десяток журналов, советовалась со «своей портнихой» и, наконец, когда платье было готово, к нему подбирались туфли, сумка, перчатки, шарфик и только тогда можно было отправляться в Александринку. После спектакля одежда вешалась в шкаф до следующего посещения театра. Немыслимо было надеть парадную одежду просто так, идя куда-нибудь. Это был своеобразный ритуал, существовавший не один десяток лет и не только у меня.
Всем знакомо выражение: «Театр начинается с вешалки». Александринка для нас начиналась с Невского, подхода к нему. Как только я выходила из троллейбуса и через десять метров, завернув за угол, оказывалась на площади, сразу же создавалось впечатление праздничности от красоты здания, его колонного портика, несущейся квадриги коней во главе с Аполлоном. Я с нетерпением ждала, когда открою массивные тяжелые дубовые двери и войду в вестибюль, встречу знакомые лица завсегдатаев театра, пройду по величественной лестнице, займу свое место и буду ждать, когда медленно погаснет свет в верхней люстре, похожей на фантастический цветок. Тихо плывет в разные стороны красный занавес, с широкой золоченой каймой внизу и начинается спектакль.

Репертуар Александринки, может, и не отличался смелыми режиссерскими решениями, как в БДТ и театре Ленсовета, но в его состав входили пьесы русской классики, всегда с сильной драматургией, замечательными декорациями, великолепными костюмами. Игра актеров была пронизана глубочайшим психологизмом, которая затрагивала самые потайные струны человеческой души. Актеры отличались необыкновенным лиризмом и особой, только свойственной этому театру, игре. Все спектакли, виденные на сцене этого театра перечислить невозможно, их больше сотни. На сцене этого театра впервые были поставлены: пьеса польского режиссера Ежи Стефана Ставинского «Час пик», Освальда Заградника «Мелодия для павлина», где потрясающе играли молодой Рудольф Кульд и мудрый Александр Борисов. Это непростая история взаимоотношений двух людей, старого и молодого. Одного вернувшегося из заключения, второго прожившего большую и сложную жизнь. Как тонко были сыграны эти характеры, как на глазах у зрителей рождалось доверие друг к другу, а затем искренность, забота, нежность.
Помню спектакль «Пер Гюнт» с молодым, очень талантливым Николаем Мартоном в роли Пер Гюнта. В грандиозной драматической поэме Ибсена эпос соединился с острой сатирой, сказка шла рука об руку с романтической балладой. Где только не побывал этот мечтатель и «дурень»: в пещере троллей, в пустыне Сахара, на марокканских морских побережьях, в сумасшедшем доме города Каира… За кем только не волочился: от землячки Ингрид до бедуинки Анитры, – а в итоге единственным оправданием его существования оказалась Сольвейг, постаревшая и ослепшая, но так и не уставшая его ждать. Музыка Эдварда Грига с ее тонкой щемящей грустью проникала в глубины сердца, и долго еще в душе звучала вечная песня женской верности и любви: «Зима пройдет,//И весна промелькнет,//И весна промелькнет,//Увянут все цветы…, ах, как прекрасна была эта мелодия! Чтобы мир делал без такой женской преданности и любви, как у Сольвейг?…
Александринка - первый театр, который обратился к книге Артура Хейли «Аэропорт». Это произведение было впервые напечатано в журнале «Иностранная литература». Очередь на этот журнал в библиотеке была километровой, и когда он попал мне в руки, то я «проглотила» его в течение дня… Жизнь, совершенно далекая от нас, наших интересов, с судьбами героев, другим сознанием и бытом, разделенная океаном и железным занавесом стала для нас близкой. Нас объединило сочувствие, беда, общая боль. Этот спектакль, как и книга Хейли был предупреждением о том, что в недалеком будущем мир бесповоротно изменится. Люди будут объяты страхом терроризма, от которого не спрятаться нигде: ни в Нью-Йорке, ни во Франции, ни в Германии, ни в Испании, ни тем более в России…

Сюжет пьесы очень прост: на борту самолета отчаявшийся неудачник угрожает пассажирам взорвать самолет, чтобы его родные могли получить за него страховку. Нужна срочная посадка, но аэропорт отрезан от мира снежной бурей – самолет посадить нельзя. И вот перед зрителем разворачивается жизнь аэропорта, своеобразного микромира, в котором люди работают, ссорятся, любят, рвутся к успеху и пытаются помочь тем, кто остался на борту самолета. Был показан только один день из жизни аэропорта, и мы зрители прожили и пережили этот день, не подозревая, что скоро, очень скоро все, о чем нам поведал Артур Хейли станет в России повсеместным, страшным явлением… И удивительно, как скоро мы к нему привыкнем. А тогда мы были вовлечены в острую психологическую драму и всей душой желали одного- помочь людям, оставшимся на борту самолета.
На сцене театра, в 1972 году состоялась премьера спектакля драматурга Л.Малюгина «Жизнь Сент-Экзюпери», где Сента играл молодой Игорь Горбачев, а его партнершами были Ольга Лебзак и Лидия Штыкан. Спектакль не сходил с подмостков сцены 25 лет и был сыгран 1000 раз!!! Спектакль послужил повальным увлечением прозы Сента-де Экзюпери, а его «Маленького принца» мы знали почти наизусть. А когда московский театр им. Станиславского привез спектакль «Маленький принц», в котором роль Принца играла очень талантливая, но рано ушедшая из жизни Ольга Бган, то мы ходили на него каждый день. И все фразы этой удивительной и мудрой, простой и человечной сказки для взрослых мы разобрали по фразам.
«Моцарт и Сальери» с Николаем Симоновым в роли Сальери. Я видела в роли Сальери и Иннокентия Смоктуновского, и Владислава Стржельчика и Олега Табакова. Но Сальери Симонова более коварен и страшен в своем убеждении правоты, более хладнокровен и беспощаден. Сальери Симонова- это герой нашего времени, властный и жестокий, безжалостно уничтожающий каждого, кто оказывается талантливее его.
В те далекие 70-е годы в репертуар Александринки входил спектакль «Рембрандт» по пьесе Д.Кедрина, где в премьерных спектаклях главную роль гениального художника сыграл Василий Меркурьев, а позже Рембрандта играл Рудольф Кульд. В этом спектакле, поставленном дочерью Вс. Мейерхольда и женой Василия Меркурьева – Ириной Всеволодовной отразились вечные темы: славы и забвения, предательства и одиночества, любви и творческого вдохновения. И опять же этот спектакль вызвал ещё больший интерес к личности Рембрандта, началось постоянное посещение залов Эрмитажа и нового переосмысления судьбы гениального художника, понимания глубокого психологизма его полотен, чтения литературы о нем. Так было всегда. Театральные спектакли служили мотивом, побуждавшим к раздумьям о мере Добра и Зла в этом мире, о вечных и незыблемых истинах, и поисках своего творческого пути, о человеческих взаимоотношениях.

Но из всех спектаклей моего любимого театра я хочу остановиться на трех из них. В них играл один из лучших актеров моей юности- Бруно Артурович Фрейндлих, который создал поэтичные истории Любви, той Любви, на которой держится еще наш Мир. Это Федор Балясников в спектакле А.Арбузова «Сказки Старого Арбата», роль Ивана Сергеевича Тургенева в спектакле «Элегия» и образ Рахманинова в спектакле «Колокола». Хотя, несомненно, многие его роли были актерскими шедеврами, в том числе и роль Барона в спектакле «На дне» М.Горького. Эта роль, служившая самым катастрофическим примером человеческого падения, сыграна Бруно Артуровичем мощно и гротескно.
«Сказки Старого Арбата». Лето. Старая Москва, Арбат, одна из квартир на этой легендарной улице, в которой живет такой же легендарный чудак, неистребимый романтик и потомственный интеллигент, Мастер, который всю жизнь создает куклы для театра. Его зовут Федор Кузьмич Балясников. Первое появление на сцене Балясникова - Фрейндлих, его пылкость, присущая разве что молодому человеку, его розыгрыши всех и каждого по телефону, его юмор и элегантность, его стать и человеческое достоинство – все это приковывало внимание зрителей сразу же. Ему 60, но этих лет он за собой не чувствует, он молод душой, как никто другой. Он Творец, который не может и дня прожить без дела. Он томиться вынужденным отпуском, ждет и мечтает, как пылкий юноша о Чуде, которое с ним должно произойти. И Чудо входит в его дом, в лице молодой, красивой девушки, остроумной, озорной, талантливой, с чуткой душой- Виктоши. Девушки-грезы, влюбившей в себя всех обитателей этого сказочного дома. И Федор Балясников снова влюбляется! Бруно Артурович показал такой высочайший предел и накал чувства, охватившего его и осветившего его на склоне лет «улыбкою прощальной», что сидя в зале хотелось одного, чтобы они - Виктоша, его Муза, последняя любовь и Он -Мастер были вместе. Неважно на сколько лет, но вместе. Но сказка оканчивается грустно- Виктоша исчезает из жизни Балясникова так же внезапно, как и появилась. Хотя уход ее не был внезапным, а совершенно осмысленным действием, она принесла в жертву свою Любовь. Любовь не к Мастеру, а к его сыну – тоже Балясникову и тоже такому же чудаку, наделенному талантом, как и его отец. Своей чуткой, но рано повзрослевшей душой Виктоша поняла, что не может нанести удар по последней иллюзии старого Мастера, который внезапно поверил в ее чувство к нему. В этой Сказке, рассказанной нам, зрителям театральным языком, промелькнувшей,

 как волшебный сон была показана такая чистота человеческих отношений, такой высочайший пример нравственности и душевного благородства всех ее героев, что хотелось жить там в ней, а не возвращаться в обыденную жизнь к своим повседневным заботам. Весь актерский ансамбль играл, как одно единое целое. Был хорош в своей роли сын Балясникова-Кузьма, актер В.В.Семеновский, раздираемый юношескими противоречиями любви к отцу и желанием самостоятельности. Был хорош Левушка (С.С.Сытник) жених Виктоши, от которого она сбежала из Ленинграда в Москву и мы, зрители, хорошо понимали мотив ее побега, так как жить с таким «занудой»- не приведи Господь. Потрясающе сыграл Александр Борисов свою маленькую эпизодическую роль толстяка и неудачника, которого впереди ждало одиночество. Была прелестна в своей непосредственности и естественности актриса Нелли Максимова, сыгравшая роль Виктоши. Но вершиной актерского мастерства в этом спектакле был дуэт Бруно Фрейндлиха и Юрия Толубеева, сыгравшего роль его преданного друга Христофора Ивановича Блохина. Их диалоги, их размышления о любви, о жизни, их юная душа, не желающая мирится с возрастом, их мудрость, их неподдельная привязанность и любовь друг к другу – все это было прожито на сцене так по человечески прекрасно, трогательно и пронзительно – что мы, зрители стали частью этой мудрой и возвышенной Сказки. На два с половиной часа мы- всего лишь два с половиной! – мы жили в этой старой московской квартире, где-то там на Старом Арбате. Жили настоящей жизнью с высокими чувствами, со всеми ее радостями и светлой грустью. После спектакля еще долго оставалось сияние того света, которая несла в себе эта удивительная Сказка.
«Элегия»- как точно, верно и емко было дано название этому спектаклю. Элегия о возвышенных человеческих чувствах, о красоте помыслов, о любви великого писателя, о его душевном одиночестве, о том, что Время скоротечно и его нельзя повернуть вспять, о том… много, еще о чем, рассказывал нам этот дивный спектакль. Думаю, он достоин того, чтобы войти в сокровищницу русского театрального искусства второй половины ХХ века. Смелость драматургии спектакля была еще и в том, что впервые на сцене показаны не произведения Ивана Сергеевича Тургенева, а сам писатель. Это всегда непомерно трудно и ответственно, когда Творец, становится героем пьесы. Это и понятно- здесь

 неизмерим риск оказаться несостоятельным рядом с его титанической личностью. Павлу Исааковичу Павловскому, драматургу, автору пьесы «Элегия» эта задача на редкость удалась. Сейчас зрителей уже не удивишь спектаклями на «двоих», а тогда в начале 70-х годов такие пьесы были новинкой, и смотрелись они с необыкновенным интересом. Это «Варшавская мелодия», «Милый лжец», по пьесе американского актера и журналиста Джерома Килти, написанной по материалам уникальной переписки, которую в течение многих лет вели драматург Бернард Шоу и актриса Стелла Патрик Кемпбел, разыгранный блестящим актерским дуэтом Ангелины Степановой и Анатолия Кторова. Позже это была искрометная, одновременно пронизанная грустью и юмором пьеса «Старомодная комедия». И все же пьеса Павла Павловского стояла особняком среди всех этих пьес, ибо участниками в ней были две конкретные исторические личности: Великая актриса Мария Гавриловна Савина, чье имя неразрывно связано с Александринским театром и Великий писатель Иван Сергеевич Тургенев.

Режиссерское и сценическое решение Ильи Ольшвангера, поставившего эту пьесу точно соответствовало названию и содержанию пьесы. Все действие спектакля разворачивалось на фоне театральных колосников, что придавало спектаклю особую атмосферу. Занавес открылся, сцена почти затемнена, мебель в чехлах и слышен только голос, читающий стихотворение в прозе Ивана Сергеевича Тургенева «Как хороши, как свежи были розы…». И этот голос Бруно Фрейндлих, произносивший поэтические строки четкой, выразительной интонацией, с тонкими оттенками грусти, сожаления об ушедшей молодости – всего того, что испытывает каждый человек на склоне лет, погружает нас в тургеневскую эпоху еще до того момента, когда статисты выходят и снимают с мебели чехлы. Но вот статисты освобождают мебель от чехлов, выходит молодая юная Мария Гавриловна и мы, как на волшебном ковре самолете переносимся в другую эпоху, другой мир. Перед нами начинает разворачиваться нежная и грустная история взаимоотношений Актрисы и Писателя, встреча, которая преобразила жизнь обоих и юной, талантливой Марии Гавриловны Савиной и писателя, прожившего долгую, порой не очень счастливую жизнь. Первое появление на сцене Бруно Фрейндлих. И я не узнаю его, передо мной не актер, не человек, живущий во второй половине ХХ века, передо мной живое воплощение Ивана Сергеевича Тургенева. От этого состояния я долго не могла освободиться. Даже голос, нюансы и все оттенки его интонаций, это были не обычные, присущие Бруно Артуровичу, а казалось, что Фрейндлих говорил голосом именно Тургенева, и взгляд глаз был тоже тургеневским, умным, проницательным и мудрым.
Как прекрасно были продуманы и сыграны все мизансцены, каким трогательным и заботливым был Иван Сергеевич к Марии Гавриловне, как замирал он, услышав голос своей «богини» Полины Виардо, которой он посвятил больше чем свои произведения -свою жизнь. И как чудно звучал голос Ирины Богачевой, как божественно и гармонично звучала музыка С.В.Рахманинова, сопровождавшая весь спектакль. Спектакль, прожитый на сцене, красивой и талантливой Валентиной Паниной, и гениальным Бруно Фрейндлих, воспринимался мной, как пленительный дуэт, целомудренно исполненный, в котором не было ни одной фальшивой ноты. В этом дуэте было столько трогательности, хрупкости, деликатности, настоящего неподдельного чувства, что все действие воспринималась, как чарующая мелодия любви.

Все диалоги, все жесты, костюмы, вся обстановка была не театральная, а оттуда из далекого XIX века. И мы грустили и смеялись, радовались и сочувствовали им по настоящему. Время остановилось, мы перестали его замечать. Как трогательна, прелестна была сцена встречи Марии Гавриловны и Ивана Сергеевича в вагоне, где за тонким юмором писателя, скрывалось его душевное одиночество. И никто не в силах был помочь ему. Его любил весь мир, но ему нужна была только любовь одной женщины- Полины Виардо, волшебный голос которой заворожил его, как некогда завораживали и брали в плен своим пением Сирены. А встреча с Марией Гавриловной – это горячее желание того, чему не суждено было сбыться- повернуть время вспять, сбросить груз лет и снова полюбить, как в первый раз. Поэтому так волнующе трогательны были все сцены, прожитые на сцене Бруно Артуровичем. Встреча с Марией Гавриловной- это его последняя надежда, это луч, озаривший его «перед заходом солнца».
Даже во время антракта это сопереживание героям пьесы не оставляло меня, было только желание, чтобы антракт скорее закончился, и я снова могла окунуться в ушедшую эпоху, в мир Спасское-Лутовиново, мир Александринки, времен Савиной. Это была какая-то мистификация. Я, сидящая в креслах Александринки смотрела на сцену, где когда-то стояла живая Мария Гавриловна Савина. И перед нами, зрителями воскресала ее жизнь, ее чувства, ее переживания. Минувшее и настоящее слились воедино, и создавалось чувство, что давно ушедшее прошлое, былое становилось настоящим. Этот спектакль вызвал такую бурю чувств, волнения души, что воспринимать реальный мир после спектакля не хотелось.
А летом следующего года мы вместе с шестилетней дочерью поехали в Спасское-Лутовиново к Ивану Сергеевичу Тургеневу, и я увидела своими глазами, почувствовала всем сердцем то, о чем писал Тургенев в своих произведениях. Бежин луг, отрывки из которого нам задавали в школе учить наизусть, но они мне казались скучными и не интересными. А тут я воочию увидела его, этот луг, - бескрайний цветовой ковер, запах которого пьянил и кружил голову, и как-то само собой всплывали строчки: «…В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже «парит» по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты — несомненный признак постоянной погоды — высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба…». Я ходила по аллеям парка, и мне казалось, что слышала шаги Ивана Сергеевича и Марии Гавриловны, сидела в его любимой беседке и на его скамье. В Спасском было такое спокойствие, Благодать, тишина, умиротворение, что казалось, что на свете нет больше ничего, кроме этих полей, неба, облаков, цветов, трав, пения жаворонков и криков удодов по вечерам…

Мне хочется сделать некое лирическое отступление и представить свое понимание мира русской усадьбы, в которой некогда проходила жизнь Ивана Сергеевича Тургенева.
Некогда дворянские усадьбы, бурное строительство которых, началось с конца XVIII века, жемчужным ожерельем опоясывали всю территорию России. Сколько их было известных и безымянных не счесть. Строительство усадеб было не только данью времени, а определялось политикой государства, желающего укрепить дворянские привилегии, было продиктовано всем укладом жизни русского дворянина, его патриархальностью, стремлением к слиянию с окружающей природой.
Сколько Творцов-писателей, поэтов, художников, композиторов родилось и воспитывалось в таких «дворянских гнездах»: Державин, Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Вяземский, Бунин, Набоков, Тургенев…нет им конца. И сколько их литературных героинь и реально живущих женщин вышло тоже из усадеб: Лиза Муромская и Наташа Ростова, Варенька Лопухина и Лиза Калитина, Наталья Гончарова и Машенька Протасова, Зизи Вульф и Верочка Мамонтова, Анна Керн и Ольга Гриневская… И сколько лучших страниц поэзии и прозы, живописи и музыки посвящено женщине, ее обаянию и преданности, самопожертвованию и любви.
Исследователь усадебной культуры начала ХХ века Юрий Шамурин писал: «Сколько бы не изучать старых усадеб, нельзя почувствовать усталости и пресыщенности. В них нет однообразия, нет повторений. Вся сложность эпохи русского романтизма, времени дум Новикова и Радищева, преобразовательных замыслов Екатерины II, поэзии Державина, Карамзина, Жуковского, Батюшкова, 1812 г., Александровский мистицизм, орлиный взлет юного Пушкина, песни Дельвига и Дениса Давыдова- таков духовный фон, на котором складывались русские усадьбы. Были в России времена, когда больше думали и работали, но никогда не жили более ярко, никогда не чувствовали так разнообразно, так многостронне….Белые дома с колоннами в тенистой чаще деревьев, сонные, пахнущие тиной пруды с белыми силуэтами лебедей, бороздивших летнюю воду; старые нянюшки, снимающие пенки с варенья; жирные обжорливые моськи, ворчащие от злости; девки-арапки, отгоняющие мух от спящей барыни; мухи, засиживающие окна и книги; п

Фильм "Два капитана". В роли Ивана Павловича Кораблева

етухи, кричащие на задворках; мычащие коровы; блеющие овцы; бранящиеся хозяева-помещики, бабушки в чепцах, заброшенные мельницы. Внутри в комнатах- чинные комфортабельные стулья и кресла, приветливые круглые столы, бесконечные развалистые диваны, хрипящие часы с ржавым басистым боем люстры и подсвечники, ширмы и каминные экраны, и трубки… Вот она усадебная Россия прошлого. Вот Россия обжорства и лени, добродушного послеобеденного мечтания и игры на гитаре при луне».
А я бы добавила - вот страна, гениально показанная в «Евгении Онегине», «Мертвых душах», «Дворянском гнезде», в романе «Отцы и дети», позже в «Детстве и отрочестве», «Жизни Арсеньева», «Других берегах», «Машеньке»…
Исчезли дворянские гнезда, а вместе с ними и тот мир, который дал человечеству такой феномен, как русская литература. С разрушением дворянских гнезд ушел, разрушился не только уклад жизни, из нашей жизни ушла поэзия, светлые думы и подлинные человеческие чувства. Истоки наших бед надо искать в варварском уничтожении дворянских гнезд, дворянской культуры. Той России нет, и не будет, сколько бы мы не пытались на словах возродить ее. Потому что из этих усадеб ушло главное – жизнь, а вместе с нею и душа. И нет заботливых рук и глаз, чтобы во время починить крышу и покосившееся крылечко, во время посеять и во время собрать урожай, съездить по вечеру к соседу поиграть в вист или помузицировать в четыре руки, написать уездной барышне в альбом «стишки на именины» или отправиться в «отъезжие поля с охотою своей». Каждый раз, путешествуя по России, ступая под сень аллей, еловых, березовых, липовых, дубовых, сердце сжималось от тоски по ушедшей жизни, от вида запущенности и развалин бывших дворянских гнезд. И в тоже время душа наполнялась тихой радостью от того, что все же это было. «Не говори с тоской их нет: но с благодарностию, были»! И сияет неугасимый свет дворянской жизни в окнах Ясной Поляны и Тархан, Старой Руссы и Берново, Домотканово и Лога, Остафьево и Спасском-Лутовиново…

И скрипят половицы крылец под ногами, и жарко горят свечи в жирандолях, и смотрят со стены портреты дедов и прадедов, юных дев и пышнотелых дам - обитателей этих домов. А в библиотечных шкафах поблескивают золотом кожаные переплеты книг и лежат на клавикордах ноты, и обтянуты новеньким ситчиком все эти канапе, диваны и козетки…
Слава Богу, что уцелели эти островки былой России – и их еще хватает, чтобы чуткому сердцу, даже развалины и старые покосившиеся дома, от времени и человеческого небрежения, нашептали «сон золотой». И в этом «сне» можно услышать голоса счастливой семьи Набоковых в Рождествено, философские размышления и метания Л.Н.Толстого в Ясной Поляне, озорство и веселье А.С.Пушкина в Тригорском, сдержанный голос Тургенева в Спасском-Лутовинове, высокий голос Ольги Константиновны Гриневской, вышедшей на крыльцо своего усадебного дома в Логе в лихую годину минувшей войны и на чистейшем немецком языке спокойно и с достоинством, сказавшей немецкому офицеру, что «она не готова сегодня к приему гостей и просит ее извинить». Она действительно не готова была «к приему», ибо у себя в доме в тот момент, скрывала партизан. И он, этот немецкий офицер, оккупант и враг, склонился к руке Ольге Константиновны, поцеловал ее, сел на мотоцикл и покинул эти места навсегда. И никогда больше за все время войны в Логе немцев больше не видели. Что это случайность? Нет! Он, этот немецкий офицер, понял всю внутреннюю силу хрупкой женщины, воспитанной русской дворянской культурой. Все они, хозяева дворянских гнезд: Пушкин, Тургенев, Толстой, Бунин, Набоков, Гриневская из той усадебной России, без которой мы сегодня были бы нищими, потому что не имели ни «Евгения Онегина», ни «Барышни-крестьянки», ни «Войны и мира», ни «Обломова», ни «Дворянского гнезда», ни «Темных аллей», ни «Других берегов»…
И музеев у нас было бы намного меньше, потому что коллекции художественных галерей наполовину составлены из галерей усадебных – ведь там были собраны несметные художественные ценности.

Кроме того, «мир усадьбы» это всегда дорога в сад, в лес, в поле, на охоту. Из таких старинных усадеб вышли многие тургеневские герои и героини.
И.С.Тургенев прожил 65 лет. Много это или мало? С точки зрения человеческой жизни- мало. С точки зрения гигантского литературного наследия, его вклада в историю русской и мировой культуры- много. Его детство пришлось на момент восстания декабристов, ему было 18 лет, когда разыгралась главная драма XIX века- смерть Пушкина, он вступил в пору зрелости и славы, когда в литературе зрело новое литературное течение-символизм, а по дорожкам баболовского имения ходил очаровательный малыш- Саша Блок, через несколько лет ставший вождем символизма.
Тургенев создал особый мир, в котором главное место занимали женские образы. Но его героини, это не из области внешнего, а внутреннего духовного содержания. Ведь у Ивана Сергеевича, в отличие от Толстого, Бунина, Набокова мы почти не найдем описания внешности его героинь. Елена из романа «Накануне: «молодая девушка с бледным лицом», Лиза Калитина из «Дворянского гнезда»: «Лаврецкий глядел на ее чистый, несколько строгий профиль, на закинутые за уши волосы, на нежные щеки, которые загорели у нее, как у ребенка», Верочка из «Месяца в деревне»: «Девушка 17 лет». Женские образы у Тургенева написаны прозрачными, акварельными красками, но, тем не менее, из этих чудо-красок создается цельный женский образ тургеневских героинь, навсегда укрепившейся в нашем сознании.
Мне, проехавший тысячи километров, видевший остатки былой красы дворянских гнезд и воссозданные и открывшиеся в некоторых из них музеи, как в Михайловском и Берново, Ясной Поляне и Спасском-Лутовиново, и что совсем редко, в подлинной сохранившейся усадьбе XVIII века, как в Логе, повезло. Ибо я в этих поездках смогла почувствовать истоки дворянской культуры, ее прелесть и поэтичность, гармонию и красоту. Я была свидетелем, ушедшей от нас цивилизации, и как античность изучают по развалинам Парфенона и Колизея, так и историю русской отечественной культуры, истоки ее поэзии и прозы, музыки и живописи, архитектуры и истории театра можно изучать под сенью аллей дворянских гнезд.
Вернувшись после поездки в Спасское-Лутовиново в Ленинград, я заново перечитала все его произведения, прожив и прочувствовав вновь всю драму героев его произведений. Я до конца поняла, как томилась и страдала душа Ивана Сергеевича вдали от России, во Франции. Его мятущаяся душа так и не могла пристать к одному берегу. И от своей сладкоголосой «Сирены»-Виардо он оторваться не мог, и Спасское не в силах вырвать из сердца…
Я снова, как наяву увидела последнюю сцену спектакля «Элегия», и услышала голос Бруно Артуровича, читающего стихотворение в прозе Ивана Сергеевича: «Как хороши, как свежи были розы…Свеча меркнет и гаснет... Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Свернувшись в калачик, жмется и вздрагивает у ног моих старый пес, мой единственный товарищ... Мне холодно... Я зябну... И все они умерли... умерли... Как хороши, как свежи были розы…».
В 2002 году моя дочь, покидая Нарву, навсегда уезжая от меня за тридевять земель, из всех книг нашей громадной библиотеки взяла с собой полное собрание сочинений Чехова и Тургенева… Она то же успела посмотреть этот спектакль, побывать со мною в Спасском-Лутовинове и во многих других дворянских гнездах.

В 1989 году на сцене Алексадринского театра был поставлен спектакль «Колокола». Хотя в репертуаре он числился, как спектакль-концерт, вероятно, в силу того, что исполнялись многие произведения Рахманинова, но для меня все это действие воспринималось, как спектакль. Очень значительным для меня было и остается то, что Бруно Артурович Первый и ЕДИНСТВЕННЫЙ, кто обратился к Личности Рахманинова и Шаляпина в театре. В этом спектакле Фрейндлих выступал не только в роли С.В.Рахманинова, но был режиссером спектакля, что говорит еще об одной грани его таланта. И не побоялся этого. Это был спектакль, исполненный такой боли за Россию, ее будущее, что воспринимался, как Предтеча, вот только чему… мы еще не знали…
Тогда в самом конце 80-х, когда была очевидна агония Советского Союза и опять все наши мысли были направлены -ох, уж это извечная надежда,- на лучшие времена, начались духовные порывы, бесконечные дискуссии, желание освободиться от пут, связывающих нас по рукам и ногам, желание творческой свободы, поиски своих путей «к Храму». Опять появилась вера в то, что к власти придут новые люди, с новыми идеями, творческие, думающие, мыслящие и …, начнется совсем иная, другая жизнь, осмысленная, где будет в первую очередь место свободе творчества, свободе слова, свободе духа. Ах, этот вечная наивность русской души! Все обернулось по иному. Безобразным ликом обернулась действительность. К власти пришли опять те же бывшие партийцы и комсомольцы, и началась полная анархия, безыдейность, и быстро очень быстро все самые светлые и прекрасные мысли на лучшую, человеческую жизнь ушли в Небытие. Наступила страшная пора в своей вседозволенности и тупой вертикали власти. Кумиром ее стал «золотой телец», поп культура. СМИ стали пропагандировать агрессию, террор, насилие, извращение и бесконечные, низкопробные шоу, где мелькают одни и те же, надоевшие всем лица, так называемые «звезды». Единственный канал телевидения, который может еще как-то противостоять всей этой бесовщине –канал «Культура». А тогда в конце 80-х, начале 90-х все казалось иначе. Думалось, жилось, дышалось, творилось.
Вот на этом взлете чаяний и надежд, в Александринке был поставлен удивительный спектакль - «Колокола». Нагибин создатель многих «музыкальных» сценариев: «Чайковский», «Загадка Кальмана», «Сильнее всех иных велений» (о Юрии Голицыне). Он же автор повести «Вечные спутники», первая часть которой «Сирень» поведала читателю о юношеской любви Верочки Скалон и Сергея Рахманинова, вторая часть так и назвалась «Рахманинов».
Бруно Артурович выбрал для своей постановки вторую часть, превратив ее в историческое повествование, показав нам -зрителям целый срез жизни двух русских людей, разных по своему социальному положению. Великого композитора Сергея Васильевича Рахманинова и простого русского человека – крестьянина Ивана, некогда служившего у него в имении. Их объединяла, не только любовь к России, у Рахманинова, выраженная в музыке, у Ивана – в защите Отечества. Их объединяло Небо, одно на всех, живущих на земле, их объединяло звучание Колоколов, под звон которых проходила вся жизнь русского человека, от самого рождения до смерти. Колокола- духовный символ России. Некогда звон колоколов Покровом охватывал ее бескрайнюю территорию. В дореволюционной России было 1245 монастырей и 80.000 церквей. Строились они на самых высоких, красивых местах. Разбросаны они были по всей стране, ее большим и малым городам, весям, деревням, селам. И плыл над Россией звон колокольный. И в его звонах звучала вся ее история. Били в набатные колокола, предвещающие приближение врага, звонили легким звоном при рождении человека, были звоны праздничные, веселые, легкие, были венчальные, были печальные. Вся палитра человеческой жизни была заключена в звоне Колокола. Эта эпическая картина была глубоко и проникновенно выражена Сергеем Васильевичем в его «Колоколах». Цельно и волнующе-искренне она была выражена в драматургии спектакля и в игре актеров. Бруно Артурович смог показать всю монументальность и масштаб личности Рахманинова. И это не случайно. Он –Бруно Фрейндлих по своему масштабу и дарованию был одним из тех Творцов, чье имя навсегда вошло в историю русской культуры. Артист словно родился для того, чтобы воплощать образы Творцов, как Тургенев и Рахманинов. И как удивительно внешне он становился похожим на своих героев. Какие точные верные интонации находил для выражения душевного состояния своих героев.
Весь спектакль был построен в двух плоскостях, в одной из них была показана жизнь Рахманинова в эмиграции, во второй- это жизнь простого русского крестьянина Ивана в России.

Перед нами на сцене имение Рахманинова «Сенар» в Швейцарии. В гостях у Рахманиновых Ф.И.Шаляпин. Разговор о России, о русской песне, об их неизбывной общей тоске по Родине… Все это действие происходило на фоне музыки Рахманинова и голоса Федора Шаляпина.
Смена сцен и зритель уже в России, в Ивановке, в бывшем имени Сергея Васильевича и мы становимся участником акта беспредельного вандализма, когда сбрасывается колокол с колокольни Храма и выбрасывается из окна рахманинского дома рояль, и стон порванных струн резцом проходил по сердцу… Даже по этому короткому эпизоду можно было осознать весь ужас гибнущей России. Антихристы ХХ века, сумели «из искры возжечь пламя», вызывая у неграмотных и забитых людей самые низменные чувства. Дикая злоба и жгучая ненависть охватила помыслы незлобливого, кроткого, и до сего дня, мирного русского крестьянина. Нет и не было русскому человеку равного, как в созидании величайших духовных ценностей, так и в варварской опустошительности разрушений. Это борьба двух противоборствующих сил глубоко и трагично показана в спектакле.
Самыми сильными сценами была сцена прощания Рахманинова с Шаляпиным, в Париже. Шаляпин, слабеющим голосом взял слово с Рахманинова, о возвращении в Россию. Он должен это сделать за двоих, себя и за него- Федора Шаляпина, умирающего в страшных физических мучениях и в тоске по Родине. Голос Шаляпина, его гениальное предвидение начала войны, его последняя мольба о России была наполнена подлинным трагизмом.
Не меньшим драматизмом была исполнена сцена о нападении на Советский Союз гитлеровской Германии. Рахманиновы уже в США. Успех, Слава, признание публики, но ничего не радует…, тоска по Родине снедает душу. Сергей Васильевич узнает от жены о нападении на Советский Союз. Молча, не говоря ни слова, он уходит к себе в кабинет, закрывает дверь на ключ и, несмотря на все ее мольбы и уговоры, не появляется оттуда трое суток. И вдруг слышится музыка Четвертого фортепианного концерта, она заполняет все пространство театра, кажется, что во всем мире звучит только она- бессмертная музыка, плач по миллионам русских мальчиков, распластавшихся где-то на бескрайних полях России. И разговор с импресарио, жесткий, непримиримый, когда Сергей Васильевич объявляет, что отныне все сборы от его концертов пойдут в Фонд Красной Армии. Недоумение, испуг импресарио и сила убеждения Рахманинова- Бруно Фрейндлих, его категоричность, его смелая гражданская позиция преодолевает косность мышления обывателей Америки. Он изменил отношение простых американцев к войне, боль и беда его Родины стала общей, она объединила людей, заставила понять, что война находятся гораздо ближе к ним, чем они предполагали.
И, наконец, последний концерт Рахманинова в США, его дивные руки, принесшие нам столько радости, исполняющие величавую и вечную музыку. Мы видим его уже неизлечимо больного, превозмогающего нестерпимые боли и его медленное угасание. И последняя прощальная полуулыбка, уже только глазами, и одинокая слеза радости композитора, узнавшего о победе советских войск под Сталинградом- это был апогей спектакля. Мне кажется, что это был апогей, вершина творчества и самого Бруно Артуровича Фрейндлих. Он не только внешне слился с образом Рахманинова, он создал глубоко трагичный образ композитора, он смог почувствовать и передать всю бездну его ностальгии, боли о судьбе России, его дум, его неподдельной искренней любви к той земле, которая дала ему жизнь, которая питала его вдохновение…
Последняя сцена- «ушастый солдат» хоронит Ивана, умершего от смертельной раны в полях под Сталинградом, и снова все пространство театра наполняется прекрасной, светлой и вечной музыкой Рахманинова. Это были те редкие минуты в жизни зрителей, когда сила воздействия Искусства равна силе Преображения души.
Сергею Васильевичу Рахманинову, как и Федору Ивановичу Шаляпину не суждено было вернуться на Родину при жизни. Ожиданием возвращения на родину прожили миллионы русских эмигрантов всю жизнь, этой горечью ожидания было проникнуто их сознание и Бытие. И все же их возвращение состоялось. Они возвратились на Родину в своих мемуарах, дневниковых записях, письмах и воспоминаниях, прозе и поэзии, на живописных полотнах и в музыке. И ныне имена Сергея Васильевича Рахманинова, как и Федора Ивановича Шаляпина – это Сокровище и Духовное богатство России.

СЕРГЕЙ РАХМАНИНОВ - ЭЛЕГИЯ - Elegie op.3 No.1

Алексей Арбузов "Сказки старого Арбата" ( запись 1974 года)